Увеселительная часть подошла к концу, и люди притихли. По велению Гаспарды рыбаки вывели на площадь свой «улов». Рыбаками среди магов прозывались те, кто умел особо остро видеть молодой и слабый Дар. Именно они отправлялись в путешествия по Ривену, чтобы собирать новых адептов для Академии. Порой рыбаки приводили много детей, а порой возвращались практически в одиночестве. Систематичность колебания процента рожденных волшебников в королевстве так и не была выведена, то есть никто не знал, с чем связаны всплески или падения количества рожденных магов в тот или иной год. Астрологи грешили на положение созвездий, но волшебники больше уважали астрономию и не слушали звездочетов.
В этот год неофитов было предостаточно. Четырех-, пяти- и шестилетние малыши кучками жались вокруг своих рыбаков, испуганно оглядываясь по сторонам. Некоторые хныкали, другие цеплялись за полы мантий волшебников, как за мамину юбку, третьи были угрюмы и молчаливы. Совсем недавно они жили в своих семьях, теперь же их семьей и домом станет Академия. Навсегда. Уже то, что дети не начали общими усилиями великий рев, было хорошо. История помнила случаи, когда зрители из числа простых смертных, растроганные детскими слезами, начинали требовать вернуть неофитов в их родные семьи. Конечно, это требование никогда не исполнялось, но неприятный осадок оставался.
— Пусть претенденты предстанут перед ликом Джассара! — провозгласил Гаспарда Огненное Облако, спускаясь с каменного возвышения. — Магистр Жаголан, вы станете первым сегодня!
Рыбак Жаголан Кипяток повел своих детей к архимагам. Остановившись у нижней ступени, он по одному отправлял мальчиков и девочек наверх, к статуе Джассара Ансафаруса. Дети поднимались по ступеням, робко проходили мимо великих волшебников и замирали перед беломраморным Магом Магов. Тяжелые веки статуи приподнимались, в них вспыхивал индиговый с бирюзовыми лепестками огонь, и они вновь закрывались. Древний артефакт таким образом сообщал, что видит Дар в стоящем перед ним чаде, и тому предначертано стать магом. Затем ребенка уводили в раскрытые врата главной башни, а на его место становился другой. Раз за разом мраморные веки приподнимались, и новые неофиты присоединялись к рядам волшебников Ривена. Случалось и так, что Джассар не открывал глаз. Это значило, что рыбак ошибся, что ему привиделось. Тогда ребенок возвращался к своему рыбаку и становился в нескольких шагах от него. Некоторые дети делали это с явственным облегчением — ведь теперь им предстоял путь домой, к матерям и отцам. Однако изредка малыши воспринимали отказ очень тяжело, рыдали, впадали в истерику. Быть может, в то было трудно поверить, но многие дети мечтали стать волшебниками, мечтали быть особенными.
Тобиус помнил себя вступающим в круг архимагов и стоящим перед статуей Джассара. Это было необычайно яркое воспоминание, тогда ему было пять лет, но он помнил тот день, словно это было вчера. Он помнил, что очень сильно хотел к маме и что очень боялся возвращения домой. Тобиус уже тогда не знал, откуда точно он родом, но помнил, что там было много солнца, широкое поле златоколосой пшеницы, и еще лопасти ветряной мельницы медленно вращались на ветру. Он помнил, что очень хотел домой, но боялся, потому что его возвращение сильно разочарует всех, — ведь это такая честь: в семье простого виллана родился волшебник. Однако ему не пришлось возвращаться, потому что Джассар, почему-то промедлив долгое время, все же открыл глаза. Тобиуса уже собрались отвести к рыбаку, потому что он никак не уходил от статуи сам, но, когда за ним уже шли, Джассар открыл глаза и увидел в мальчишке волшебника.
Присматриваясь к новым неофитам, Тобиус в очередной раз подсчитал, что девочек заметно меньше, чем мальчиков. В соседнем Ридене, например, волшебницы рождались не реже, чем волшебники, однако ривы отчего-то наследовали Дар в основном по мужской линии и намного реже по женской.
Гаспарда цветисто поблагодарил жителей Ордерзее и гостей столицы за то, что в этот теплый эйхетский[18] день они почтили Академию своим визитом, и пригласил их также прийти на церемонию вручения посохов, которая состоится ровно через неделю. Люди направились обратно к воротам — без спешки, но и не мешкая. Рыбаки уводили малышей, не прошедших испытание, маги расходились кто куда. Тобиус тоже покинул кампус. Снаружи он наблюдал, как просыпаются и занимают свои посты внутри стен чудовищные сторожа.
Волшебник отправился к небольшой гостинице в районе Шелковой площади, где снял маленькую комнатку с видом на один из пяти входов Ткацкого рынка. Там он пообедал и принялся работать над своим иоритметром.
Когда все части механизма встали на свои места и кристаллы были установлены, осталось самое сложное — вставить вечные пружинки и запечатать корпус пластинкой, с вытравленным на ней силуэтом летящего мотылька. Тобиус, как и многие артефакторы, привык ставить на свои изделия собственное клеймо.
