– Так уж и никто?
– Никто. Никто не будет красть у своих же близких.
– У вас что, вся община состояла из родственников? – спросил Уильям с равнодушием.
– Да. Несколько дворов… Так или иначе, но все приходились друг другу родственниками, разве что невест брали из других общин.
– Но здесь не твоя община, Дейдре.
Девушка поджала губы и принялась отмывать руку от грязи в холодной воде. Уильям недолго постоял подле нее, пока не пересилил себя и не натянул лживую кривую улыбку. Он коснулся кандалов – их крепление было подвижным. Чары почти рассеялись. Кандалы раскрылись.
Девушка тут же засветилась радостью и заулыбалась.
– Спасибо! – поблагодарила она с чувством.
– Всего-то нужно было подождать, пока магия рассеется до конца. Ничего особенного.
– Нет времени ждать, Уильям. – Потом Дейдре добавила: – Нам повезло, что у нас появились несколько дней, может, больше, чтобы покинуть Юг. Без оков я хоть что-то могу сделать. А если бы не повезло?
– Что бы тогда произошло? О чем ты хотела меня предупредить, когда была пленницей в комнате магов?
– Ты… Неужели ты… – Она растерялась и отодвинулась.
– Что такое? Говори!
– Ничего, все равно это ничего не изменит. Потом, все потом… – выдохнула она.
Но Уильям не отпускал ее, подошел поближе и наклонился.
– Расскажи мне, – его голос стал вкрадчивее. – Что ты недоговариваешь? Я недостоин твоего доверия?
Кажется, его настойчивость Дейдре только спугнула. Сразу же она поджала губы в своей привычной манере и ничего не ответила, только отстранилась. Как согнанная с ветки коршуном встрепенувшаяся птица, она развернулась и быстрым шагом пошла к постоялому двору. В комнате девушка уснула в шароварах и белой рубахе, заправленной в них. То, что ее одели как мужчину и к тому же поселили с двумя мужчинами, отчего местная прислуга, оглядев ее непритязательный вид и простое поведение, разом решила: «Спутница для утех в дороге», – ее не беспокоило. Не знала она, что каждой приличной девушке подобает быть с рабыней, как, впрочем, не знала и многого другого об этом мире. Поведение Дейдре, а также ее в чем-то детская непосредственность раздражали Уильяма. Так что он последовал за ней в комнату, но при отдыхающем Филиппе больше не приставал с вопросами. Вел он себя с ней подчеркнуто сдержанно, хотя порой позволял себе злые шутки. Когда они покинули двор поутру, он больше не разговаривал с ней, и она тяготилась этим. Казалось, она не понимала, почему с ней так поступают. А ему все чаще вспоминалась Вериатель, что распаляло его и злило, потому что он шел рядом с той, кто мог быть виновен в ее смерти.
На следующий день они наконец достигли цели своего путешествия – Шуджира. Это был большой, сильно раздавшийся в стороны город, от которого вилась к порту длинная дорога, и по ней без устали сновали повозки с паломниками и товарами. Ни дворцов, ни каких-либо величественных зданий тут не имелось. Шуджир возвели на пустыре несколько десятилетий назад с одной-единственной целью – принимать паломников со всего света, чтобы они могли отправиться куда угодно: в Багровые лиманы, в Элегиар по дороге, прижатой к побережью, в пущу, чтобы подышать ее целебным воздухом и помолиться, или по дороге Паломников к святыням. После основания в Шуджир прибыло множество переселенцев, часто молодых и ищущих лучшей доли, так что очень быстро он, начавшийся с храма Фойресу, оброс невысокими домами, торговыми прилавками и постоялыми дворами. Вообще, в этой части Юга постоялых дворов было больше, чем где-либо еще.
О постигшей соседей беде в Шуджире уже знали. Когда три путника спустились вечером на первый этаж постоялого двора, внизу уже собрались местные из близлежащих кварталов, чтобы обсудить, как избежать участи быть сожженными и сожранными. Нестерпимо ярко горели светильники. Людей набилось внутрь больше нужного, поэтому Уилл, Филипп и Дейдре с трудом нашли место в углу.
– Со сгоревших храмов и начинаются страшные трагедии и войны! – обсуждал народ.
– А если демон нападет и на нас?
– Говорят, он улетел в другую сторону…
– Нужно молиться Фойресу!
– А не потому ли это случилось, что мы молимся лишь Фойресу, забыв про остальных? Вон, храм Прафиалу собираются перестроить в бани, – едва слышался в гаме старческий голос того, кто еще помнил о праотце Прафиале.
Проголодавшийся Уильям ждал, пока принесут еще еды. Он слушал разговоры и переводил их Филиппу. Не понимая ни слова, Дейдре откровенно скучала и торопливо давилась кашей.
– Надо отправить к королю гонца! Рассказать о наших бедах! – твердили более рассудительные.
– Надо молиться! – воскликнули менее рассудительные.
Но им лишь махнули рукой, считая, что раз молитвы не помогли соседям – пусть и не столь добродетельным людям, – то нужно подготовиться к тому, что не помогут и Шуджиру.
Между тем Уильям шепнул Филиппу:
– Одни собираются решать проблемы молитвами, а другие – гонцом к королю. И те и другие глупцы, потому что надеются на кого-либо, но не на себя. Безропотное жалкое большинство… Если им уготовано умереть, они умрут. И король, как истинная и единственная воля, определяющая ход событий, и глазом не моргнет. Потому джинны и правят веками.
