переданных им животных, а наемник повел их по заросшей кустарниками пустоши. Когда показалась луна из-за облаков, они уже были слишком далеко от лагеря. С момента их побега спаситель не сказал ни слова, а они следовали за ним, чувствуя запах свободы и слишком простое разрешение своих проблем. Прохладный ветер раздувал рубахи и остужал раны. Только перед рассветом, когда они расположились на привал в ущелье, не разжигая костра, чтобы не выдать себя, их спаситель приспустил куфию и заговорил по-северному:
– Переоденьтесь. Вещи в мешке. Омойте лицо в ручье, откуда пьет моя Красная Карнгеш. Двинемся дальше.
– Твои люди будут искать нас? – спросил Филипп.
– Они больше не мои люди, – ответил наемник, стоя подле своей верблюдицы. – Они ходили подо мной, пока нас связывала выгода, а точнее, золото, что платил Мануш. Теперь они будут ходить под кем-то другим, кто найдет работу для их сабель. Но попадаться у них на пути пока не стоит… Разве что я заявлюсь к ним с предложением, которое стократно все окупит.
– Наемничьи нравы везде одинаковы, – только и ответил Филипп.
– И то правда, – ухмыльнулся наемник, соглашаясь.
Между тем Юлиан сидел на камне и умывался холодной водой, чувствуя облегчение. Он не вмешивался в разговор и только вглядывался в лицо их спасителя.
– Одного не пойму, – продолжил наемник. – Вы не спрашиваете, почему я все бросил и помог вам.
– Уберемся отсюда, – произнес Филипп. – А там и поговорим. Всему свое время.
– Я сразу понял, что ты не простой воин! – в глазах наемника появилась тень большого уважения. – Знаешь цену времени и каждому удару. Еще когда мы шли от постоялого двора, до того как ты напал, я шкурой почувствовал затаенную опасность. Другого спутника у господина Лилле Адана быть и не может.
– Кто ты? – нахмурился Юлиан. – Я не узнаю твоего лица.
– И не узнаете, господин Лилле Адан. Столько лет прошло… Правильно заметил ваш спутник, поговорим позже. В путь! Я сопровожу вас до края земель пустынников, до Джамогеры.
И они отправились дальше, на север. Красная Карнгеш, красношерстная верблюдица с высокими горбами, украшенная в упряжи такими же красными кисточками, невозмутимо побежала впереди, ведя за собой двух других верблюдов.
Наконец солнце поднялось из-за далеких гор. Ближе к полудню беглецы расположились на привал. Наемник поел фиников, запил их водой, чтобы не разводить костра и не быть обнаруженным – в пустыне дым виден за многие мили. Его верблюдица возлежала под пальмой. Она невозмутимо глядела из-под своих длинных бархатных ресниц, будто прекраснейшая дева.
– Мы сначала подумали, что ты просто решил прибрать бессмертие к своим рукам, – начал разговор Юлиан, прислонившись к стволу. – Но раз ты спас меня, потому что знаешь, кто я, расскажи, кто ты сам?
– Пора бы и рассказать. – Наемник допил воду и вытер рот. – Мы познакомились с вами в Ноэле, когда Ноэльское графство еще было цветущим, богатым краем, а правили им сын и мать Лилле Аданы. Не вглядывайтесь в мое лицо, я был ребенком. Не узнаете… В те годы я сопровождал своего отца на его корабле, чтобы обучиться торговому делу и тоже стать купцом. Но судьба распорядилась иначе: корабль потерпел крушение из-за ноэльского Спящего, как его звали местные. А я остался умирать на скалах, где вы меня и подобрали.
– Халлик? – вспомнил Юлиан. – Сын купца из Лоракко?
– Да, это я, – наемник улыбнулся.
Надо заметить, сказанное ненадолго пробудило Юлиана от всепоглощающего равнодушия, когда его мало интересовала собственная жизнь. Его глаза ожили, заблестели и уставились на пожилого наемника.
– Надо же… Никогда не думал, что встречу тебя… Особенно здесь, в пустынях, – Юлиан тоже улыбнулся, но с трудом, точно позабыв, как это делается.
– То же самое я подумал о вас, когда впервые увидел, после того как с вас сдернули мешок.
– Спасибо, Халлик, – поблагодарил Юлиан, – за то, что помог нам.
– Вы сами упомянули у костра, что северяне не забывают ни обид, ни помощи, – ответил Халлик. – Так что я лишь отдал долг. Хотя не думаю, что одним таким добрым поступком искуплю все свои преступления. Тем более Фойрес не дарует искупления, судит всех одинаково, потому моими услугами и пользуются в этих землях.
– Но как ты оказался здесь, в пустынях?
– О-о-о, это все безудержная молодость, – отозвался Халлик с ухмылкой. – После того как вы оставили меня Кавиану, я был при нем помощником. Помогал с записями в журналы по швартовкам, отчетам купцов и налоговым отчислениям. А сам негодовал, почему вы не передали меня Авариэлю Артиссимо, известному благодетелю Ноэля, вдохновляющему оратору. Часто он выступал на площадях со столь пылкими речами, что я рыдал в подушку от мысли, что мог бы получить сразу все, попав к нему. Именно поэтому я считал вас более не спасителем, а негодяем. Но позже… Позже в плениуме разгорелся скандал, после которого Авариэль покинул город. Призывающий на площадях к добродетельности, он сам попался на том, что в порыве гнева придушил мальчика-слугу.
