Записав послание, в котором коротко излагалась суть ситуации, волшебник поспешил прочь. Рано или поздно кто-нибудь, возможно сам Шивариус, прервет повторение записи, и к тому времени Тобиус должен был быть как можно дальше от ипспироха.
Волшебники Академии служили Ривену, почитай, со дня его основания, то есть больше полутора тысяч лет. За это время они завоевали не только славу могущественнейших магов Вестеррайха, переплюнув и Мистакор, и Гильдхолл, но и заполучили множество памятных трофеев. Тщеславие волшебников всегда было одним из самых слабых их мест, наряду с гордыней и властолюбием. Посему многие вещи, связанные с важными для Академии событиями, почетными миссиями, выполненными по указу королей Ривена, или иными славными победами, сохранялись в особом месте — трофейном зале. За века в этом музее славы скопились тысячи экспонатов, являвшихся как блестящими образчиками всевозможного барахла, так и действительно могущественными артефактами. Шкафы, стеллажи, отдельные постаменты для особенно ценных экспонатов, заставленные и завешанные трофеями, образовывали сложный лабиринт по целому этажу, кроме широких лестничных площадок, и, когда Тобиус туда добрался, он смог вздохнуть спокойнее. Некоторые артефакты из коллекции трофеев хоть и находились под охраной множества преграждающих чар, непрерывно создавали вокруг себя магический фон. Поскольку их было довольно много, а магия в них текла различная, соприкосновение и перемешивание излучений создавало астральный резонанс, который, в свою очередь, мог послужить эдакой туманностью, защищающей нуждающегося в укрытии мага. С одной стороны, это помогало Тобиусу скрыть свое точное местоположение, с другой — Шивариус знал, что аура Тобиуса растворилась в трофейном зале, и он сразу же зафиксирует, если Тобиус покинет его.
Немало побродив по этому лабиринту в ученические годы, волшебник легко передвигался по запутанным коридорам, избегая тупиковых проходов, где его смогли бы легко прижать. На то у Тобиуса имелись веские причины — он постоянно чувствовал чужое присутствие в трофейном зале. Дуновение ветерка, легкие шорохи в отдалении, едва слышный скрип петель от шкафных дверок. Кто-то бродил в лабиринте полок и постаментов, терпеливо и молча ища беглеца. Один раз волшебник бросился на пол, укрывшись защитными заклинаниями, — где-то рядом что-то обо что-то ударилось, что-то грохнуло, что-то разбилось. Поняв, что на него никто не нападает, Тобиус вскочил и понесся прочь. Лишь попетляв по запутанному клубку проходов, он смог перевести дух под экспонатом в виде отрубленной волосатой руки, тычущей указательным пальцем вверх. Длань Возвышенных Измышлений славилась тем, что оказывала на умы магов сосредотачивающее воздействие. Рядом с ней всякие мелочи покидали головы разумных существ, и они могли сосредотачиваться на действительно важных мыслях… правда, каждый восьмой, попадавший под ее влияние, невероятно глупел и на какое-то время приобретал дефект речи. Природу сего странного изъяна волшебники пытались разгадать веками.
«Нужны ловушки», — подумал Тобиус. Зная территорию и ведя на ней охоту за кем-то либо же стараясь не стать добычей самому, нужно сделать эту территорию как можно безопаснее для себя и как можно опаснее для своей добычи-преследователя.
Решение было принято, и Тобиус устремился в лабиринт, плетя чары-ловушки. Их он знал сравнительно немного, и простенький Медвежий Капкан, опасный лишь для зверей и простых смертных, в его положении был бесполезен. Пламеворот, Вмерзшая Стопа и Потайная Молния, ловушки, основанные на использовании стихийных элементов, получались у мага лучше всего. Устанавливая их на полу, скрывая линии и контуры чертежей, он перекрывал самые важные переходы в трофейном зале, те, через которые ему придется спасаться от погони, если она появится.
В одном из проходов волшебник обнаружил странную картину: несколько экспонатов были сброшены на пол и частично уничтожены, а шкаф, в котором они стояли, основательно пострадал от чего-то острого. Среди осколков вазы, обломков старинной шкатулки, разбросанных камушков и останков покрытой перламутром женской статуэтки, сжимавшей в тонких руках полумесяц, чудом уцелел индальский фонарик, хрупкая конструкция из тонкой деревянной рамы, обтянутой красной бумагой, которую, в свою очередь, украшали иероглифы и кисти желтого цвета.
Настороженно оглядевшись, волшебник приблизился к шкафу, на котором, похоже, кто-то выместил сильную злость. Он носком сапога потрогал осколки статуэтки, изображавшей вроде бы облик какой-то древней богини, нагнулся и поднял фонарик. В тот же миг его поразил электрический разряд.
Тобиуса отбросило на несколько шагов, он ударился о противоположный шкаф, и с полок на него посыпались экспонаты. Обожженная правая рука пульсировала приглушенной болью, и Тобиус в кои-то веки обрадовался тому, что она потеряла чувствительность. В то же время маг клял себя за глупость. «Возомнил о себе невесть что! — думал он. — Решил устроить охоту с ловушками, а сам попался в самую простую из них! Позор!»
Из фонарика вытекали клубы густого синего дыма, на глазах оформлявшегося в фигуру гьенджойлина.
