– Нет городов? – переспросил Филипп на южном языке.
– Не-а, – брякнул Момо.
Понимая, что его обманули у Бахро, пообещав заехать в следующий большой город, Филипп поглядел на Юлиана, который лишь дернул плечами. Он поднялся и пошел обойти окрестности, а мимик с облегчением выдохнул, когда синие глаза перестали пронзать его, словно клинками.
– Даже не хочу спрашивать, кто у вас в спутниках, – шепнул мимик. – Опасная личность, темная, как стоячая вода ночью. Такому страшно довериться. И прирезать может посреди ночи, вы с ним аккуратнее.
– Нет, ты ошибаешься, дружище.
– О, вот и оболтусы! – воскликнул Момо. – Эй, дай вина, Дарий!
Еще позже мимик устроил танцы с сыновьями, а точнее, с младшим, потому что Ирштан с презрительно-насмешливым тоном отказался. Момо играл на лютне, пел как мог, напоминая голосом скорее охрипшую ворону, чем соловья. От этого Юлиан даже раз рассмеялся. А после еще нескольких чарок вина Момо раскраснелся, морщины на его лице разгладились, и он с упоением поведал несколько презабавных и пошлых ситуаций из своей жизни. Он так раззадорился, что в один момент обратился в девицу. Сын подхватил за ним. Они обмахивались пальмовыми листьями, как веерами, хохотали и изображали каких-то богатых дам из Бахро, с которыми крутил романы Момо по молодости, как вдруг появился Филипп и предупредил, что к ним идут.
Следом заявились четверо паломников, таких же пьяных, но уверенных, что слышали дев.
– Вам показалось… Откуда здесь девы? – хихикал старый Момо.
– Не могло нам показаться! – упрямились паломники, жадно выискивая любой намек на женщину. – Мы слышали прекрасных сладкоголосых дев. Где они? Не могли же мы вчетвером услышать то, чего не было!
– Это, друзья мои, сказывается долгое странствие по пустынным землям. А может, сам Фойрес проверяет вас? Возвращайтесь к костру и не ведись на мираж. И молитесь, братья. Молитесь!
Только паломники пропали за холмом, как Момо хихикнул им вслед тоненьким кокетливым голоском, отчего они громко замолились и моментально уснули, как только их головы коснулись лежанки.
Когда луна ненадолго укуталась в облака и по-осеннему пронизывающий ветер пронесся по равнине, Юлиан почувствовал, что ему сделалось дурно. Помня, что он лежит среди спящих, с тяжелым дыханием, сдерживая болезненные крики, он поднялся и побрел куда глаза глядят. Ветер дул ему в лицо. Добравшись до какого-то ручья, он упал на колени и согнулся в приступе. Перед глазами все померкло, и вампир почувствовал, как к горлу подкатил ком – из носа и рта полилась склизкая черная кровь с запахом гнили. Когда приступ прекратился, потерявшийся в себе Юлиан отер свое лицо, чем сделал только хуже, размазав кровь, как краску по белому холсту.
Тогда он подполз к воде и принялся обмывать себя. Руки его дрожали. Ветер холодил мокрое лицо.
Наконец, приведя себя в порядок, он хрипло шепнул:
– Ну и чего ты опять прячешься за скалами и подслушиваешь?
К нему вышел Ирштан. На его лице были неприязнь вместе с подозрительностью. Он держал в руках сумку и явился, судя по всему, со стороны спящих за холмом паломников.
– А я ничего и не слышал. Слишком тихо отец говорил.
Юлиан оглядел себя в воде.
– Я не знал, что вампиры могут болеть чем-то, кроме кровянки.
– Теперь знаешь… – ответил Юлиан, поднимаясь.
– Но почему вы не сказали это моему отцу? Я видел, как вам было плохо, хотя вы скрывались за улыбкой и смехом. Это отец стал подслеповат с годами. Но я-то все заметил.
– Так порой поступают, чтобы не огорчать близких, которые переживают за нас больше, чем мы сами. Вы отправляетесь по своему пути, я – по своему, последнему. Если твой отец узнает о болезни, то может нарушить ваши планы и поволочиться за мной, отчего наживет себе лишние проблемы. И тогда в Гиратион вы не попадете на зимовку. Ты ведь хочешь туда?
– С чего вы взяли? – фыркнул юный мимик.
– Разве ты не желаешь сбежать там от отца, примкнув к Белой Змее?
Мимик застыл как вкопанный. Рука его метнулась к ножичку, который притаился у бедра, сделав свое дело – срезав кошели у пьяных паломников.
– Откуда вам это известно? Вот о чем вы шептались с отцом? Он догадался?!
– Нет, ты же сказал, что он подслеповат. Я понял это, когда твой отец рассказал, как в Гиратионе ты пропал, а потом убил человека, срезав волосы и обвязав их лентой.
– Тогда с чего вы решили, что это Белая Змея? – заносчиво спросил Ирштан.
– С того, что она расположена в Гиратионе и является гильдией наемников, вступительный взнос у которых – смерть. Смерть, подтвержденная волосами, перевязанными белой лентой. Но почему ты не покинул отца сразу? Побоялся? Дело сделал, но почему-то вернулся к отцу и позволил увести себя из города? Не гляди так. Убери руку от ножа… Я хоть и умираю, но ты мне ничего не сделаешь. Послушай меня, Ирштан. Присоединяться к этой гильдии – дорога в один конец, которая завершится лишь побоями, пытками и смертью. Тебя используют и выбросят.
– Да откуда вам знать? – разозлился юноша, сдавив губы. Но ножик спрятал.
