и листвы продолжало капать, будто дождь еще не кончился, Уилл помог Филиппу спуститься и сесть к стволу. В свою очередь, Филипп потребовал, чтобы Уильям вздремнул, пока он покараулит, приходя в себя. И уже когда ночь отступала, он услышал: к ним идут со стороны сгоревшего поселения. Уши его различили, что шаг был легким, женским.
Спустя несколько минут из-за деревьев показалась та самая пленница из Дома зачарований. Впрочем, ее кандалы никуда не делись. Она прижимала их к себе, дрожала в своей единственной рубахе и грубых шароварах, потяжелевших от влаги и облегающих силуэт. Затвердевшая от холода грудь виднелась под тканью. Вид у девушки был в целом жалкий. Раненная в плечо, отчего темно-багровое пятно растеклось до самого низа рубахи, она увидела Филиппа и поначалу подалась назад. Но, заметив спящего Уилла, засомневалась и направилась к ним. Ее губы что-то шепнули.
Окровавленный Филипп наклонял голову и так и эдак, чтобы получше рассмотреть ее, потом покачал головой в непонимании.
Обойдя его полукругом, как пусть раненого, но опасного хищника, девушка вновь поглядела на спящего Уильяма и устроилась поближе к нему, у другого дерева. Она принялась изучать свое плечо, из которого сочилась кровь. Похоже, пленница воспользовалась неожиданным нападением, чтобы сбежать из обрушившейся темницы, но в ходе побега пострадала. Рядом тек ручей, родившийся во время дождя. В рассветных сумерках она подползла к нему по грязи, свесив длинные волосы, завязанные в растрепанную косу.
Поглядывая в сторону Филиппа, пленница обмыла рану холодной водой. Видимо, пожалев старика, она пошла было к нему с намерением помочь, но он опять качнул головой. Тогда она вернулась к оливковому дереву, устроилась прямо у ствола, прислонившись к нему спиной. Они с Филиппом молчали. Оба не знали языка друг друга. Так они и просидели, пока девушка, изнуренная произошедшими событиями, понимая, что ее никто не собирается убивать, что седовласый старик глядит уже скорее с явным интересом, не попыталась сорвать с себя кандалы. Впрочем, бесполезно. Это была магия. Наконец, бросив последний взгляд на Уилла, она свернулась клубком и провалилась в сон. У нее было очень живое лицо, и на протяжении всего сна на нем отпечатывались то неизвестные горести, постигшие ее, то усталость, делающая лицо взрослее из-за складки между бровей, то радость. Впрочем, радость была совсем недолгой и проскальзывала на губах улыбкой лишь на миг.
Поутру, когда Уильям открыл глаза от стекающих по спине ледяных капель, он увидел пленницу. Брови его взлетели в недоумении. Он выжидающе поглядел на графа:
– Как она здесь очутилась? Вы же сказали, что разбудите, если что.
– Пришла ближе к утру. Не прогонять же ее, – Филипп пожал плечами.
– Черт с ней. Давайте лучше я вас осмотрю. – Он подошел к Филиппу, который так и сидел на одном месте. – Посмотрите вверх. Плохо дело, тут еще осколки… И в левом глазу есть, хоть и небольшие.
– Не трогай левый! – предупредил Филипп. – Я могу ослепнуть на два глаза – и ты останешься с немощным калекой.
– Но не терпеть же вам боль!
– Потерплю, пока не начну видеть правым. Вытащи из него все, что можно, чтобы начал исцеляться. Куда потянул руки к левому?! Делай как приказано! Слушай меня!
Согласившись, Уилл исполнил приказание, достал из правого глаза россыпь стекла, потом почистил и лицо. Все это время Филипп сдерживал крик, хотя порой из его груди и вырывался болезненный стон. После этого Уилл, оставив старика приходить в себя – его глаз опять обагрился кровью и пульсировал болью, – занялся подпаленными лошадьми, периодически кидая на пробуждающуюся незнакомку равнодушные взгляды, под которыми очень умело сокрыл интерес.
Наконец девушка поднялась с мокрой земли. Затем что-то сказала, но никто вновь ничего не понял. Она продолжала говорить и говорить, пока не показала пальцем туда, откуда пришла, и сложила ладони, помахав ими, точно крыльями. Интересный у нее был говор, но совершенно непонятный, и даже Филипп задумался, почему он не слышал ничего подобного за свои пять веков.
– Ты оттуда? – Уилл перебил ее. Он показал в сторону севера.
Обернувшись, девушка подумала и затем кивнула. Она уже проверила свою рану, переплела косу и теперь, поднявшись, вдруг пошла вперед, решив стать проводником. Она позвала их за собой движением руки. А потом ткнула пальцем в себя и бросила коротко, с акцентом: «Дейдре».
– Это твое имя? – спросил Уилл.
Девушка пожала плечами, не понимая.
– Так дело не пойдет. – И Уильям вдруг задал вопрос на Хор’Афе: – Тебя зовут Дейдре?
Девушка даже подпрыгнула, поглядела на него с раскрытым ртом.
– Ты заговорил на моем языке?!
– Можно сказать и так. Так ты Дейдре? – усмехнулся Уилл. Видимо, незнакомка сама не поняла, как перешла на Хор’Аф.
– Да. Но как ты… так быстро выучил мой язык?
