Чтобы не отправляться дальше босоногими, Уильям выменял у них одну лошадь на несколько комплектов одежды, сумки, обувь, охотничий лук с десятью стрелами и одно копье. В торгах жрецы оказались не так добры, как в помощи. Так что больше Уилл получить не смог: ему намекнули, что, дескать, лошадь-то, скорее всего, чужая и была позаимствована во время нападения, поэтому дадут немного. «Самые милосердные и вместе с тем самые жадные люди – это посредники Божии. Банкирам надобно у них поучиться», – бросил тогда Уилл, но препираться не стал.
Позже, с наступлением темноты, в гостеприимный дом стали стекаться и другие беглецы из пылающего поселения. Такие же насквозь промокшие, они рассаживались в общем зале вокруг очага. Их все прибывало и прибывало. Позвякивая значками на шляпах, кое-где почерневшими, они делились рассказами о страшной ночи. У одного старика обгорело плечо, и он обрабатывал его мазью из коры дуба.
– Спасибо еще раз, добрые жрецы, что дали приют. Да осветит вам путь сам Фойрес! – благодарил старик, пряча мазь в суму. – Эта ночь была полна огня, о котором мы читали лишь в пророчествах Инабуса!
– Расскажите, что случилось, – спрашивали жрецы. – Эти люди, – они показали на Уилла, Филиппа и Дейдре, – говорят, что ничего не видели.
– Признаться, мы сами-то видели немного… Но услышали достаточно! Мы расположились на ночлег в гостеприимной обители, в храме, где принимают всех богомольцев. Это по соседству с Домом зачарований. Посреди ночи все проснулись от жуткого рева, а потом стена неожиданно накренилась и погребла нас под собой, однако, не до конца… – Старый паломник продолжил: – Под завалами мы провели всю ночь. И пока молились, страшное создание за стенами рылось в завалах, им же учиненных. До нас доносился скрежет его страшных когтей, совсем рядом. А после крика какого-нибудь выжившего, извлеченного из-под камней, его незамедлительно пожирали. Так что мы хоть и нашли лаз между стенами, но не воспользовались им до самого утра…
Дейдре прятала кандалы в широких рукавах плаща, переданного жрецами, и слушала разговоры, хоть и не понимала. Ей было неуютно в этом гостеприимном доме, темном и сыром, да еще полном множества мужчин. Многие из них разглядывали ее, молодую и высокую, без стеснения.
Чуть позже Филипп поднялся и вышел на улицу, а она продолжала стоять у стены, подле Уилла, втягивая шею в плечи. Потом она в волнении тронула Уилла за руку.
– О чем они говорят? О чудовище? – спросила она на Хор’Афе.
– Не смей говорить здесь на этом языке… – процедил сквозь зубы Уилл, внимательно слушая.
– Но… – она скромно воспротивилась.
– Умолкни!
– А что было утром? Оно улетело? – продолжали расспрашивать жрецы.
Старый паломник кивнул:
– Судя по всему, раненым! У Дома зачарований, где оно копалось, как оборотень, ищущий мертвечину, мы обнаружили стражника. Его прокусили вместе с доспехами. В его руках было окровавленное на половину длины копье. Нанес ли он свой предсмертный удар, будучи извлеченным из-под развалин? Или напал сам, поступив как герой? Мы не знаем, но чудовище улетело в сторону гор, издав столь жуткий вопль, что у почтенного Маврия отказало сердце и он отдал Фойресу душу.
– Почему они так воодушевлены? – опять шепнула Дейдре. – Что там случилось?
Уилл отмахнулся от нее.
– Что же говорят? – настаивала Дейдре.
– Демона ранили… – ответил он, пока паломник сыпал молитвами Фойресу.
– Сильно? – спросила девушка. Голос ее дрогнул.
– Видимо, да, раз улетел в сторону гор.
Только тогда Дейдре кивнула. Лицо ее, доселе мрачное, посветлело – точно все думы, что тяготили на протяжении последних дней, ненадолго отступили. Она разжала пальцы, высвободив руку Уильяма, в которую вцепилась, не сознавая этого, и покинула круг греющихся вокруг очага паломников, вышла наружу. Не понравились ей многочисленные обращенные к ней взгляды, да и Уильям был так холоден, что она чувствовала себя всеми брошенной.
Между тем старый паломник молился, и к нему присоединились другие, голоса которых слились в хор: «Хвала Фойресу, Праотцу нашему Великому, Праотцу возрождающемуся. Даже во сне своем он посылает нам видения Конца Света, предупреждая. Да спустится с неба истинное дитя Фойреса о четырех конечностях. Да махнет оно огненной своей рукой и явит знак отца своего…»
– Провинились ли мы перед отцом нашим? – схватился за седую голову старый паломник.
– Грядет Конец Света! Мы разнесем эту новость в порту Шуджира, чтобы о ней знали все остальные. Может, молитвы спасут нас?
– Фениксы возненавидели нас? Они ли это были? – стонали паломники.
– Хотелось бы знать… – пробормотал Уилл сам себе.
Паломники горячо обвиняли во всем: в непрестанных дождях, в плохом урожае, в грубости крестьян, которые принимают их на ночлег, стиснув зубы, в возросшей плате за посещение священных мест – всех прочих. Всех, кроме себя. Им было все не так, во всем они видели лишний повод для наступления Конца Света. Им искренне верилось, что если столь желанный Конец Света все-таки и наступит, то он выжжет только тех, кто не молился их отцу Фойресу. Разве не пророчил Инабус, что после Конца Света настанет Золотой век, в который войдут только очистившиеся от зла и скверны люди и демоны? Уильям продолжал слушать эти речи, задумавшись о чем-то своем.