– Знаю, потому что состоял в другой гильдии. Он же культ, поклоняющийся Раум.
– Раум?! – не поверил юноша.
– Да. Я служил ей, а она – мне, ее верховному жрецу. И я знаю, что происходит в таких и многих других гильдиях получше тебя.
– Пффф, врешь! Сказочник, как и мой отец! Потчуешь байками, которых я наслушался от этих зачуханных паломников!
– Я похож на сказочника? – спросил Юлиан.
Ирштан подумал, потом качнул головой.
– Я даже расскажу тебе, как эти гильдии ведут свою деятельность. Каждая гильдия подчиняет волю своего члена определенными методами. Где-то это ласки десяток нагих дев в окружении золота и шелков с обещанием обеспечить это все душе убийцы после смерти, если он заберет с собой и жертву. В других гильдиях ломают волю, наоборот, болями и пытками, после чего несчастный мимик убивает, чтобы закончить свои страдания. Или просто беспрекословно выполняет наказанное ему, являя собой скорее просто оболочку. Я видел таких мимиков… Они приходили с горящими глазами, а уходили на последнее свое дело с пустым взглядом. А есть еще те, кто становится неподвластен своему телу и является лишь куклой в руках опытного кукловода, у которого разбросана сеть. Но неважно, кто и каким образом подчиняет себе мимика… Это дело второстепенное… Главное, что в любом случае мимик – это расходная монета, жалкий серебреник.
Ирштан молчал, лишь прижимал к себе сумку. Был он длинноногим, нескладным, как Момо, но если Момо нескладным так и остался отчасти, то Ирштан с возрастом обещал стать гибким, сильным и опасным мужчиной. Двигался он неслышно, как кот, рука у него была быстрая, видимо как у родного отца. Он был настоящим мимиком, с темным и полным искушения взглядом. И даже Юлиана он слушал все равно не веря, ибо в его всего лишь четырнадцать он был уже подозрителен ко всему.
– Ты полагаешь, что хитер и опытен, – продолжил Юлиан, считав Ирштана, как страницу в раскрытой книге. – Однако так думает каждый мимик, которого еще не поймали за руку. А на таких в гильдиях всегда находится управа, о чем я тебе и говорил. Ты думаешь, что твоя воля сильна… Но ты сломаешься еще быстрее своего отца, потому что тебя будут ломать и ломать, пока не станешь в их руках послушным кинжалом, готовым нанести удар, чтобы затем быть выброшенным как свидетельство убийства. Так происходит со всеми мимиками. А те, которые не ломаются, заканчивают свою жизнь в помойном рве.
– Вы что-то не то говорите. Мой отец был в гильдии? Да он же мухи не обидит!
– То было ее ответвление. Момо выполнял задания, но не знал, что делал это не для бандитской шайки, а для гильдии, которая довлела над всеми городскими шайками. Оттуда у него отсутствующие пальцы на ногах, потому что его подчиняли. Но ему повезло, что шайка вовремя не доложила о мимике, иначе бы, конечно, его не отпустили.
Тут Ирштан вытянулся, облик его размылся, и через миг перед Юлианом стоял его собственный двойник, невероятно точный.
– Если не в Белую Змею, то куда?! Почему мы должны бегать и бояться взять лишнюю монету? – обозлился Ирштан и расставил широко ноги. – Почему должны терять все из-за того, кто мы, если можем брать все что захотим? Моя ли вина, что люди тупы, как овцы, и у них так легко все отобрать? Вы предлагаете мне просто тащиться с места на место, общаясь с грязными бродягами, которые только и умеют, что молиться и хлебать вино, и развлекать их плясками? Быть шутом?!
– Ты не понял, о чем мы с тобой говорим, – произнес Юлиан, глядя на своего двойника. – Твой отец вкусил всего этого, и для него путешествия – жизнь. Не полная страхов, смертей и грязи, побоев, унижений, а самая настоящая жизнь, пусть и небогатая. А когда ты поймешь, для тебя будет слишком поздно. Я снял твоего отца с виселицы… Он не рассказывал тебе… Но тебя никто не снимет. И ты сдохнешь, сведя все усилия твоего отца к нулю. Впрочем, молодость всегда такая: дерзкая, огрызающаяся, уверенная, что у нее-то все выйдет по-другому. Так что когда решишь уйти, чтобы вкусить всего того, что вкушают «другие мимики», то запомни одну-единственную вещь.
Ирштан хмыкнул, но прислушался.
– Когда тебя будут пытать или, наоборот, будут лить тебе мед в кубок, окружив девами, – никогда! слышишь меня? – никогда не смей произносить имя своего отца и брата! Когда ты уйдешь, забудь их и не тяни за собой. Путь они живут скучно, размеренно. Пусть доводят до смеха грязных бродяг шутовскими выступлениями. А ты хлебай последствия в одиночку, без тех, кто поможет тебе. Ты понял? Не тяни на дно тех, кому ты дорог. Сдохни сам по себе!
И Юлиан, чувствуя, что приступа в ближайшее время не будет, прошел мимо мимика к лагерю.
Ирштан остался у ручья, поглядел на свое отражение, пока не стал самим собой. Сверкнув почти черными глазами, он направился следом, где припрятал на дно мешка кошель, в который пересыпал украденные монеты. Пока он возился со шнурами, младший Дарий приоткрыл глаза, посмотрел на происходящее, поджал губы, но брата не выдал. Он некоторое время наблюдал, потом обратил внимание, как незримая тень вдруг скользнула в ночи со стороны ручья и прилегла на лежанку Филиппа.