На ее лице было написано столь большое изумление, как у невинного дитя, что Уилл и Филипп переглянулись. Им обоим вспомнился тот день, когда Уильям тоже впервые заговорил на этом древнем языке, доступном лишь высшим демонам. А ведь язык почти никто не знал, хотя некоторые демоны и помнили смутно фразы на Хор’Афе как нечто давно утерянное.
– Получается, она не человек, как и ты, – подвел итог Филипп. – Знать позабытый северный язык, но не знать, что ты можешь говорить на Хор’Афе… Откуда ты, дитя?
– Оттуда, конечно же! – она показала на север. – А что за Хор’Аф?
– Из какого ты города? – не прекращался допрос.
Дейдре растерялась:
– Эм… Я из небольшого поселения.
– Как же ты попала сюда, на Юг?
– На наше поселение напали… – Кажется, Дейдре была не готова к тому, что с ней смогут поговорить. Она всмотрелась в лицо Уильяма, не нашла в нем того, что искала, и ответила после заминки: – Меня взяли в плен, а потом я оказалась за большой водой, сама не понимаю как.
– Ты приплыла на корабле?
– Это те большие лодки на большой воде? С большими светлыми полотнищами?
Филипп кивнул.
– Да, на них и приплыла. Была ночь. Много огней. Нас было много, ну, девушек. Вот я и ускользнула, когда на одну из них отвлеклись, – голос ее окреп. Дейдре посчитала, что ее речь весьма убедительна.
– Вот только девушек перевозят в цепях и… – подытожил Филипп.
Но Уильям не позволил ему привести еще доводы, чтобы разоблачить столь незатейливую ложь:
– Подождите, Филипп. Подождите… Кто знает, как она выскользнула? При всех цепях и толпе магов рабы все равно убегают, причем довольно часто. Так что оснований не верить нашей гостье я не вижу. Может, там я тебя и увидел? – Заметив осторожный кивок, точно девушка не уверена, он продолжил: – Но как ты добралась до пущи Праотцов?
– В этот лес? Просто пришла.
– И долго ты шла? – Уильям сказал это вкрадчивым голосом.
– Не помню, несколько дней точно. Сначала были черные, как грязь, поля, потом холмы, на которых большие стада щипали траву. А затем начался этот лес. – И Дейдре перевела разговор на другую тему: – Но разве важно, как я попала сюда? Помоги с оковами, они наполнены магией, и я не могу их снять. А потом нам нужно уходить отсюда!
– С оковами никак.
– Но почему? – Дейдре осмотрела их, видя, как они едва сочатся магией.
– Их не снять без заклинания. Или подождать – и само рассеется. Скорее всего, заколдовывали их наспех и ненадолго. Впрочем, нам действительно пора в путь… Если хочешь идти с нами, Дейдре, то не прогоним. Мы ведь только рады интересным спутникам, не так ли, Филипп? – Глаза Уилла издевательски блеснули, но для девушки этот блеск остался незамеченным, и она не поняла, что над ней насмехаются.
Переглянувшиеся Филипп и Уильям сели верхом и направились на север. Дейдре поплелась следом за ними. Когда Уильям поумерил ход лошади, она поравнялась с ним и посмотрела снизу вверх. А он ответил встречным взглядом. В противовес ей его взгляд был равнодушным, преисполненным некоего то ли пренебрежения, то ли презрения, отчего Дейдре погрузилась в размышления.
Дейдре выглядела типичной северянкой: белокожей, черноволосой, носатой и достаточно высокой, чтобы выделяться на фоне южных низкорослых барышень. Однако волосы ее у макушки будто припорошили снегом. С виду ей было около двадцати – двадцати пяти, и она имела остатки юношеской красоты, которые уже приобретали зрелость форм, что выражалось в немного впалых щеках. Если глаза Вериатель напоминали Уильяму бездонные темные озера, то у Дейдре же были цвета неба в летний день, без завлекающей глубины и загадок… А еще она порой поджимала губы в своей простоватой и упертой манере, отчего Уильям, рассмотрев эту простоту, усмехнулся и больше не обращал на девушку внимания.
Их путь лежал к порту Шуджира, который должен был показаться из-за холмов спустя пару дней. Шуджир связывал Юг и Север – с недавних пор они так породнились, что, будь в этом мире те силы, что некогда подняли Ноэль из морских глубин, можно было бы поднять и остальной залив, дабы объединить уже почти что единое. Однако залив до сих пор разделял их, и материки напоминали две ладони, разведенные в порыве для хлопка, но так и не хлопнувшие. Поэтому, стоило трем путникам добраться до развилки, соединяющей Багровые лиманы, порт, Шуджир и дорогу Паломников, как их встретило множество торговцев и простого люда, густо населяющего земли вдоль берега залива.
Ближе к полудню они оказались у храма Фойреса, подле которого располагался небольшой гостеприимный дом, предназначенный для паломников: непритязательный, с одним общим залом и лежанками вместо кроватей. Для уставших путников это было возможностью восстановить силы. В одних рубахах, босые, насквозь продрогшие, они представляли собой жалкое зрелище даже верхом на лошадях. У Филиппа непрестанно слезился левый глаз, а правый и вовсе закрылся. И хотя Дейдре упрашивала идти дальше, ее не послушали.
Жрецы Фойреса приняли их благодушно, были добры и милостивы. Их напугала история о сгоревшем поселении. Выделив три кушетки и место во дворе для лошадей, они накормили Дейдре и Уилла похлебкой и дали им несколько яблок. На кандалы Дейдре они покосились, но то, что на щеке девушки не имелось клейма, их успокоило. Кандалы, однако, снять не смогли.