— Правда? Решили постоять за родную землю?
— Врата Вестеррайха.
— Ну-ну, — улыбнулся дворянин.
— Ваш скептицизм мне понятен. Эта война овеяла магов Академии дурной славой.
— Незаслуженно?
— Я не знаю. Управители исчезли, Академия закрыта, рядовые адепты в смятении. Они боятся.
— Не время для страха, когда Ривен мечется в горячке.
— Милорд, вы отважный воин, но многого ли вы будете стоить, если вас выбросят в поле нагого и безоружного против орды зуланов? — Нечеловеческие глаза Тобиуса сощурились. — Это страшное явление — ослабление астрального поля. Мы теряем свою магию, а маг без магии — это труп, который все еще живет лишь по недосмотру Молчаливого Фонарщика. Их страх можно понять: волшебники не способны жить без Дара, который был с ними на протяжении всей жизни.
— Но вас это не остановило, магистр, — с нажимом произнес Адриан Оленвей.
— Я — другое дело, — уклончиво ответил волшебник, вспоминая свое мучительное заточение в плетеных оковах, лишавших его силы. — Я притерпелся.
Дворянин несколько оторопел. Все маги, которых он знал доселе, воспринимали слово «смирение» исключительно как бессмысленный набор случайных звуков.
— Если вам посчастливится увидеть освобождение Тефраска, чар, что вы будете делать?
— Отправлюсь дальше на запад. Буду идти за зуланами, пока они не провалятся обратно в ту клоаку, которая исторгла их на наши головы, — решительно ответил Тобиус.
— Хм, тогда вам прямая дорога в Кальп.
Маг нахмурился. Не так давно он уже слышал это название.
— Кальп, пограничная цитадель на самых западных окраинах королевства?
— Неужто бывали там?
— Нет, милорд, но кое-кто упомянул эту крепость в разговоре со мной несколько лет назад, и, кажется, совсем недавно один волшебник тоже говорил. А что с Кальпом? Я слышал, он стоит?
— Да, он стоит. По крайней мере, еще держался на прошлой неделе. До Крапивной Рощи добрался полуживой гонец, а оттуда в Тефраск послали почтового сокола. Бедная птица тоже едва добралась — наш враг держит небо. Сир Травеор Альдемарк продолжает оборонять крепость, но ему нужно больше людей и боеприпасов.
Тобиус мысленно перенесся дальше на запад, туда, где посреди лесов и болот возвышается одинокая крепость. Возможно ли, чтобы так далеко в местностях, полностью захваченных и наверняка разоренных врагом, столь жестоким и необузданным, мог сохраниться оплот человечества?
— Ох, опять эта предвестница бед! Это она виновата во всех наших печалях!
Маг тоже поднял голову и увидел длинный росчерк алого на ночном небосводе. Словно громадный огненный червь, медленно ползла по звездной черноте она — комета.
— Пожалуй, лишь в Сарвасте радуются этому проклятому знамению. Странные люди эти сарвы.[66] Помнится, все началось… два? Нет, больше, примерно три года назад. Я спал под сенью яблонь в саду, день выдался душным. Жуткий холод разбудил меня, я озяб и, дрожа всем телом, открыл глаза. Верите ли, вокруг меня все было покрыто инеем, который, правда, растаял через минуту. Я бы подумал, что мне привиделось, если бы не слег с тяжелым воспалением легких тем же днем. Тогда я и видел ее, блуждающую комету. Этот длинный яркий росчерк, который вдруг появился на нашем небе, будто всегда там был. А потом над Вестеррайхом промчалась Дикая Охота. Сотни людей исчезли бесследно. Кавалькады призрачных всадников я не лицезрел, но сквозь бред терзавшей меня горячки слышал их хохот, рев охотничьих рогов и топот копыт, сотрясающий мироздание. Тогда Ольден Подорожник, придворный волшебник моего отца, сказал, что грядут темные времена, а моя мать наругала его, чтобы он не говорил подобных вещей над ложем больного.
— Матери — они такие, — хрипло подтвердил волшебник, который не помнил своей.
Перед его глазами мелькали разбитыми стеклышками калейдоскопа видения из того проклятого дня, когда он впустил Дикую Охоту в этот мир.
— Странно, раньше она так не трепетала.
— Кто, милорд?
— Комета. Раньше если уж она проявлялась на небе, то всегда была непоколебима, а теперь вот что-то…
Тобиус, изо всех сил напрягая глаза, набрал было уже полную грудь воздуха, чтобы закричать, но его опередили.
— Тревога! — раздался могучий рев над Тефраском. — Все к оружию! Они идут! Они везде! Зажигайте факелы, стреляйте! Стреляйте!
На стене в полусотне шагов от них появился высокий тощий некто, весь обмазанный грязью, со слипшимися сосульками волос и бороды, неузнаваемый и пугающий. Он опирался одной рукой на длинный посох, а другой — на такой же длинный меч. Именно он и ревел во всю мощь луженой глотки, заставляя защитников города носиться по стене взад-вперед.
— Они идут!
