Еще поздней осенью одна тысяча шестьсот сорок первого года успешное наступление архаддирцев на север Марахога застопорилось, достигнув города-крепости Лотрэйя. Марам удалось выстроить оборону на границах столичной сармарки Хаэмлан, и Лотрэйя стала ключом, запиравшим дорогу в сердце страны. Десятки тысяч архаддирских солдат и наемников осаждали ее, пытаясь прорвать линию оборонительных укреплений, возведенную наемными гномами-инженерами. Грохотали залпы артиллерии, производились вылазки диверсантов, штурмы и полномасштабные баталии. Лотрэйя стояла. С приходом зимы военные действия почти полностью сошли на нет, лишь скрытные вылазки диверсантов продолжались да саперы безуспешно пытались завершить подкоп под стены крепости. Люди ждали весны.
Внезапно исчерпавшая себя удача завоевателей могла быть объяснена разными причинами, но многие сходились во мнении, что главным препятствием для архаддирцев стали не высокие стены города, а монастырь Ордена святого апостола Петра, находившийся в Лотрэйе. Петрианцы славились своими талантами в борьбе против любой волшбы, их обители защищали великие благословения, ослаблявшие магию, и захватчикам приходилось биться на равных с защитниками. К тому же любое нарушение церковных запретов, безусловно, немедленно стало бы известно Святому Официуму, а преступление против монастыря послужило бы поводом для вмешательства папских войск в ход кампании. Этого Маэкарн Зельцбург не желал больше всего.
Кающееся воинство вышло под стены Лотрэйи в четырнадцатый день месяца эпира, рано утром, в тумане, приглушавшем поступь солдат. Боевые порядки покинули пределы холмистой долины Сейн и под грохот барабанов навалились на полевой лагерь Четвертого корпуса генерала Моженро. Издали по высокой дуге полетели сгустки плазмы и ядра трофейных пушек, а впереди вел своих солдат Майрон Синда в черной кирасе марахогского генерала. Удар вышел сильным и внезапным. Как могли часовые и разведчики проспать подход целой армии, никто не понимал, да и спрашивать было некогда, ибо маршал Деригон, командовавший обороной восточного фронта, поднял и бросил в атаку все свои силы и резервы.
Битва под стенами Лотрэйи началась четырнадцатого, а закончилась двадцать третьего эпира. Она не стихала ни днем ни ночью на протяжении более чем недели; горы трупов оставались на изрытой, пропитавшейся кровью земле, небеса почернели от дыма и копоти, Астрал неистовствовал, перенасытившись энергиями гнева, боли и смерти. Но в конце концов архаддирцы начали отступать. Их и вовсе удалось бы разгромить, опрокинуть, обратить в бегство, если бы на стороне оккупантов не сражалась знаменитая Багровая Хоругвь.
Отряд в семь тысяч душ, состоявший преимущественно из закаленной в бесчисленных баталиях пехоты, стоял насмерть, неколебимо и твердо, укрепляя вокруг себя регулярные войска. Командовал им Манс Хароган, который дал марам жесточайший отпор и продолжил прикрывать архаддирскую ретираду, пока другие подразделения пытались восстановить боевые порядки.
Воины Багровой Хоругви носили красные доспехи, украшенные узором в виде человеческого скелета. Сам же Манс Вдоводел бился верхом на коне в карминных латах, похожих на освежеванную плоть. Правая его рука сжимала бастардный клинок, левая – огромный топор, а скакуном Хароган управлял одними лишь ногами.
На исходе битвы Майрон Синда возглавил удар Шестнадцатого пехотного Туларафа на позиции Багровой Хоругви, надеясь опрокинуть наемников и напоследок причинить архаддирцам такой урон, от которого они уже не оправятся.
– Либо они, либо мы! – взревел Майрон, силой мысли пробивая строй Ободранных, как звали этих наемников мары. – За мной!
Его посох судорожно вздрагивал, сыпля убийственные заклинания, пальцы правой руки смыкались на древке полкового знамени; серый маг шагал все дальше, преодолевая постоянно вспыхивавшие магические барьеры и указывая путь своим солдатам. Впереди были наемники Багровой Хоругви, за спиной наступали мары, вокруг грохотала канонада мушкетных и пушечных залпов, ревели боевые заклинания и трубы, кричали раненые и погибавшие. Майрон сражался так давно, что уже забыл все иные звуки. Его кровь кипела, эхо монастырских колоколов больно отдавалось в черепе, а плетения боевой магии вырывались вовне. Муки, отвращение и восторг. Безумно ревел в глубине его сущности гнев.
– Это наш дом! И мы никому его не отдадим! – кричал рив марам.
Пикинеры наваливались на древки, алебардщики крушили черепа, мушкетеры давали один залп за другим, люди падали замертво, присоединяясь к другим, уже втоптанным в землю, а Майрон шагал дальше, указывая путь, пока перед ним не вырос всадник на огромном коне. Барабаны и трубы притихли, крики – тоже, рубившие друг друга солдаты отхлынули, оставив волшебника и воина будто бы наедине.
– Манс Хароган? – хрипло выдохнул Майрон.
Закрытый шлем был намертво соединен с броней шеи и корпуса, так что наемнику пришлось немного наклонить все туловище в знак подтверждения.
– Дай пройти.
– Кондотта заключена, жалованье выплачено, вольный отряд обязан сражаться.
Манс Хароган по прозвищу Вдоводел легко спрыгнул с коня, невзирая на тяжесть брони. Его солдаты взревели, потрясая оружием. Синда отдал знамя подскочившему адъютанту и по привычке крутанул посох, описывая сверкнувший круг энергии, – мары яростно заголосили. Полководцы сошлись в поединке.