— Вот ты и попался. — Магический слуга широко развел руки, обнажая длинный кривой клинок. Ножны растаяли в воздухе, и он взял меч двумя руками. — Последнее слово?
Ничего не говоря, Тобиус с помощью телекинеза повалил на гьенджойлина поврежденный шкаф. Это дало ему ровно столько времени, сколько нужно, чтобы вскочить на ноги и броситься прочь, прежде чем тот вырвался на свободу и устремился следом. Маг промчался по всем местам, на которых успел установить ловушки, и они срабатывали, когда над ними проплывал гьенджойлин. Поочередно спину Тобиуса обдавало жаром и морозом от высвобождающегося электричества, волосы его становились дыбом, но погоня не отставала. Даже полностью превратившись в дым, тело гьенджойлина легко возвращалось к исходному состоянию без каких-либо повреждений.
Не видя иных возможностей, Тобиус решил дать бой в центре лабиринта — он отбросил идеи о бегстве, взял в каждую руку по вспомогательному артефакту и, укутавшись в защитные заклинания, встретил гьенджойлина пучком Молний.
Меч порхал, жаля заклинание Щит, пока Тобиус бросался в вертящегося волчком гьенджойлина Огненными Стрелами и Ледяными Копьями. Энергетические заклинания действовали гораздо эффективнее, нарушая плотную структуру магического слуги на более долгое время, но, даже когда тот «растворялся» в воздухе, как чернильный сгусток в проточной воде, победа не приближалась. Страшный меч плясал, рубя и коля будто отовсюду сразу, мага спасали только постоянно обновляемые заклинания и отточенная реакция. Время от времени гьенджойлин отступал, чтобы провести пальцами по клинку и изменить его структуру, превращая сталь в огонь, лед или вовсе в шквальные воздушные потоки. Вместе с тем изменялся и цвет его тела, под стать каждой следующей стихии, но гораздо важнее было то, что менялся стиль боя, и Тобиусу приходилось подстраиваться, меняя используемые заклинания.
Серый магистр мог бы еще долго сопротивляться, хотя количество боевых заклинаний в его посохе и жезле стремительно приближалось к нулю, а вновь пополнить боезапас у него не было никакого шанса. Обреченность этой борьбы вырисовывалась все яснее. Тобиус не мог телепортироваться, не мог убежать и победить тоже не мог, потому что банально не владел заклинаниями, способными нанести ощутимый вред такому существу, как гьенджойлин, нестабильному и способному быстро менять телесную структуру по собственному желанию. Решившись, Тобиус сбросил с себя все защитные чары.
— Жизнь за свободу! — закричал он, когда меч устремился на встречу с его шеей. Волшебник зажмурился в ожидании смерти, но смерть решила заставить его подождать еще немного.
— Говори.
Тобиус глубоко и с удовольствием вдохнул, словно приговоренный к смерти, чью амнистию объявили лишь перед тем, как палач опустил топор.
— Я освобожу тебя от службы, а ты не станешь меня убивать. Честная сделка — твоя жизнь на мою.
Лицо гьенджойлина скрывала бамбуковая шляпа, и магический слуга наблюдал за волшебником сквозь небольшую решеточку на уровне глаз. Тобиус же не мог даже разобраться в том бурлящем бесформенном сгустке энергии, который заменял мечнику ауру, и хотя бы предположить, каков будет ответ. Эта абсолютная неизвестность походила на пытку.
— Знаешь ли ты, волшебник, как я стал рабом Шивариуса?
От нервного напряжения правое веко Тобиуса дернулось.
— Он… он предложил тебе то же самое, что и я?
— И с моей помощью он убил моего прежнего хозяина, и уже много лет я его раб. Угадай, как мой прежний хозяин получил меня в услужение, волшебник?
Едва-едва забрезжившая надежда на удачу быстро погасала.
— Я… я… вот! — Тобиус полез в сумку и вытащил оттуда деревянный многогранник с тридцатью гранями, на каждой из которых была нанесена глифа. Такие предметы использовались для того, чтобы выявлять в волшебниках редкий провидческий дар. У Тобиуса сего дара не обнаружилось, но многогранник со времен обучения все еще валялся на дне сумки практически забытый. — Бросишь тридцать раз, так, чтобы я не видел, и составишь себе новое имя! Будешь свободен! Клянусь именем Джассара!
— Надо же. Шивариус подготовился гораздо лучше, у него было больше полусотни игральных костей с такими закорючками, и он пообещал мне тоже самое, что и ты. Но как только я открыл ему свое имя, он просто испепелил кости. Не трать сил, маг, я сильнее, и я тебя убью.
— И останешься рабом на годы… на века! — в отчаянии закричал Тобиус, понимая, что смерть вновь спешит к нему навстречу, стремясь наверстать упущенное.
— Мое рабство постоянно, лишь хозяева меняются.
— Но я честно могу помочь!
— За последнюю тысячу лет я не встретил ни одного честного волшебника. Вы — лживая порода.
— Я — честный! — закричал магистр, делая шаг вперед.
Гьенджойлин парил над полом на том клубящемся дымном облаке, которое заменяло ему ноги. Меч, более длинный и тяжелый, чем рыцарское копье, был опущен, а в темноте под бамбуковой шляпой тлело два внимательных уголька.