За разговором травник не заметил, как съел всё, что было на сковородке. Не без помощи Герты, конечно. Голод не утих, желудок стосковался по горячему. Похлёбка была скверной, пиво жидким, а хлеб чёрствым. Яичница с сыром и луком оказалась как раз тем, чем нужно — Слышь, Яльмар, закажи-ка ещё.
— Ещё? — Яльмар одобрительно хлопнул Жугу по спине. — Хо-хо, да я гляжу, ты совсем ожил! Эй, как там тебя… Ещё вот этого. Да смотри, чтоб глазки…
— Да хрен с ними! Пусть лучше сыру побольше положит.
— Как хочешь. На вот, выпей пивка. Тебе надо подкрепиться.
— Подкрепиться, — помолчав, сказал Жуга. — Да. Подкопить немного сил…
…сил не было даже чтоб пошевелиться. Сознанье возвращалось медленно. Мир, разлетевшись на осколки, не спешил собираться обратно. Боль угнездилась везде — в животе, за глазами, в руках. В голове неприятно зудело, в висках и под самой макушкой; нестерпимо хотелось сунуть палец в ухо или в глаз и почесать череп изнутри. Снаружи доносились голоса, скрип вёсел. Палуба плавно покачивалась. Судорожно сглотнув пересохшим горлом, Жуга разлепил запёкшиеся веки и с коротким стоном открыл глаза.
— Очнулся! — послышался голос. — Он очнулся! Тил, принеси воды.
Мелькающие тени медленно сложились вместе. Проступило лицо. Герта.
— Где… мы?
— Спаслись, — Гертруда наклонилась ниже, всматриваясь травнику в глаза. — Буря угнала нас на север… Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и хуже, — травник приподнялся на локте. Огляделся. — Где мы сейчас?
— Обходим мыс Норт-Форленд, скоро будет остров Шеппи. Ты был без сознанья больше четырёх часов.
— Чёрт… Неужели так долго? Помоги мне встать. Голова…
— Тошнит? — тревожно спросила Герта. — Надо лежать.
— Перетерплю.
Он глубоко вздохнул, прочищая лёгкие, закашлялся и задышал ровнее. В груди слегка покалывало. Тил принёс воды. Жуга пил долго, мелкими глотками, чувствуя, как постепенно уходит медная горечь с языка. С наслаждением ополоснул лицо. Откинулся назад на шкуры. Овчина под ним нестерпимо воняла.
— Меня рвало?
— Немного. Удивительно, как ты вообще не лопнул от такой нагрузки. То, что с тобой стряслось, способно кости размолоть в муку. Если будешь вытворять такое, долго не протянешь.
— Плевать, — травник приподнялся и медленно встал, опираясь о борт. Тронул корку запёкшейся крови под носом. Поморщился. — Это всё же лучше, чем подохнуть в песках вместе с кораблём. Бр-р, как представлю…
— На, выпей, — Герта протянула ему плоскую фляжку синего стекла, — это тебя подбодрит.
Жуга отстранённо выдернул пробку, выцедил из горлышка сквозь зубы холодную терпкую сладость, коротко глотнул и закашлялся. Посмотрел фляжку на просвет. Жидкость внутри была густой и маслянистой.
— Что это?
— Ликёр. Шартрез.
Мир вокруг казался каким-то зыбким и ненастоящим. В голове звенело. Жуга на мгновение закрыл глаза и сжал в руке бутылку, словно гладкость плоского стекла была способна вновь вернуть его в реальность. Помедлил, отхлебнул ещё, прочувствовал, как растекается в желудке вымороженный бенедиктинцами сладковатый жидкий огонь, и с одобрительным кивком вернул бутылку Герте.
— Крепкая штука. Я раньше только слышал о нём. Нету ничего перекусить? Только не надо колбасы, я на неё уже смотреть не могу.
— Съешь изюму.
Изюм додумался захватить всё тот же Яльмар — варяг любил сладкое как мальчишка, хотя и знал меру. Спутники Яльмара за глаза посмеивались над этой его причудой. Жуга, в отличие от других, воспринимал эту его слабость более спокойно. Не было особой разницы — изюм ли, сладкий хворост, любекские марципаны, брабантские вафли или простецкие пончики и гугельхупы, которые пекла Агата — Яльмар никогда не упускал возможности хоть как-то разнообразить пиво и простецкую еду. Жуга с благодарностью принял горсть разбухших в кипятке сушёных ягод и принялся жевать.
Гертруда отвернулась к морю, нерешительно покусывая губы. Травник искоса бросил взгляд на её лицо. «Когда же она успевает бриться?» — некстати вдруг подумалось ему.
— Жуга, послушай, — нерешительно начала та. — Я хочу сказать… Не губи свою жизнь из-за потерянной любви. Не надо.
— Боже, Герта, и ты туда же!.. — корабль качнуло, Жуга вцепился в поручни. — Да не при чём тут это. Просто не могу я жить как ты. И вся эта учёба… Ну её на хрен, такую учёбу. При чём тут какие-то ограничения, когда корабль вот-вот утонет? Да пусть у меня после вся башка будет в дырках, но…
— Я боюсь. Понимаешь? Я боюсь. За тебя. Разве этому я тебя учила? Надо же хоть немного думать!
— А я и думал. Ровно полминуты, как ты говорила.
— Ты убиваешь себя!
— А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть? — огрызнулся тот и умолк. Посмотрел на море. — Как странно… Надо же — успокоилось.
Моряки гребли устало и размеренно. Вильям, завидя травника, махнул рукой. Бард обзавёлся волосатыми штанами, курткой и изо всех сил старался походить на викинга. Яльмар ободряюще кивнул, но от весла не оторвался.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала Гертруда.