Тобиус вынул из поясного кольца жезл и выстрелил в воздух снопом светящихся мотыльков. Стоявший рядом Адриан Оленвей разрядил в небо оба пистоля, выкрикивая команды пополам с проклятиями, а потом сверху градом посыпались копья, камни и крючья с длинными веревками. Огромные летучие твари с кожистыми крыльями кружили над головами защитников, позволяя своим многочисленным седокам кое-как швырять снаряды; тучи более мелких зверушек с пронзительным чириканьем опускались на стены и бросались клевать глаза людей, а в ответ только начинали греметь разрозненные редкие залпы. Многие солдаты почти сразу пали замертво, пронзенные попавшим в горло копьем или оглушенные свалившимся сверху булыжником.
— Внизу! — заорал Талбот Гневливый, возникнув рядом с Тобиусом. — Внизу!
— Да! Я понял!
Серый магистр вскочил на зубец крепостной стены, пробуждая в себе память о горячем прикосновении к живому огню. Первостихия неохотно откликнулась на призыв ослабевшего волшебника, но она все же откликнулась, и с его рук полились волны огня. Вопли десятков глоток горящих заживо нелюдей смешались и снизу, и сверху, но длинные осадные лестницы с ревущими зуланами все равно продолжали приставать к стенам, а веревки с крючьями цепляться за них, и громадные убийцы набрасывались на мечущихся людей.
Тобиуса завертел круговорот боли и страха. Он бил и колол, метал боевые заклинания, молнии, огненные стрелы и копья, защищался от страшных ударов, а оскаленные одноглазые морды водили вокруг него смертоносный хоровод, всплывая и вновь утопая в бесконечном переплетении движущихся тел. Совсем рядом бушевал Талбот Гневливый, он крушил черепа и разрубал огромных зуланов мечом, который перекрывал всю стенную галерею, изрыгал проклятия и богохульства, но не творил чар. Старый маг был пуст, сух как пустынный песок, в нем не осталось ни иора магической силы, который можно было бы применить.
Гремели пистоли и мушкеты, арбалетные болты с чавканьем впивались в толстые зуланские шкуры, плохое железо встречалось с отменной сталью, и на стенах Тефраска шла сеча. Редкие везунчики с баграми успевали, пытаясь оттолкнуть невообразимо длинные лестницы вместе с ползущими по ним захватчиками. Мертвецы тоже сыпались вниз, как люди, так и нелюди, и хотя каждый зулан стоил троих сильных мужчин, солдат было больше, их защищали латы, на их стороне была сила пороха и огня. А еще был Адриан Оленвей, дерзкими и безрассудными выпадами самолично убивший уже троих зуланов, не намеренный отступать ни на шаг.
Загрохотали пушки, инженеры наконец подали кипящее масло, и оно полилось со стен под визги и стоны поднимающихся врагов. Тобиус урвал момент, после того как вонзил набалдашник своего посоха в глаз очередному людоеду, вскочил на зубец парапета и метнул вниз Огненную Стрелу. В разверзшемся пекле горящего масла оказались зажарены несколько сотен врагов, многие лестницы рухнули, и те из варваров, которые успели перебраться через зубцы, а было их не меньше полусотни, остались одни.
— Сбросим этих тварей обратно! — командовал Адриан Оленвей. — Воспитанные честью!
И в тот момент на стенах возник Волтон Галли. Башней, откованной из черного металла, он тяжело ступал по скользким от крови камням. В одной руке длинный меч, в другой — Медвежья Лапа. Первого же попавшегося зулана человек-гигант разрубил пополам, второй был сброшен вниз ударом булавы, третий лишился головы, четвертому Медвежья Лапа разворочала грудь, пятый оказался насажен на меч, да так туго, что лорд Волтон оставил клинок и, ухватившись за булаву обеими руками, пошел крушить дальше. Он не уступал одноглазым дикарям ни в росте, ни в силе, а в свирепости как будто превосходил. Ревя как озлобленный голодом шатун, выбравшийся из берлоги посреди зимы, он навалился на своих жертв и принялся сминать их черепа, разрубать стальными когтями плоть и просто сбрасывать их со стен Тефраска. Подхватив рев сюзерена, солдаты удесятерили напор, и вскоре на галерее не осталось ни одного живого нелюдя.
К утру стрельба прекратилась, замолчали орудия и мушкеты, уступая место вороньему карканью, под стенами Тефраска вновь не стало ничего живого. Едкий дым, резко, до одури воняющий гарью, заставлял солдат смахивать с глаз слезы, а залитые кровью галереи все еще были скользкими. Слышались стоны раненых из лазарета и заупокойные молитвы священников по погибшим. Город устоял, очень успешно отбив поистине внезапную атаку.
Волтон Галли собрал в замке расширенный военный совет, на котором немытый, жутко смердящий маг Талбот Гневливый держал слово. Кроме него на совет были созваны многие офицеры и руководители гильдии инженеров. Все маги города стояли за креслом Гневливого, как самого старшего среди своей братии, одаренные честью вдыхать исходящий от него смрад. Правда, Тобиусу также было доверено держать Олтахар, магический меч Гневливого, и это могло считаться настоящим поощрением.
— Чар Талбот, вы уверены, что вам не нужна ванна? Мы бы подождали.
Сам Волтон Галли тоже нуждался в ванне, чтобы смыть кровь и пот. Его доспехи покрылись множеством новых вмятин и были сильно посечены, под ними не нашлось бы ни одного живого места от синяков, столько ударов пришлось принять пренебрегшему щитом рыцарю, но он отложил и омовение, и лечебные процедуры, чтобы завершить неотложные дела.