– Да, у Авариэля ты бы не нашел покоя и счастья, – качнул головой Юлиан.
– Однако даже когда я понял, почему вы не оставили меня ему, Кавиану проще со мной не стало. За то, что я попал к нему, а не к Авариэлю, я всячески выказывал ему юношеское презрение. Он кормил меня, одевал, терпеливо учил, а я мог, когда он выходил за дверь, послать ему вслед грубое слово, чтобы он обязательно услышал. И даже когда он слег… Я сидел около него с тупым взглядом, выполняя его последние просьбы лишь из страха, чтобы меня не назвали непочтительным.
– В каком году он умер?
– В 2158 году, спустя восемь лет. После этого я стал весьма обеспеченным наследником. Меньше всего мне хотелось пойти по стопам моих родных отца или Кавиана: всю жизнь вести учет монетам, ящикам с товаром и числу рабочих. Вместо того чтобы вложить наследство в дело, я промотал его. А когда остался без средств к существованию, то пошел матросом. Я долго ходил по морям. Повидал все южные порты, пока в один из дней, кажется, в 2167 году, на нас не напали сатриарайские пираты. По пути на Рабский простор на них напали уже лихие юронзийцы. У меня еще не было рабского клейма, но были злая молодость и охота стать частью той силы, что грабила караваны и топила корабли. Поэтому я прибился к ним… Образование позволило мне не стать тем разбойником, который опирается исключительно на собственное умение махать саблей и удачливость. Удача – это шлюха, которая изменяет тогда, когда не ждешь, которая выгребает все твое золото и бросает тебя на погибель, исчезнув после бурной хмельной ночи.
Халлик надвинул куфию на лицо.
– Так что со временем я стал тем, кто находил лихих разбойников, потом заказчика – и сводил их, следя за исполнением заказа. Ко мне обращались, когда нужен был надежный чужеземец, не боящийся нарушать заветы Фойреса.
– Что будешь делать дальше? – заметил Юлиан. – Ты испортил свою репутацию.
– Испортил, – согласился Халлик, потом рассмеялся из-под куфии, – но я уже стар, господин Лилле Адан. В последние годы часто вспоминаю Север, своих сестер и семью, которая обо мне позабыла. Или даже Ноэль. Осесть бы мне где-нибудь со своими болезнями и скрипучими костями… Однако всю молодость я потратил на эту пустыню. Мне даже дали прозвище, которое внушает ужас местным племенам, – Пустынный Коготь. Так что разберусь как-нибудь, – глаза его сощурились. Он давно знал, что обретет смерть в этих песках. – Мы расстанемся с вами на закате. Дальше начнутся земли, куда мне нельзя.
Филипп внимательно слушал этот разговор, сцепив пальцы под подбородком. А еще он слушал саму пустыню, размышляя, как отличаются эти земли от северных и каково это – увидеть их воочию, а не представлять со слов купцов или по художественным описаниям в книгах, часто преувеличенным и рассказывающим о невиданных чудесах. Не ожидал он, что под старость лет будет путешествовать верхом на верблюде по пескам.
– Господин Лилле Адан, – позвал пожилой наемник, укладываясь подле своей верблюдицы вздремнуть.
– Да, Халлик? – Юлиан поднял глаза. Он тоже пребывал в раздумьях о своем прошлом.
– Вы позволите мне спросить у вашего спутника, кто он? Как могут звать столь непобедимого мечника, который внушил страх всему Рабскому простору? Я жизнь положил, чтобы научиться делать то, что получилось у вашего спутника за пару минут.
– Филипп фон де Тастемара, – сказал старик, вынырнув из раздумий.
– Тот самый Белый Ворон из легенд, что я слышал в детстве? – поразился наемник. После кивка Филиппа он поглядел на старика с почтением, будто воин на праотца войны. – А я поведал пустынникам про ваш бой с Многоголовой на болотах! Они думали, я все выдумал, потому что Многоголовая удивительно похожа на наших фаляк. Надо же… Могу сказать, что под конец жизни удача, эта чертова шлюха, вернулась ко мне со всеми моими деньгами! И показала те легенды, которые остальные считают небылицами.
Они просидели в тени скал, пока Халлик делился с ними историями из своей опасной жизни. Он поведал про получение прозвища Пустынного Когтя и даже показал резной кинжал из кости, украшенный орнаментом. Он рассказал, что эта кость принадлежит настоящим пустынным фаляк: знойным днем они дремлют под песками, а ночами нападают на все, что движется. Досталась ему она от одного старика-паломника, который будто бы был свидетелем, как демона закололи копьями там, где песка было нанесено мало и змеиные головы проглядывали наружу.
– А скажи-ка, фаляк не растут вне пустынь? В Срединных землях их пытались выращивать, но безуспешно. Их там всполохами зовут, – поинтересовался Юлиан.
– Так всполохи и фаляк – разные демоны, – ответил Халлик. – Фаляк огромны и опасны, особенно там, где пески глубоки, как море. Они напоминают скорее Многоголовую, убитую Белым Вороном. Такие же клубки безглазых и острозубых змей, не любящих солнце. А всполохи, сияющие во тьме, они… Знаете, будучи моряком, я видел, как к акулам присасывались мелкие злобные рыбешки. Так вот, всполохи как эти рыбешки. Так и остаются мелкими. Появляются там, где бывают фаляк, поэтому, думается мне, они просто отцепляются от них, а мы уже находим их и продаем под видом детенышей фаляк.