Уильям и Горрон дождались, когда слуга проводит Филиппа из зала и пройдет немного времени. В глазах молчаливого Уильяма явно читалось желание поговорить, поэтому, будучи вампиром деликатным, герцог сидел и глядел на стены вокруг себя, чтобы убедиться, что их точно не услышат. Позже он поднял глаза на гостя, который развязно облокотился о стол рядом, и спросил:
– Что такое, Уильям? Вы хотите поговорить о чем-то?
– Знаете, – сказал Уильям, – все в вашем рассказе красиво, господин Донталь. Такого, как вы, благородного правителя, искреннего и доброго друга, не найти во всем мире. Я согласен с тем, что поступил глупо, не приняв вашу руку помощи во дворце Элегиара. Я – кузнец своих несчастий. Но ведь даже прими ее, я бы все равно погиб от вашей же руки.
– О чем вы? Не понимаю, – ответил герцог. – Почему вы должны были погибнуть от моей руки?
– Понимаете… Все вы понимаете… По вашим словам, вы стали сторонником Ямеса и Фойреса совсем недавно, но у меня складывается впечатление, что это длилось еще с давних времен… Как так получилось, что именно в вашем герцогстве Донт был один из входов в усыпальницу джиннов, где меня переродили обрядом? Веками вы не покидали этих земель. Правили ими. А в определенный момент отодвинулись от трона, отчего ваше личное королевство сразу попало к Ямесу. Помимо этого, вашими же усилиями Филипп вышел на тропу вражды с Мариэльд де Лилле Адан и получал от вас сведения, как поступать дальше. Сами же вы оставались в стороне, с чистыми руками, пока Филипп выполнял за вас всю грязную работу. К тому же Ямес не только не убил его, но и подсказал насчет сущности Мариэльд. Вы действовали с Ямесом, а точнее Фойресом, сообща, не так ли?
Уильям увидел, как герцог попытался воспротивиться, но не позволил ему:
– Подождите. Это еще не все. Все эти годы вы носите на безымянном пальце кольцо – символ родства с семейством Тастемара. Но ведь это непростое кольцо. Во время отравления на пиру вы скинули его. Оно разбилось. Теорат оказался неглуп и показал его магам. Те подтвердили, что его зачаровали. А если мы проверим ваше новое кольцо, – он бросил взор на похожее кольцо на пальце герцога, – не окажется ли оно таким же, а? Не прячьте руку, я стал чувствовать магию куда тоньше, поменявшись. С этим кольцом вы позвали на помощь, – Уилл склонился поближе к Горрону, нависая над ним. – Джиннов никто не застал, но это не значит, что их не было в замке. Однако вернемся к предательству Теората. Вы воспользовались им, причем так умело, что клан теперь полностью в руках Ямеса и Фойреса. К тому же не скрепляли родства кровью, чтобы принимать и исключать членов клана по своему усмотрению. Как удобно будет передавать преданным сторонникам Ямеса и Фойреса бессмертие, чтобы они исполняли чужую волю веками! Единственное, чего я не понимаю, зачем вы убрали Мариэльд де Лилле Адан и, судя по всему, Гаара? Чтобы поделить власть между собой? Или они помешали вам?
– Иногда совпадения просто совпадения, – Горрон улыбнулся.
– А иногда это результат умелых интриг, особенно когда интриганам тысячи лет и они знают в этом толк…
Горрон покачал головой:
– Уильям… Уильям… Все это следствие вашего пребывания во дворце… После такого интриги придумываются даже там, где их нет, а искренность принимается за актерскую игру. Я всегда был милостив с вами, вы важны Филиппу! Я был одним из ваших друзей. И ладно, если бы вы принесли доказательства. Так вы оговариваете меня одними лишь догадками, без подтверждения… Тем более я показывал свою память и нашему Филиппу, и Летэ, и они получше вас разобрались во всем.
– Обряд памяти не работает в отношении вас. Вы сами как-то упомянули об этом.
– Поясните-ка.
Улыбка герцога стала натянутой, как нить, грозящая порваться.
– После суда надо мной вы предлагали мне вкусить вашей памяти ради прощения Филиппа. Вы понимали, я откажусь. Просто вы любите надевать маску спасителя. Но тогда вы ненароком подсказали мне, что из памяти можно вылавливать только нужные воспоминания. Было такое? А ведь если освоить это умение, особенно когда в распоряжении сотни лет, то можно даже при Гейонеше показывать лишь то, что пожелаешь. Поэтому, когда я прибыл в замок с предателями, первым делом попробовал вашей крови. И, даже будучи мнемоником, я ничего не увидел, а то, что увидел, было столь наигранно, столь демонстративно, будто выступление самолюбивого лицедея на сцене. Даже для Мариэльд и Гаара вы исполняли свою роль, скрывая союз с Ямесом и Фойресом. Причем исполняли прекрасно, так что Гаар ни о чем не догадался.
– Вы рассказываете какие-то сказки, которые ничем нельзя подтвердить, – пожал плечами герцог.
– А сказку про таких, как я, тоже нельзя подтвердить?! – вспылил Уильям, подался резко вперед и ударил кулаком по столу. Глаза его запылали огнем и злобой.
Впрочем, сколь быстро он разгорелся, так быстро и остыл. Вспышки чувств стали при его нынешнем состоянии обычным делом, и он старался их контролировать, хотя они порой и прорывались, будто лава из вулкана. Его очертания всколыхнулись на миг, не дольше, обнажив нечто угольно-черное.
