– Как ты понял, что он Теух?
– Поначалу никак… Просто чутье на интриги… – ответил Уильям. – Мне такое скрытное передвижение показалось подозрительным. И под предлогом обучения веномансии я испробовал его крови, узнал, что Теорат задумал предать клан. Почему не предостерег вас? Боязливый Арушит проверял все письма и не отпускал меня ни на шаг. Слишком хорошо ему всё объяснили. Несмотря на мою неприязнь к клану, со временем я понял, что меня все-таки приняли, как бы мне ни хотелось думать иначе, поэтому я решил помочь вам… В последний раз…
В небесах прокатывался гром. Прядали ушами две дремлющие у входа в пещеру лошади.
Из-за того что дрова были плохо просушены, они постоянно трещали, и под этот треск Уильям вновь сомкнул веки. Даже держать глаза открытыми было для него уже непосильной задачей.
– И ты помог, – проговорил Филипп. – Не переживай, Уильям. Для тебя это не закончится в одиночестве. Я буду рядом.
– Спасибо вам за все, Филипп…
После Уильям добавил:
– Еще бы с Йевой поговорить. Жалею, что не получилось, – вспомнив о ней, Уилл с трудом выдавил улыбку, которая осветила его мертвенно-бледное лицо. – С годами я понял причину ее поступка. Как преданная дочь, выбирая между мужчиной, который был ей никем, и отцом, спасшим ей жизнь, она поступила правильно. К тому же между нами не было любви, которую я придумал себе, – только постель и симпатии. Хотя нам было бы что обсудить при встрече. А то, что Йева выбрала сына, я тоже понимаю… Но она… не должна была… – Он не закончил, тяжело задышал.
Приступ опять схватил его. Взгляд Уильяма вмиг сделался отсутствующим, и он потерял способность мыслить ясно. Приступ продолжался несколько минут, и Филипп видел, как тьма, будто живая, зашевелилась под кожей, крепче обхватила горло и поползла мимо перекошенного рта по бледной щеке все выше. Один глаз тут же целиком почернел, а второй – наполовину. А потом Уилл провалился в забытье. Не очнулся он ни утром, ни в полдень.
Все это время, на протяжении дня, Филипп сидел не шелохнувшись, точно продолжение камня. Его взгляд был прикован к умирающему, и, когда огонь костра стал гаснуть, он не подошел, чтобы подкинуть дров.
Вечером Филипп все же поднялся снять путы с одной лошади, ударил ее ладонью по крупу и вернулся на место. Там он вновь врос в камень, и его уделом было беспомощно наблюдать, как смерть берет свое. Уильям все больше терял связь с действительностью. К вечеру из него вырвался крик. Его обуял ужас, и он стонал и кричал, пока Филипп не заговорил с ним. Только тогда он успокоился. Похоже, он счел, что опять в святилищах джиннов, потому что его глаза ослепли. Порой он шептал, как молитву, одно слово: «Вериатель».
Еще позже Уильям целиком пропал в себе. Он казался неживым, отчего из-под дождя в пещеру посреди ночи медленной поступью забрел грим. В виде огромного пса он приблизился, поглядел своими черными мутными глазами на привязанную вторую обеспокоенную лошадь – его очертания подернулись. И вот уже демоническая лошадь раскрыла свою пасть над умирающим. «Вон! Прочь!» – прикрикнул на нее старик, да только он и сам понимал, что его попытки пусты. Выросши, грим вспыхнул напоследок глазами-фонарями и пропал в дожде. Долгим взглядом Филипп проводил эту призрачную фигуру, после чего отпустил и последнюю лошадь.
«Вериателюшка…» – шепнул свои последние слова Уилл.
Смерть явилась за ним перед рассветом, когда умирающий вдруг распахнул глаза. Филипп пододвинулся ближе. По лицу Уилла расползлась чернота. А затем, вздрогнув, ничего не видя, он медленно закрыл их… и умер. Его сердце перестало биться. За пещерой хлестал дождь, а Филипп без всяких слов сидел и глядел. С обреченным вздохом он уронил седую голову между пальцев. Время шло. Филипп был прикован к камню. Дождь продолжал заливать все вокруг, стекать с гор, и ясно слышался этот размеренный шум, сплетенный с громом. Пещера была на возвышенности, но из темноты Филипп видел, как внизу бежали бурные воды. Точно так же бурлил, перекатываясь, сель много лет назад, когда Теодд лежал с остекленевшим взглядом. Точно так же лежал на берегу реки и Леонард, с лица которого сорвало повязку. Филипп уставился в неровный каменный пол пещеры слишком сконцентрированным взглядом.
Ночь перетекла в утро. Утро – в день. День сменился очередной ночью, а южные дожди и не думали стихать.
Уильям был неподвижен, как и прошлые сыновья. Черная струйка сбежала по щеке, оставив след и засохнув. Наконец усилием воли Филипп поднялся, заставил свои отяжелевшие ноги и руки двигаться. Он замотал мертвеца в льняник, которым укрывал Уилла, и отнес вглубь пещеры, где заботливо положил в небольшую выбоину. Выбоину он наглухо заложил камнями, чтобы зверье не смогло добраться до тела и порвать его. Потом сел в бессилии. Так и сидел он, не имея решимости покинуть пещеру, ставшую склепом. В холодном сыром воздухе разнесся запах гнили, плывущий от выбоины. Бледному Филиппу весь оставшийся путь до Йефасы казался невообразимо длинным. Сколько ему еще ехать до нее? Почему Йефаса не за этой скалой, почему завещание осталось там, в замке?
