— Не попадут, — уверенно сказал у Телли за спиной Макс-Румпель. — И вообще никто не попадёт, куда им. Этих сызмальства учат стрелки бросать, вишь, как девка насобачилась. Даже и не спорят, сразу деньги сулят. Эй, ты куда?
Тил и в самом деле вдруг шагнул вперёд.
«А что, — подумалось вдруг ему, — не бросить ли разочек? Денег ведь за это не берут… А не попаду, так хоть от Макса этого избавлюсь, пока он меня насмерть не уболтал».
Раздражение ушло, Телли вдруг разобрал азарт. Он поправил сумку на плече, протолкался поближе и вскарабкался на помост.
— А ну-ка я! — крикнул он. — Дай, я попробую.
— Держи! — цветной усмехнулся от уха до уха и протянул ему дротики.
Дротики оказались неожиданно увесистыми — три толстых стрелки со свинцом под остриями и цветными перьями на хвостике. Тил покачал их на ладони, вызвав этим в толпе ехидные смешки и поднял взгляд на девушку.
— Ну что же ты? — она усмехнулась. — Давай, бросай, не задерживай других.
— А это… — Телли покраснел и указал рукой. — А можно мне тоже… повязку?
Толпа грохнула. Тил покраснел ещё сильней, но протянутую девушкой повязку взял — не отступать же теперь! — вздохнул и завязал глаза. Попробовал сообразить, где там качается дурацкое зелёное яблоко. Не смог. Народ к тому времени уже притих, и Телли оставалось лишь надеяться, что он по-прежнему стоит к толпе спиной. Мелькнула мысль, как будет здорово по ошибке зафинтилить стрелой кому-то в глаз. Он встал поудобнее, два раза глубоко вздохнул, бросил первую стрелку и, по смешкам и замечаниям, донёсшимся из-за спины, понял, что промахнулся. Вторая также бесшумно запуталась в занавесе. Телли усмехнулся, повертел в руке последний дротик, замахнулся и вдруг почувствовал что-то не то.
Он видел это яблоко. Не глазами, как-то по-другому, но видел его — зелёный, со следами от иголок шар на тонкой нити. Оно качалось медленно, огромное, попасть в него теперь не составляло никакого труда. Это было так неожиданно, что Телли даже не успел сообразить, что происходит. А выше яблока тянулась, уходя к канату…
Пальцы его разжались и дротик отправился в полёт.
Что-то глухо стукнуло о доски настила и тотчас ахнула толпа. «Так его, Тил!» — выкрикнул кто-то, похоже, что Макс. Телли торопливо сорвал с глаз повязку и вытаращился на яблоко, упавшее на помост.
Дротик перебил нить!
Тил, торжествуя, обернулся к девушке.
— Я попал, — сказал он ей, ещё не веря в свою удачу. — Пять талеров мои!
— Постой, постой! — цветной парнишка выскочил вперёд. — Какие талеры? По уговору надо было в яблоко попасть! Нитка не считается! Так, горожане? Так?
«Ещё чего! — загомонил народ. — Наобещал, а теперь на попятную?»
— Жулик!
— Фигляр!
— Сам попробуй попади!
— Гони деньгу, плясун канатный! Нечего мальца дурачить!
Парень растерялся и метнулся за кулисы. Через минуту оттуда выглянул силач, уже набросивший на плечи тёплый стёганый кафтан. Он бросил на толпу оценивающий взгляд, посмотрел на девушку. Покачал головой. Взгляд его Телли не понравился, и он уже уверился, что нежданный выигрыш уплывает из рук, как вдруг девушка встала на его защиту.
— Отдай деньги, Арни, — вдруг сказала она.
— Он не попал в яблоко, — возразил тот. — Олле сказал…
— Олле — дурак и жадина, — выругалась та, шагнула к занавесу и подобрала дротик. — Ты не понимаешь. Он целился в нитку. Отдай ему деньги.
Тот помедлил, затем полез в кошель.
— Держи.
В подставленную Телли ладонь легли пять кругляшей серебра. Телли почувствовал, как губы его против воли растягивает глупая улыбка. Он поднял взгляд на девушку.
— Спасибо.
— Не стоит, — отмахнулась та. Прищуренные, цвета кожуры спелого ореха глаза её смерили Телли внимательным взглядом. — Ты здешний?
— Нет. Вернее — да… Хотя, на самом деле — нет.
— Хочешь поработать с нами? — Тил покачал головой. Девушка вздохнула: — Ну ладно. Всё же заходи как-нибудь ещё. Поговорим.
— Я… может быть. Потом.
Толпа к этому времени уже потеряла к Телли интерес; парнишка на канате затеял новую потеху.
— А кто мне даст один башмак? — взобравшись наверх, подзадоривал он зрителей. Поверх цветастого трико он зачем-то напялил широкий холщовый фартук. — Эй, вы, внизу, а ну-ка дайте мне по башмаку! Спорю, что заставлю их плясать на канате вместе со мной!
— На что спорим? — азартно выкрикнули снизу.
— А хотя б на медяк! Ну? Э! Э! Не все сразу! Эй, Вилли, собери у них монетки.
Вилли отложил свою лютню и с шапкой пошёл по рядам. Снизу вверх полетели башмаки. Олле ловко их ловил и складывал себе в подол. Когда их набралось десятка полтора, он дал понять, что хватит, ловкими скользящими шагами выбежал на канат и стал приплясывать на нём, рукой придерживая фартук с башмаками.
— Ха! — вскричал он. — Видите? Вот я пляшу, и ваши башмаки — тоже!