К тому времени Майрон полностью восстановил свое тело, а из-за долгой военной кампании стал сильнее, чем когда-либо. Но и это не дало ему значительного преимущества над легендарным кондотьером. Манс Хароган обладал невероятной силой и искусностью в бою. Он был непрост хотя бы потому, что в его оружии и доспехах обитали сущности неясной природы. Казалось, что металл наполняло нечто темное, проросшее из глубин души самого наемника.
Боевые заклинания Хароган отражал, скрещивая перед собой меч и топорище. Боль от молний, жар огня, смертельный хлад – все это было ему нипочем. Красный витязь хохотал, набрасываясь на мага вновь и вновь, неутомимый, восторженный, жаждущий крови, получающий истинное наслаждение от большой битвы и этой самой маленькой дуэли. Майрону приходилось соответствовать. Серый маг давно привык драться, возлюбил победы и отверг скорбь по прерванным жизням. Его посох вращался вокруг хозяина, бил в карминную броню, колол, отражал страшные удары, служил опорой, копьем и щитом.
Развернувшееся противостояние приводило войска в восторг, они забыли о смерти, войне и друг о друге, воем приветствовали удары предводителя и освистывали вражеского, пока действо не достигло переломного момента – Хароган отрубил Синде левое предплечье.
В одно мгновение кондотьер, вместо того чтобы ударить топором, метнул его. Маг выставил Щит, но оружие пробило барьер насквозь и врезалось в него, ударив топорищем по голове. Миг потери равновесия и сосредоточенности был использован – Хароган взмахом бастарда перерубил руку серого мага в локте. Синда взревел, но не от боли, а от гнева. Бросившись на врага, он вытянул вперед обрубок, и из раны хлестнула горящая черная кровь. Пламя ударило в щели забрала, и уже Хароган закричал. Он выронил клинок и содрал шлем с головы; следом в грязь полетел оторванный от кирасы бувигер, ибо огонь лился кондотьеру за шиворот, калеча шею и грудь. В следующий миг на его горле сомкнулись бронзовые пальцы.
Глаза, впившиеся в лицо Манса Харогана, вспыхнули янтарными углями, тот оставил попытки спастись от огня и сжал ладони на шее серого мага, надеясь сломать ее.
Когда Майрон очнулся, первым, что он пожелал узнать у стражника подле ложа, было местонахождение его посоха; вторым – кто победил? Посох ему сразу же принесли на какой-то простыне, ибо никто не смел к нему прикоснуться. Целители посетовали на то, что им не удалось отнять утраченной руки от древка и вернуть ее на законное место. Конечность все еще сжимала артефакт мертвой хваткой.
С победой же все оказалось сложнее.
Манс Хароган и Майрон Синда вцепились друг другу в глотки так крепко, что оба потеряли сознание от нехватки крови в голове и завалились в грязь прямо посреди поля боя. Багровая Хоругвь первой заняла отведенный для поединка участок, оттеснив маров. Особенно этому посодействовал человек по имени Ян Кат, в одиночку перебивший несколько десятков солдат, отгоняя их от Харогана. Потом наемники отступили. Багровая Хоругвь уходила из-под Лотрэйи, держа порядки, командовал ею Сергиус Волк.
Своего предводителя наемники забрали, ну а генерал Синда остался лежать на земле. Из его раны текла уже кровь, а не пламя, шея превратилась в одну сплошную гематому, но он был жив и на руках маров перенесен внутрь стен Лотрэйи.
Выслушав эту историю, серый маг легко отнял свое предплечье от древка артефакта и прирастил его к очищенному обрубку. Разлеживаться было некогда: война сама себя не выиграет.
Дальнейшие события развивались стремительно. В Лотрэйю пришли подписанные Ольрием Денестре приказы, официально формировавшие все войска под командованием генерала Синды в Пятьдесят первый отдельный корпус, который в знак признания великих заслуг получил собственное имя: Кулак Майрона.
Вместе с пополнениями этот корпус в срочном порядке отсылался на север, к морю, чтобы из королевских портов кораблями быть переброшенным в сармарку Усварт, полностью занятую врагом. Во время тайной беседы маршал Деригон пояснил, что Майроном после его действий при освобождении Лотрэйи заинтересовалась Инвестигация. Использование боевой магии было замечено всеми, и уже некоторое время святые отцы добивались встречи с генералом, так что следовало скорее отослать его от беды подальше.
Получив приказ, серый маг отдал честь, и вскоре Кулак Майрона уже маршировал через сармарку Хаэмлан к берегу Седого моря, чтобы погрузиться на корабли и, пройдя вдоль побережья, высадиться в заливе Сан-Шеналь, охранявшемся одноименной морской крепостью.
Усвартская освободительная кампания началась в середине месяца эйхета с того, что генерал Синда заморозил всю воду залива, дабы не подставлять под огонь из захваченной врагом крепости своих высаживавшихся солдат. Закончилась же она в середине осени капитуляцией командира Третьей ударной армии маршала Флитераля после битвы при Ржавых Скалах. Тогда с неба шел черный от гари и копоти дождь, а поле боя местами превратилось в магматические пруды; тысячи марионеточных големов и маров готовились нанести смертельный удар по ненавистному врагу, но этого не понадобилось. Генерал Синда, принимая капитуляцию, поднял над головой украшенную золотом саблю архаддирского военачальника, и усталые солдаты возликовали, славя его. Големы, следуя вписанным в их шемы протоколам, стали издавать запись марахогского гимна.