День. Два дня.
Три дня. Только под конец третьего старый Филипп поднялся, собрал суму, повесил на пояс одну саблю, так как вторая вместе с пустынным кинжалом легла рядом с телом как дань тому, кто спас весь клан от гибели. Перекинув суму через плечо, он вышел прочь из пещеры. Ему в спину дышало нестерпимым, удушливым смрадом – труп вовсю гнил.
Глава 6. Рассвет после страшной ночи
Пробравшись мимо ощетинившихся кустов, Филипп спустился с пригорка. Ноги скользили. Так же они скользили и много лет назад, когда сошел сель, а он мчался на биение сердца. И действительно, размеренный шум дождя донес до него одиночный стук. Филипп мотнул головой сам себе. Перед ним проносились картины былого. Снова стук, точно судорожный вдох того, кто тонет, погружаясь в толщу вод. Замедлившись, вампир прислушался, различил лишь тишину и пошел дальше. «Мы переносим прошлые образы на новые лица», – вспоминал он собственные слова, обращенные к сэру Рэю. Тогда он тоже верил, пока не обнаружил: ему все показалось. Надежда обманывает чаще всего прочего.
Чувствуя, как прибивает к земле ливень, он остановил свой шаг, потом ринулся назад – это затишье без стука сердца пугало его.
Филипп вернулся в пещеру в кромешной тьме, освещаемой лишь вспышками молний. Его обволок душный запах. Внутри царило зловещее безмолвие. Подойдя к камням, закрывающим труп, он еще постоял перед ними, чувствуя, что дышать вблизи почти невозможно. Посмотрел на руки – какие-то чужие руки – и принялся откидывать на пол камни с глухим стуком, и крупные, и мелкие, пока не увидел закутанного в одеяло мертвеца.
Мертвец не шевелился. А Филиппу опять почудился одинокий, с трудом вырвавшийся из груди стук. Он потащил мертвеца наземь с этой каменной «полки». Когда молния вспыхнула резкой, прорвавшей тьму пещеры, волной света, Филиппу открылось белое лицо, без намека на жизнь. Некоторое время он вглядывался в застывшие, но не испорченные разложением черты, думая, что ему мерещится. Однако мертвец был все равно мертв, как ему и полагалось. Не понимая, Филипп положил его на колени, коснулся свободной рукой своего лба и уронил голову, пытаясь обуять это темное безумие. «Я безумен… Безумен… Опять этот сель…» – думал он, помышляя, уж не разбить ли себе голову о стены, чтобы ничего не слышать. Увидь граф себя со стороны, сразу бы сообразил – лишился рассудка! То пугающее, давящее безумие легло на его неподвижное лицо, такое же неподвижное, как у мертвеца. Он продолжал держать тело, когда опять этот стук… Опять! А потом, пытаясь вернуть себе глас разума, с силой оторвав взгляд от этого лица, в котором он видел сразу нескольких своих убитых сыновей, Филипп приподнялся. Из-за этого приподнялся и мертвец. Изо рта вдруг заструилась густая черная кровь, причем толчками. Черная кровь лилась и лилась, пока Филипп уставился на это широко раскрытыми глазами. Он перевернул тело на живот для ускорения процесса. Уже разлилась озером кровь, источавшая этот запах, а сам мертвец судорожно вдохнул, как тот, кто все-таки вынырнул из объятий страшной реки смерти и без сил рухнул на берег. Сердце учащенно заколотилось. Наблюдая, как бессмертная кровь, которая сгнила, не затронув тела, покинула его, Филипп перевернул Уильяма, чьи веки задвигались, и отчаянно прижал к себе. А снаружи продолжал лить дождь, сокрывший громкие рыдания от всего мира.
Согретый костром Уильям лежал на циновке. Он так и не очнулся. Если бы не едва слышное дыхание и то опускающаяся, то поднимающаяся грудь, можно было бы счесть, что он так и не ожил, но Филипп хлопотал над ним. Он раздел больного целиком, омыл от черной гнилой крови. К ветвям, наломанным еще несколько дней назад, он докинул в огонь и мелкие шишки с куста, чтобы обдымить все и избавиться от гнилостного запаха. После Филипп склонился и осмотрел Уилла. Чернота, которая расползлась змеями по телу, начала бледнеть, хотя еще отчетливо виднелась. Ребра его торчали изломанными палками, а лицо казалось слишком рельефным из-за худобы, отчего глаза укрылись в тенях. И выглядеть Уильям стал старше, будто эти три дня смерти состарили его на десяток лет.
С наступлением утра черные вены почти пропали, а кожа едва порозовела, лишившись пугающей белизны. Казалось, жизнь постепенно вдыхает в Уильяма краски, но делает это слишком медленно.
После рассвета, ближе к полудню, многодневный дождь неожиданно закончился. В пещеру просочился слабый свет, и Филипп ненадолго выбрался наружу, чтобы собрать еще дерева для костра. Красные горы переливались мириадами лежащих на скалах капель. Воздух был сыр. Пахло мокрым камнем. Ближе к вечеру, когда темнота вновь сгустилась, но уже тихая, разбавленная лишь треском костра, оживший мертвец все так же продолжал спать.
На протяжении нескольких дней опекая больного, как наседка цыплят, Филипп поддерживал костер, видя, как Уильяму приятно тепло. Четырежды он резал свою ладонь, чтобы напоить кровью.