– Не Фойресом ли наслан этот демон?
– Разорять свои же земли, которые дались многолетним устройством браков трех королевских родов, неразумно, – Уилл нахмурился. – Если только цели Фойреса не находятся за пределами разумного… Он же фанатик… Мы примерно понимаем, чем руководствуются другие джинны, но чем же этот, молящийся самому себе?
– Фанатики всегда опасны, потому что не знают меры, – согласился Филипп. – Поэтому покинем Юг как можно скорее. Завтра продадим оставшуюся лошадь и окупим проезд на Север. Плохо только, что потеряли шкуру сираниса, из-за этого добираться нам через столько земель с одним никудышным луком и худым копьем.
– Мне тогда было не до шкуры сираниса. Я спасал вашу с моей, – напомнил Уилл.
Между тем Дейдре перестала ковыряться ложкой в чечевичной каше. Она ничего не понимала ни из разговоров своих спутников, ни из местного собрания. Для нее все сливалось в одну неразделимую фразу, так что она отставила посудину и засобиралась в комнату.
Но Уильям, видя, как она поднимается, взял ее за локоть и придержал:
– Куда ты, Дейдре? – спросил он.
– Я здесь лишняя. Пойду присмотрю за вещами.
Он положил руку на ее талию, посадил назад.
– Побудь с нами. В комнате тише мыши, слова не вытащить, – его глаза блеснули. – Ты так и не сказала, что будешь делать после того, как вернешься на Север.
– Вы постоянно спрашиваете меня об этом. Я же говорила, что пока не думала, – качнула головой Дейдре. Она убрала руку со своей талии, хоть щеки ее и покраснели.
– Не может не быть мыслей насчет будущего, – продолжал спрашивать Уилл.
– Я правда не знаю… У меня ни дома, ни семьи.
– Выходит, ты у нас бездомная сирота? – сказал Уильям.
Она подняла на него глаза, взглянула строго, пытаясь распознать – издевка ли это над ней? Или сострадание? Однако Уильям был до того опытен в интригах, что улыбнулся той располагающей и мягкой улыбкой, в которой каждый видит желаемое, поэтому, приняв сострадание, Дейдре послушно присела и уставилась в пустую миску.
За заигрыванием Филипп наблюдал со скрытым неодобрением, однако не вмешивался.
Уильям еще поспрашивал девушку. На все она отвечала неопределенно, не называя ни поселения, где жила, ни имени родителей, ни обстоятельств, при которых ее лишили свободы. И пока она давала свои ответы, во многом расплывчатые, Уильям держал на ее талии руку, которую уже не сбрасывали, и поглаживал пальцами сквозь рубаху ее кожу. Выбрав удачный момент, когда таверна наполнилась гамом, он склонился к уху Дейдре, будто желая быть услышанным, дотронулся до ее шеи и, едва не поддавшись порыву укусить, поцеловал. Дейдре, почувствовав обжигающее дыхание, задрожала. Не справившись с чувствами, она выскочила из-за стола и метнулась к лестнице. Перед тем как пропасть на втором этаже, она обернулась на миг, не дольше, и глаза у нее были как у трепетной, испуганной лани, а щеки пылали румянцем.
Местные ненадолго обратили внимание на высокую северянку, которая была выше любого мужчины в таверне, кроме тех, с которыми прибыла. Но потом вернулись к жаркому обсуждению.
Стоило ей уйти, как Уильям как ни в чем не бывало вернулся к трапезе.
– Не принуждай ее, – произнес Филипп.
– А это и не понадобится. Она вспыхивает от одного мужского касания, – усмехнулся его собеседник.
– Она неопытна. И, скорее всего, невинна. Что это как не принуждение?
– Зато я все разузнаю. Надоели мне эти игры, понимаете? Положите женщину в постель – и она вам расскажет все о своей жизни, выложит любые тайны. А больше-то мне ничего и не нужно. Потом прогоню на все четыре стороны. Или вы собираетесь выступить защитником ее добродетели? Ее, чью мать собственными руками и убили?
– Этого ей знать не стоит! – предупредил старый вампир. – Не вздумай говорить!
– И не собирался. Но вы тоже догадались, от кого она к нам явилась, да?
Филипп качнул головой:
– Не сразу… С самого начала меня не покидало ощущение, что где-то я уже видел такие же глаза, как у Дейдре. Но понял все только после нашего разговора, когда она проговорилась про внешность ее матери.
– А я догадался после того, как заметил ее в Доме зачарований. Слишком долго я видел эти голубые глаза, хотя хотел бы забыть. Слишком они мне неприятны. А может, пойти к Дейдре и вместо ласк вырвать у нее правду другим способом? У нее нежное белое тело. Отрезать пару пальцев, выколоть один красивый голубой глазик или отравить на крайний случай. И она во всем признается от боли. Что? Вы против? – Уильям хохотнул, потом добавил уже с оттенком раскаяния: – Что поделать, если Илла Ралмантон, этот негодяй, слишком многому научил меня?.. Я был бы и рад забыть эти уроки… Но и продолжать участвовать в играх джиннов в качестве их жертвы не собираюсь.