— Что? — травник обернулся. — Помощь? Ты с ума сошла. Если я и могу чем помочь, так это полежать с кем-нибудь за компанию… Что стряслось?
— Ларс умирает.
Поддерживаемый Гертой, травник перебрался к раненым. Обнаружил попутно, что опять напоминает о себе когда-то раненое колено. Присел у Ларса в изголовье, приподнял ему веки, осмотрел зрачки. Пощупал пульс. Нахмурился. Швед и в самом деле был плох. Не помогли ни руны, ни заклятия, ни целебные травы. Дыханье раненого было сбивчивым, на губах пузырилась пена.
— Сама не пробовала?
— Пробовала. Плохо. Я заживлю две раны, он умрёт от трёх других. Надо что-то делать.
— Да, надо что-то делать, — он уселся поудобнее. — Начинай. Но только чтоб я слышал.
— Ты что задумал?
— Начинай, я подхвачу.
— Жуга, тебе нельзя… Сейчас… Я думала…
— Послушай, Герта, — медленно сказал Жуга. — Не время рассуждать, о чём ты думала. Я не возьмусь лечить те «три другие раны», я ни хрена не знаю, что там лопнуло внутри. Но знаю, что он сдохнет, если будем попусту трепаться.
— Но я…
— Начинай!
Герта опустила глаза, потом сосредоточилась и вполголоса зашептала, медленно подбирая слова. Травник вслушивался, изредка вставляя слово-другое, потом зашептал вместе с ней, но сразу же остановился и прислушался.
— Нет, так нельзя, — сказал он. — Кровь сочится. Смени ритм. Говори, как качает волна, держи сердцебиение… Да, вот так. Сейчас я сдвину это ребро.
Сеть заклинаний медленно опутывала спящего. Шептали оба, словно песню на два голоса. Колдовским зрением даже днём был виден свет, затеплившийся в ранах викинга и где-то глубоко внутри. Тил с интересом наблюдал за их действиями, но не вмешивался. Молчал. Жуга отметил про себя, что тот, похоже, тоже всё прекрасно видит.
— Не получается, — Гертруда вновь откинулась назад. Перевела дыхание, встряхнула руками.
— Не останавливайся.
— Без толку. Оставь его, ты же видишь: ему не хватит сил.
— Возьмёт у нас.
— Ты слишком слаб, да и я тоже. Нам его не удержать.
— Яд и пламя, ты права… Здесь нужен кто-нибудь ещё. Тил! А, чёрт…
— Он умирает.
— Вижу! Тил, сосредоточься… Чёрт, не так резко! Что ты делаешь?!
— Держу…
— С ума сошёл? Ты его задушишь. Не лезь ему в башку, ты не удержишь! Нет, так нельзя, так мы его погубим… Яд и пламя, если б можно было на кого-то это перевесить! На кого-то, кто бы смог почувствовать это, быть рядом…
— Опомнись! Чтобы научиться чувствовать такое, надо полжизни с ним прожить.
Оба вдруг умолкли и посмотрели друг на друга.
— Магнус, — выдохнул Жуга. — Гертруда, Магнус! Они же близнецы!
Герта нерешительно кивнула.
— Может подействовать.
Жуга повернулся к Тилу. Мотнул кудлатой головой:
— Позови сюда Магнуса. Скорее…
— …скорее уж это Хуфнагель тебе спасибо сказать должен. Хозяин! Эй! — Вильям потряс пустым стаканом, демонстративно перевернув его вверх дном, и щёлкнул пальцами. — Ещё один грог!
— Не много ль будет? — спросил Жуга, сбрасывая пелену воспоминаний. — Ты уже вполне согрелся. Вернее, «подогрелся».
— Пусть его, — махнул рукою Яльмар. Побарабанил пальцами по краешку стола, задумчиво царапнул раздутую русалкину грудь, вздохнул и покосился на голландца-рулевого. — Да. Хуфнагель… Уж, удружил, так удружил. Видать, и вправду говорят: тот, кому раз по башке стукнули, уже никогда как следует соображать не будет.
Вильям на это только фыркнул и демонстративно отвернулся. Поправил повязку. Ничего не сказал. Гертруда не сдержала улыбки. Мысли же травника приняли другое направление.
— Те четверо, — проговорил он, — ну, Хаконар и остальные… Ты так хотел, чтобы они лежали на освящённой земле. Они христиане?
— Ну. А чего? Норвежцы многие крестились. Я тоже, например, крестился. Три раза. Зачем ссориться с местными жителями из-за таких пустяков? Не воевать же с ними. Асы асами, а Христос Христом. Сами промеж себя как-нибудь разберутся, а мне жить как-то надо.
— Ты никогда про себя не рассказывал.
— А ты и не спрашивал. Я сам отсюда, с севера Британии. Когда наш отец умер, мы с братьями получили усадьбу и земли вокруг, но поразмыслили и раздробить хозяйство не решились. А тут ещё Торкель — ну, мой старший брат — решил жениться, ну, мы и рассудили поделить всё тихо-мирно, что мы, разбойники что ль какие? Такова судьба у младшего сына — всё в жизни добывать самому, и богатство, и славу, и дружину. Торкель уплатил мне отступную, я снарядил корабль и решил торговать. Плавал в Исландию, в Норвегию…
— А второй брат?
— Эрик, — Яльмар помрачнел, — был со мной, когда на наши ладьи напал Хальгрим. Я думал, что отомстил за него тогда… А вышло, что только сейчас. Ну, ладно, чего вспоминать. Я после этого собрал новую дружину и отправился в Галлен. А там… Ну, ты сам знаешь. Эй, кто-нибудь! Подайте пива. Скол