Хотя Гаспарда и пригласил народ прийти на церемонию вручения посохов через семь дней, самое интересное начиналось на следующий же день после набора неофитов. Претенденты на звание магистров всю неделю имели возможность предстать перед собранием волшебников со своими теориями и разработками, для того чтобы доказать готовность к повышению в ранге. Тобиус пять дней провел, практически не вылезая из гостиничной комнаты, за последними приготовлениями, после чего явился в Академию на шестой, последний день экзаменов, чувствуя знакомую всем студиозусам дрожь волнения и боль в животе, как в прежние времена.
Практические экзамены всегда проходили в специальной аудитории, находящейся глубоко в подземных лабиринтах Академии. То был обширный круглый зал с куполообразным потолком, вырубленный в камне и с ареной в самом центре. Некогда лучшие волшебники Академии вплели в его стены и потолок барьерные заклинания, впитывающие и погашающие остаточное магическое воздействие, а также способные выдержать удар огромной силы. Равных этим защитным заклятиям ныне плести больше не умели. Вокруг арены за невысоким каменным бортиком располагались четыре трибуны. Привилегированная и самая маленькая предназначалась для управителей Академии, две боковые отводились магистрам и архимагам, пожелавшим присутствовать на экзамене, либо магам, которых управители попросили присутствовать в личном порядке. Четвертая, самая большая и ближняя ко входу трибуна отводилась экзаменуемым волшебникам. В зале царил полумрак, наиболее яркие источники света в виде парящих огоньков-освещальников теснились поближе к арене и трибуне управителей.
Тобиус вошел в мрачную прохладу и стал спускаться по лестнице мимо рядов каменных скамей, на которых расселись соискатели. В тот день их набралось что-то около трех десятков. Весьма внушительная цифра, учитывая, что в предыдущие дни аудитория наверняка тоже не пустовала. В большинстве своем соискатели являлись уже опытными волшебниками. Судя по длине их бород и богатству мантий, они имели внушительный практический опыт, которым смогли себя обеспечить. Рядом с такими солидными волшебниками безбородый Тобиус в своей потертой сливовой полумантии и сером плаще казался и был на самом деле каким-то захолустным мальчишкой, невесть зачем явившимся на экзамен. Многие соискатели с непониманием поглядывали на юнца, но никто ничего не говорил.
Высокий тучный волшебник в ярко-желтой мантии начал демонстрировать экзаменаторам свою способность контролировать песок. Тобиус с первого взгляда понял, что он получит свой посох. Способность повелевать песками — редкий вид геомантии, а судя по тому, с какой силой вращался под дополнительным магическим куполом песчаный смерч, этот маг отличался еще и редкой силой.
Когда защитный купол арены начал вибрировать от напряжения, экзаменуемый немного сбавил усилия.
— Что ж, чары, — проговорил Гаспарда, взирая на арену с высоты своего места, — думаю, чар Фасилех доказал свою квалификацию. У кого-нибудь есть возражения?
Управители Академии нестройно выразили свою солидарность с великим пиромантом.
— Вспорите его тушу и дайте мне печень! — визгливо выкрикнул Маурон Левый.
— Мой брат тоже одобряет, — «перевел» Таурон Правый.
Старик Маурон совсем сдал… впрочем, он уже не первый год пребывал в таком состоянии, и ничего, пока что прекрасно справлялся с работой. Трудно было поверить, что этот высохший горбатый уродец в обветшалой черной мантии, бледный, мерзкий, с дрожащей головой и редкими гнилыми зубами, длинным кривым носом, прозрачной седой бородой и непрекращающимся приступом дурной крови является близнецом сиятельного Таурона. Таурон же являлся высоким атлетом, источающим мягкое свечение великой благодати, с бородой и волосами цвета сусального золота, вечно учтивый и внимательный, всеми любимый волшебник. А ведь когда близнецы встали перед Джассаром, они были похожи как две капли воды. Годы практики диаметрально противоположных направлений Искусства наложили явный и несмываемый отпечаток.
— Чар Бородо, впишите, пожалуйста, второе имя чара Фасилеха. Отныне он Фасилех Самум.
Поклонившись, признанный магистр покинул арену и, поднявшись на трибуны, сел в одном ряду с Тобиусом. Скользнув по нему взглядом, серый волшебник обеспокоился. Рассмотрев Фасилеха Самума поближе, он понял, что изменения разительны. Это был высокий маг с худым аскетичным лицом, черными волосами и усталым взглядом. Его желтая мантия выглядела добротной, но уже изрядно потрепанной. А еще вблизи он оказался худ как палка. Однако Тобиус был уверен, что на арене стоял тучный маг.
Заметив его взгляд, Фасилех кивнул Тобиусу и обмолвился:
— Надо было как-то принести материал…
Из рукава его мантии на пол стекала тонкая струйка желтого песка.
— О…
Вежливо улыбнувшись, Фасилех кивнул на арену, где уже стоял новый претендент. Недолго понаблюдав, как волшебник на арене создает ледяного голема и манипулирует влагой, Тобиус стал рассматривать тех, кто сидел на трибуне для приглашенных. Там было много важных шишек, волшебников, уже заработавших себе и второе имя, и определенную репутацию. Сехельфорсус Чтец, великий телепат и сапиентомант,