Стоило Дейдре покинуть гостеприимный дом, как она выдохнула с облегчением. Стены на нее давили. Она прошла на задний двор, немного углубилась в лес, вздымающийся за храмом. Накрапывал мелкий дождь. Увидев, что за ней никто не идет, девушка устроилась на большом камне и попыталась скинуть оковы. Била их, пока не поняла, что бесполезно. Набрав липкой грязи, она обмазала ей себе руку и попробовала уже просто стащить.
С одной рукой у нее получилось – оковы упали наземь, отчего она радостно воскликнула. А вот вторые не соскальзывали.
Так Дейдре и возилась, и зло ругалась, пока не обернулась. Оказывается, все это время за ней наблюдал из полутени Филипп, один глаз которого был закрыт припухлостью.
От неожиданности она невольно вздрогнула.
– Боишься меня, дитя?
Дейдре честно кивнула.
– Боишься, что выпью твою кровь? – его голос был серьезным, но уголки губ едва приподнялись в улыбке.
– Разве вампиры так не поступают? – храбро спросила девушка.
– А скольких вампиров тебе уже довелось видеть? – сдерживал улыбку Филипп, разговаривая с ней как с ребенком.
– Немногих… Не знаю сколько… – Дейдре поднялась с колен, отряхнулась. – Хотя я сначала не догадалась, что вы вампир, потому что прячете клыки. Но вы не едите, не пьете, как эти охочие до крови чудовища… – Она посмотрела на израненного старика и прикусила язык. – Простите, не хотела обидеть вас.
Филипп подошел к ней – девушка уперлась спиной в шершавый ствол дерева – и взял ее руку в свою. Его длинные пальцы ухватились за железные оковы, он попытался разломать их, но и у него ничего не вышло, хотя силы было приложено столько, что хватило бы и свернуть шею быку.
– И когда же магия рассеется? – Дейдре потерла запястья.
– Не знаю, надо пробовать по несколько раз в день. Или найдем какого-нибудь мага в Шуджире, – ответил старый Филипп. – Скажи-ка мне, Дейдре, куда ты отправишься после возвращения на Север? У тебя остался кто-нибудь из семьи?
– Никого…
– А твои матушка и отец? – ненавязчиво поинтересовался старый вампир. – Что с ними?
– Отец умер, когда я была совсем малюткой. А матушка… Поначалу она спаслась, но потом я потеряла ее и до сих пор не знаю, что с ней стряслось.
– А братья или сестры в других поселениях? Где-то же должны быть родственники, хотя бы дальние. К кому нам тебя отправить, Дейдре?
Со скорбным вздохом Дейдре покачала головой и поникла:
– Не к кому… Все мои близкие в Сумрачном Хорренхе. Даже те люди, которые заботились обо мне, – их всех со злобой убили. Все пошло не так, как должно… Я не знаю, что делать и куда бежать… Наверное, лучше на Север, потому что там горы, много лесов. А тут равнины. И даже этот лес какой-то неправильный: редкий, жидкий, как волосы на макушке старика. Не спрятаться.
– Сумрачный Хорренх? – насторожился Филипп.
– Да. Это место, куда души отправляются после смерти тела.
– Хм… Дейдре, а ты умеешь читать?
– Совсем чуть-чуть, – пожала плечами Дейдре, будто это умение она считала ненужным.
Она вдруг обнаружила для себя, что старик теперь говорит так спокойно, так кротко, что последний страх перед ним начал пропадать. Именно поэтому девушка добавила уже куда отважнее:
– Из нашей общины никто не читал руны, кроме шаманов. Да и зачем, если можно все просто пересказать? Это шаманы… то есть маги, держащие меня в оковах… Вот они вечно скребли своим пером по пергаменту. Видно, разговаривать друг с другом не умеют! Да и как можно довериться бумаге, которая вспыхнет от искры? Ну? – Она улыбнулась такой понятной ей истине и даже вскинула густые брови.
– Но ты сказала, что немного умеешь читать. Как научилась?
– А я приглянулась сыну шамана. Маркду так хотел мне понравиться, что показывал мне руны.
– Вот оно как… Хм… Что же, я его хорошо понимаю, Дейдре. Ты очень привлекательная девушка.
Зардевшись румянцем, Дейдре вскинула свои большие голубые глаза, от которых в дождливой роще даже посветлело. Видя, что его простой комплимент так тепло отозвался в сердце девушки, Филипп не сдержал отеческой улыбки.
– Это вы мою маму не видели еще. Вот она настоящей красавицей была, – ответила покрасневшая Дейдре. – А я больше в отца: и черным волосом, и ростом. Отец влюбился в матушку с первого взгляда, как только увидел в чужой общине. Она в те дни, по ее словам, была красивее всех женщин, вместе взятых, и носила серебристые косы до земли. Дал за нее трех коз, увез к себе. К сожалению, красота не помогла ей спасти семью, когда на нас напали… Так… зачем вы спросили про руны?
Филипп начертил палкой на грязи письмена. Вот будто человечки стояли гурьбой у реки, а вот поднималась гора, за которой они пропали. За всеми гнался перевернутый человечек с ножом в руке. Это было очень примитивное письмо, точно рисунки ребенка, часть из которых уже потеряла свой первоначальный вид и обратилась рунами. Вчитываясь в них, Дейдре лишь качала головой, и Филипп понимал, что его догадка не подтвердилась.