– Ты знал, что со мной сделали! – резко произнес Уилл. – Потому и пригласил нас в подземелье, где я не смогу обратиться! Ведь насколько я в своем уме, неизвестно, да?! Должно быть, ты надеялся, что я никогда больше не встречусь с Филиппом, а то и вовсе забуду о нем, как несчастный Генри почти забыл о своем прошлом!
– Почему же ты не рассказал Филиппу о своих догадках? – спросил герцог, чья учтивость также пропала.
Его собеседник отошел от стола и хмуро взглянул из-под бровей.
– Сделай я это, Филипп будет окончательно сокрушен тем, что ближайший его родственник, его любимый брат, которому он доверял даже тогда, когда верить никому нельзя, был предателем с самого начала, что этот же брат загадал желание джиннам и теперь прислуживает им. Ему придется противиться Ямесу и тебе, хотя меньше всего он хотел бы этого! У него не получится отказаться от участия в последней, самой кровопролитной войне против тебя и джиннов. Север расколется на части. Дальний Север пойдет за легендарным Тастемара, Белым Вороном, благодаря которому, собственно, ты и держал эти земли в узде. В последней войне примут участие старейшины, у которых еще есть честь: Барден Тихий, Ольстер Орхейс, Марко, Винефред, Сигберт и другие. И без шансов они падут в ней.
– Какая у тебя развитая фантазия, Уильям, – ответил Горрон, и губы его растянулись в уже куда более расслабленной улыбке. – Я никогда не загадывал желания джиннам. Но я согласен с тем, что не стоит тебе делиться с Филиппом такими невероятными и ничем подтвержденными догадками. – Он добавил участливо: – Брат устал и измучен… Больше всего я хочу, чтобы остаток жизни он провел в покое и конца этого мира не застал.
– Я сказал тебе это не ради твоего одобрения, – ответил Уильям твердым голосом. – А затем, чтобы ты знал. После смерти Филиппа, даже позабыв все, лица родных и друзей, твоего лица, Горрон, я никогда не забуду. Никогда! И последним, кого ты увидишь в своей слишком долгой жизни, буду я.
Высказавшись, Уилл взял светильник и оставил герцога в темноте. Он не боялся поворачиваться к нему спиной – его не посмеют тронуть.
– Так вы останетесь на пир, который я хочу устроить вечером? – вдогонку крикнул тот, чем подтвердил теорию о неприкосновенности.
– А как же король-джинн? – кинул через плечо Уилл.
– Он прибудет лишь послезавтра, поэтому вы избежите неудобных встреч с ним. Сначала я окажу почести вам как нашему спасителю и моему брату, которого почитаю.
– Раз вы пригласили, господин Донталь… – Уильям обернулся в последний раз, растянул губы в гадкой улыбке.
В ответ Горрон тоже улыбнулся, обаятельно, как привык, хотя краешек губ его и подернулся. Уже когда в пещерах воцарилась тишина, он некоторое время сидел за монолитным столом один, часто постукивая пальцами по камню. На лице его читалось явное беспокойство за себя. Уильяму он сделать ничего не мог как порождению Фойреса. Так что решил, что позже обязательно что-нибудь придумает. Отряхнув шаровары, он поднялся следом и опять стал по очереди примерять свои золоченые маски, каких у него скопились множество за добрые полторы тысячи лет.
В этот раз в том же зале, где недавно текла реками кровь, было поразительно шумно и ярко. Свет разливался повсюду: на столах бронзовыми канделябрами, в виде железных корзин с углями, в ажурных светильниках и даже в глазах герцога, сидящего во главе стола. О былой мрачности напоминали разве что черные с красной окантовкой гобелены под потолком, откуда их пока не сняли, хотя и они, если бы могли, наверное, выбелились.
Поверх столов разлетался веселый естественный смех. С грохотом отодвигались кресла и лавки. Постоянно падали ножи, которые затем поднимали и в спешке вытирали, чтобы попробовать очередное блюдо. А блюд было много. То жаренный с брусникой поросенок, то множество дичи, выложенной на золоченых подносах в виде горы и политой чесночными, виноградными и рыбными соусами. Для сладкоежек подготовили груши и яблоки в меду. Пили все в основном вина. То и дело звенели женские голоса, в которых чувствовалось желание увлечь и влюбить в себя. И для многих красавиц целью был Горрон де Донталь, благодетельный, одетый в украшенные золотой тесьмой пурпурные одежды.
Горрон оглядывал зал с острозубой улыбкой. Рядом с ним восседала и тоже складывала в улыбку свои чувственные губы прекрасная, цветущая, как вечная роза, Асска фон де Форанцисс. Кем она была для нового хозяина замка? Любовницей? Несомненно. Женой? Вряд ли бы ей позволили таковой стать даже при ее требованиях. Помощницей? Вполне может быть. В любом случае она удивительно ловко приспособилась к изменениям и, похоже, по погибшей родне сильно не горевала. Она всегда была такой: пустой внутри и оттого принимающей любое содержание окружающей ее жизни за родное.
За столом Горрона сидели несколько старейшин. В отличие от Асски и герцога, они чувствовали себя так, словно им эти перемены не по душе, если она еще осталась у них. Барден Тихий своей волосатой лапой сжимал кубок и зыркал на кровь в нем. Потом он зыркал на сидящих по бокам от него Уилла и Филиппа, пока неподалеку не поставили еще один подсвечник.