оток, и уложите в снег, он восстановится сам. На этом все! Я обратно не поеду, старуха, возможно, подготовила ловушку. Передайте ей, чтобы присмотрела за Шкурой, — он уйдет, как только восстановится.
Волшебник сорвал с колдуний паутину, блокирующую магический дар, и немедленно телепортировался прочь, причем перенесся он в сам Хармбах. Этот прыжок отнял у него добрую часть всех запасов энергии, и Тобиус очутился в крошечном промежутке меж двух домов.
Окружив себя коконом теплого воздуха, волшебник зашагал по крутым каменным лестницам вниз, стараясь не поскальзываться. Стояло позднее утро, и город-порт уже давно проснулся. Солнце вскарабкалось на вершину заснеженной скальной гряды с востока и смогло впустить внутрь фьорда свои лучи. В объятиях этих обманчивых посланцев тепла шхуна, стоявшая на якоре в порту, казалась роскошной ярко раскрашенной игрушкой для богатых детей. Ее паруса были убраны и плотно зарифлены, а флаг Архадцира промерз и застыл скомканной тряпкой.
Магистр окунулся в рыбную вонь порта, прошелся по грязному «свалявшемуся» снегу, покрывающему доски, и приблизился сзади к человеку, командовавшему погрузкой ящиков и тюков на борт.
— Если ты уронишь меха в воду, Милк, нырнешь следом, и клянусь килем, обратно тебе лучше не всплывать! Я сам с багром стоять буду, но вылезти тебе не дам, собака!
— Кэп, куда катить бочки?
— В самый конец! В самый! Слышишь, Андерзоон? А то я вас, псов, знаю, пока доплывем, половины эля как не…
— В этой части света часто бывает фордевинд, капитан?
Умраз Калабонгот весь сжался и даже как будто стал ниже ростом.
— Проклятое семя… проклятое семя… проклятое…
— Скоро подует ветер с севера. Холодный и сильный. Если погрузите провиант и товары до обеда, будет вам отменный фордевинд.
— Я думал, ты издох, чар.
— Не люблю разочаровывать хороших людей, но порой приходится.
— Хочешь обратно в Вестеррайх?
— Да. Соскучился по дому.
— Может, найдешь себе другой корабль?
— Вы видите здесь другие корабли, способные пересечь Седое море?
— Я…
— Капитан, я ведь не преступник. Если не хотите пускать меня на судно, я не посмею преступить ваше слово. К тому же с кораблями в море часто случаются всяческие неприятности. Они тонут. Попадают в водовороты. Натыкаются на драконов. Вдруг да с вашей шхуной как раз что-то такое случится. Тогда мне повезет, что я не окажусь на борту. А вам не повезет, что меня там не оказалось.
— Ах ты… — Капитан развернулся на каблуках и наконец посмотрел волшебнику в лицо. — Сглазить меня вздумал?!
— Как можно! — Маг испуганно отступил, закрываясь посохом. — За такие вещи можно и на костер подняться! Спаси Господь мою светлую душу! Спаси Господь вас и ваш корабль! Спаси Господь! Спаси Господь!
Он медленно пошел прочь, осеняя себя знаком Святого Костра, и где-то на двадцатом шаге Тобиуса накрыл шквал отборной портовой брани.
— Поднимайся, проклятый чернокнижник! Но учти, что если с моим кораблем хоть что-нибудь случится, даже если альбатрос просто обгадит мне палубу, я сломаю эту твою палку, засуну ее тебе куда поглубже и отправлю на встречу с этими проклятыми морскими драконами! И без тебя в жизни счастья нет, семь несчастий в наперстке!
Волшебник улыбнулся — ставка на моряцкую суеверность оказалась верной. Он встал рядом с капитаном и тоже решил понаблюдать за погрузкой.
— А где остальные? — через некоторое время спросил Калабонгот. Он снял варежку и стал набивать трубку озябшими пальцами.
— Никто не вернулся? — спросил Тобиус, заранее зная ответ.
— Ни одного.
— И не вернутся.
— Ясно, — мрачно ответил капитан.
— Но есть и хорошие новости. Больше их не будет, этих путешественников в одну сторону.
— Что?! И каким боком это хорошие новости?! Ты знаешь, сколько денег я потеряю?!
Волшебник сочувствующе покивал, но прочувствовал ноты облегчения в голосе капитана.
— Значит, они все-таки победили эту тварь?
— Да. Да… э… ее сразил один… э… он был огромен, как айсберг, голос его походил на громовой раскат… э… говорят, что он разрубил чудовище пополам!
Моряк выдохнул дым через нос и скривился — будто расхохотался магу в лицо. Что-то ему действительно было ясно.
— А ты как, будешь участвовать в боях или намерен отсиживаться в башне? Я видел, на что ты способен, чар, с такими талантами грех не помогать вашим солдатам!
Тобиус нервно вздрогнул и сжал посох обеими руками.
— В… каких боях?
Трубка упала под ноги капитану.
— Ты что, ничего не знаешь?!
— Я почти год был оторван от мира в ледяном кошмаре под названием Ора и многое пропустил.
— Так… война же! Война, чар! Ривен же воюет!
— Рассказывай.
Спустя четверть часа серый магистр с помощью телекинеза поднял на борт все товары единым махом. Он бросил в воды фьорда капельку живого огня, которая растопила весь лед, а затем проделал работу, за которую любой другой волшебник предъявил бы счет величиной в солидное состояние, — он вселил в паруса шхуны духов морского ветра, и паруса эти наполнились и потащили корабль в море так, что мачты скрипели не переставая.