«Враньё!» — закричали в толпе. — «Надувательство!», «Деньги назад!» — Какое надувательство? — с притворным удивлением заявил тот. — Я ж не обещал, что башмаки запляшут сами по себе! Я сказал, что они будут плясать на канате вместе со мной!
Кто-то засмеялся, кто-то засвистел. Публика, конечно, понимала, что её одурачили, но также понимала, что и Олле по-своему прав, да и связываться с циркачами, средь которых был такой силач, как Арни, не хотелось никому. Плясун меж тем принялся швырять башмаки по одному обратно, и в толпе началась давка. Казалось, это веселило циркача еще больше.
— Хотели потеху? Получайте! Эй, толстый, держи свой башмак!
— Это не мой! — выкрикнул какой-то горожанин, стоя на одной ноге и потрясая зажатым в кулаке грязным башмаком.
— Ах, ошибочка вышла… Сейчас. Оп! Ой, извините, не хотел… Следующий!
Толпа обступила один из столбов, меж которыми был натянут канат, и принялась его раскачивать. Олле оступился и повис на руках, кривляясь и хохоча. Оставшиеся башмаки градом посыпались вниз, на головы горожан.
— Побьют, — девушка из-под ладони наблюдала за проделками канатоходца. — Как есть побьют. Ах, Олле, Олле… К такой бы ловкости хоть чуточку ума! Арни, ну сделай же что-нибудь!
Проказника Олле тем временем уже стащили с каната и теперь лупили чем попало, из людской кучи доносилось разноголосое ойканье. Арнольд как медведь влез в самую гущу драки, раздавая оплеухи направо и налево, и вскоре показался вновь, таща канатоходца за шкирку, как котёнка. Толпа разразилась хохотом, свистом и весёлой бранью.
— В другой раз свою верёвку над озером натяните, — посоветовал Телли. — Этот всё равно не упадёт, а толпе не подобраться. А упадёт, так невелика беда.
Арнольд посмотрел на него с интересом. Потёр ладонью подбородок и посмотрел вверх, на перекошенную, всю в грязи и синяках физиономию Олле, которого он всё ещё держал на весу.
— Не так глупо, как кажется, — он встряхнул канатоходца. — Слышишь, а?
— Да слышу, слышу! — извиваясь, пропыхтел тот. — Отпусти! Вот же чёрт… Нора! — взмолился он, — ну скажи ему, чтоб отпустил!
— Ладно уж… Иди.
Народ вокруг помоста веселился вовсю, Арни ловко поставил Олле на ноги и повернулся к Тилу. Смерил мальчишку взглядом с ног до головы, прищурился:
— Как тебя зовут?
Тот предпочёл не лгать:
— Телли.
— Ты взаправду целился в нитку?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Так получилось.
— Получилось? Хм… Сдаётся мне, что что-то тут не так. Ну, ладно, ступай. Будет охота — заходи.
Телли кивнул, спрыгнул с помоста, протолкался сквозь толпу и уже направился домой, да остановился, натолкнувшись на Румпеля. Тот расплылся в улыбке.
— Ну, Тил, ну здорово ты их! Угостишь пирожком с выигрыша?
Мгновение Тил колебался, но потом решил, что в честь такой удачи не грех и покутить на пару медяков.
— Пошли!
Пирогами дело не ограничилось — по дороге новоиспечённых приятелей занесло в овощной ряд, и удержаться от соблазна не было возможности — прилавки прогибались под тяжестью дешёвых по осени фруктов. Сперва обоим захотелось груш, потом им попались на глаза медовые сливы, потом — янтарные грозди винограда, простые и китайские яблоки… Стосковавшийся по сладостям Тил, что называется «оторвался» и не заметил, как истратил полталера. Попутно Тил прикидывал, какие выгоды он мог бы поиметь с такого знакомства. Выходило, что пока никаких, зато в голову ему пришла одна мысль.
— Слышь, Макс, — он облизал липкие от винограда пальцы, — ты откуда знаешь, что в корчме произошло?
— А брат рассказал, — охотно пояснил Румпель. — Он там с Гиеной был и тоже жив остался, только вот сидеть теперь не может. Это… задницу обжёг.
— Брат, говоришь?
— Ага. Матиас. А чего?
— Поговорить бы с ним.
— Ну, это можно устроить. Ты домой?
— Домой. Бывай, Макс.
— До скорого.
Румпель повернулся и направился к палатке, где толстый кукольник с огромной чёрной бородою, заткнутой за пояс, водил на нитках чудную длинноносую куклу. Телли долго смотрел ему вслед, потом обернулся к помосту. Представление меж тем продолжалось и Вилли вновь ударил по струнам:
Вид медузы неприличен,
Не похвалим и змею.
Человек любить привычен
Только женщину свою!
Обезумев от соблазна,
С обоюдного согласья
Он усердствует на ней
Средь кладбищенских камней,
А змея над ним смеётся,
Рассуждая о своём,
То восьмёркою совьётся,
То зальётся соловьём!
У неё крыло стальное,
В перьях тело надувное,
Кудри дивные со лба —
Невесёлая судьба!
Он всё пел, сопровождаемый взрывами хохота, эту новую песню, а в голове у Тила вдруг снова всплыли строчки старой.
— У вечности ворует всякий, — повторил он про себя, и снова колкий холодок вдруг пробежал между лопаток при этих словах. — А вечность — как морской песок…
Домой Телли возвращался, испытывая какое-то смешанное чувство — одновременно и гордости, и тревоги. Пять талеров, перебитая дротиком нить и перемирие с Канавой — неплохой итог для одного дня. С другой стороны, непонятное чувство, возникшее, во время броска, да и само знакомство с труппой акробатов наполнили Телли смутным беспокойством.