И днем, и ночью «Фредерика» неслась на юг, а волшебник проводил почти все время на носу, тревожно вглядываясь в горизонт. Это было мучительное время, его душу терзали призрачные страхи, которые превращались в живые кошмары. Когда Умраз закончил свой короткий рассказ там, в порту, Тобиус сначала не поверил, ему показалось, что все услышанное — это сущий бред, но пока что негде было искать вожделенных опровержений. К тому же это могло объяснить, почему Академия игнорировала любые его попытки выйти на связь в последнее время. Все, что он знал точно, — это то, что должен вернуться в Ривен как можно скорее. Дни и ночи морского путешествия оставались за кормой.
— Завтра утром мы увидим маяк Тальдебона, — сказал Умраз, кутаясь в драную овчину. — Боже, уж зима вроде как и миновала, но стужи… Тебя ведь не было год или около того, чар?
— Около. Я отплыл на Ору поздней весной одна тысяча шестьсот тридцать четвертого, а сейчас уже мархот одна тысяча шестьсот тридцать пятого. Как только увижу берег, я завершу путь самостоятельно. За мной нет никаких долгов, капитан?
— Какие уж там долги… Что ты будешь делать, чар?
— То, что скажет Академия.
— Воевать?
— То, что скажет Академия.
— Но ведь…
— Капитан, вы свободный моряк?
— Я торговец и перевозчик с лицензией, данной его величеством королем Архаддира Маэкарном Щедрым, да будет он жив и здрав.
— Но ходите вы не на рыбацкой лодчонке, а на шхуне. В случае войны с какой-нибудь морской державой навроде Марахога вас могут призвать в состав архаддирского флота. Если не как разведчика, то как перевозчика продовольствия. От кого вы будете получать приказания? От короля или от Адмиралтейства?
— Полагаю, что от Адмиралтейства.
— Именно. А сейчас в моей стране нет даже короля. Есть только узурпатор, который не ладит с Академией. А Академия — моя мать, мой отец. Ей я предан, и ей я обязан подчиняться, так что я буду делать лишь то, что прикажет Академия. Ступайте, капитан, я тоже скоро пойду к гамаку. Завтра будет тяжелый день.
Тобиус прислонился спиной к фок-мачте и прикрыл глаза. Он не собирался идти спать, потому что любая попытка устроиться в гамаке превращалась в долгую череду метаний, а те перетекали в тяжелое утро. Помогали не падать с ног медитативные техники, освоенные еще в Академии, и те, которым учили мастера-тестудины из озерного города Коре. Полностью сна они заменить не могли, но зато не давали ему сломаться. Даже такой закаленный разум, как у волшебника, нуждался в отдыхе.
Что-то нарушило его дрему. Подстегнутый тревогой, Тобиус вынырнул в полное сознание и прислушался. Сначала он не понял, что смутило его, но затем… тишина. Снасти больше не скрипели, волны не били о бока судна, паруса обвисли, как грудь старицы, и выглядели жалко. Внезапно наступил штиль. И это было бы не странно, если бы не чары Тобиуса: они исключали саму возможность штиля. Духи морского ветра должны были наполнять паруса без устали и гнать «Фредерику» до самых берегов Ривена.
Посох остался внизу, в трюме, при себе волшебник имел лишь жезл и ритуальный нож, которые и достал немедля. Кроме него, на палубе не было практически никого, лишь двое вахтенных рулевых стояли у штурвала, следя за курсом, да еще боцман примостился на бочке с мочеными яблоками и навахой что-то вырезал из деревянного бруса. Волшебник пошел по палубе, непривычно ровной, неподвижной. Волосы на его теле встали дыбом от чувства приближения чего-то очень, очень опасного. Чутье и интуиция мага — не то же, что у простого человека, это чувства, которым всегда стоит доверять. Волшебники, которые не доверяли своему чутью или не имели оного, надолго в мире живых не задерживались. Напрягая глаза, Тобиус прощупывал все вокруг Истинным Зрением, пытаясь найти хоть одно отклонение, хоть один след в энергетическом плане реальности, но помогло ему зрение простое. Маг заметил, как на фоне безоблачного неба, среди серебряных звезд зияет прореха. Звезды то зажигаются, то гаснут, будто этот сгусток темноты передвигается по выверенной траектории.
Тобиус поднес жезл к губам и стал шептать на него заклинание, а ножом по воздуху он «вырезал» мягко светящиеся магические знаки. Когда заклинание Рассеивание полностью сформировалось, он вложил в него большой заряд силы, гораздо больший, чем вкладывают обычно, плетение затрещало по швам — и волшебник выбросил жезл вперед. Рассеивание улетело за борт и исчезло. Долгие секунды ничего не происходило, затем пелена темноты дрогнула, обнажая бушприт, нос, снасти и паруса идущего на сближение кеча.[56]
— Полундра! Все на палубу! Полундра! — взревел волшебник.
Его голос потонул в грохоте вырвавшегося из жезла Магматического Копья. Заклинание, которое должно было разнести кеч на горящие щепки, словно прошло через незримый барьер и ударило корабль в нос, отчего начался пожар. Всего лишь жалкий пожар. Который, впрочем, тут же и затух. Несомненно, на борту вражеского корабля имелся свой маг. Кеч начал забирать южнее, чтобы сойтись со шхуной бортами, — несмотря на штиль, шел он проворно. По его палубе метались черные силуэты, абордажные кошки на длинных веревках перелетели через фальшборт шхуны, протянулись багры, затем команда кеча начала подтягивать суда друг к другу. Все происходило быстро, слаженно и в полной тишине с их стороны, пока команда «Фредерики» с ором и топотом носилась по палубе. Это внушало страх.