и взгляд его сделался настолько грозен, что казалось, он сейчас вскочит на ноги и бросится на обидчика. Стирбьёрн наклонился вперёд со своего места и, улыбаясь, пристально смотрел на него своими тусклыми, немигающими глазами. В зале возникло беспокойство, ибо казалось, что рождественский мир может быть нарушен. Епископ протянул руки и крикнул что-то, чего никто не услышал, все взгляды людей остановились на двух сидящих друг против друга воинах, в то время как их пальцы нащупывали ближайший предмет, который мог бы послужить оружием. Но тут шуты короля Харальда, два ирландца, знаменитые своим умением, вскочили на королевский стол в пёстрых рубахах, с перьями в волосах и принялись махать своими широкими рукавами, выпячивать грудь, топать ногами и вытягивать шеи. Затем они прокричали петухами друг на друга так искусно, что люди не могли вспомнить, когда они слышали что-либо подобное. Тут же все позабыли о распре и беспомощно развалились на своих местах, смеясь их проделкам. Так закончился первый день праздника.
На следующий день, когда трапеза закончилась и были внесены факелы, Сигурд Буисон поведал всем, что приключилось с ними в Хьорундарфьорде и как его длинные волосы спасли ему жизнь. Все знали об этом походе, когда йомсвикинги вместе с людьми из Борнхольма вышли в море могучей флотилией под предводительством сыновей Струтхаральда, Буи Толстого и Вагна Акисона, дабы отвоевать Норвегию у ярла Хакона, и лишь немногие вернулись оттуда. Поэтому Сигурд не тратил лишних слов и не упоминал о том, как Сигвальди обратился в бегство вместе со всеми своими кораблями. Ибо было бы неучтиво говорить о Сигвальди, когда среди слушателей находится Торкель Высокий, хотя всем было известно, что Торкель отважно сражался и был ранен в голову камнем, когда вражеские суда стали одерживать верх, и находился без сознания, когда его брат увёл свои корабли.
Сигурд был на отцовском корабле и принимал участие лишь в тех схватках, которые происходили на его борту. Он поведал им о смерти своего отца, о том, как Буи яростно бился, но в конце концов множество норвежцев оттеснили его и перепрыгнули к нему на корабль. Его ударили мечом в лицо и отрубили ему нос и большую часть челюсти, тогда Буи схватил два ларца со своим золотом и прыгнул с ними за борт. Он поведал и о том, как родич Буи, Аслак Лысый, сделался берсерком, что уже редко можно увидеть, и, отбросив щит и шлем, ибо его не брало железо, рубил обеими руками до тех пор, пока исландский скальд, дружинник Эйрика, сына ярла Хакона, не метнул в него наковальню и не размозжил его череп.
— После этого, — продолжал Сигурд, — тем, кто уцелел на корабле отца, ничего не оставалось делать, ибо нас было мало числом, мы были очень утомлены, и все наши корабли были очищены от людей, кроме корабля Вагна, на котором продолжали сражаться. Нас согнали к носу корабля, где было так тесно, что мы не могли поднять ни рук, ни ног, оставалось нас всего девять — и все раненые. Здесь они принялись колоть нас щитами и взяли в плен. Нас обезоружили и отвели на берег, а вскоре к нам заставили присоединиться защитников последнего корабля, и среди них был сам Вагн. Его несли два человека, ибо ему нанесли две раны копьём и мечом. Он был бледен, очень изнурён и не говорил ни слова. Нас усадили на большое бревно на берегу, связали длинной верёвкой ноги, но руки оставили свободными. Мы сидели и ждали, пока люди послали за ярлом Хаконом, дабы разузнать, как с нами поступить. Он приказал, чтобы нас немедленно убили, и ярл Эйрик, его сын, со своими людьми пришли посмотреть на казнь, ибо им было любопытно посмотреть, как будут держать себя йомсвикинги перед смертью. Нас было тридцать на бревне, девять с корабля Буи, восемь с корабля Вагна и остальные с других кораблей. Вагн сидел с правого края бревна. А известные мне имена я остальных я перечислю.
Затем он назвал все имена, которые он знал, согласно тому, как они сидели на бревне. И все собравшиеся в большой зале молчали и внимательно слушали, ибо многие из тех, что были названы, были знаменитыми людьми, и многие среди присутствующих были родичами погибших.
Затем, — продолжал он, — подошёл человек с секирой, остановился напротив Вагна и спросил: «Ты знаешь, кто я?» Вагн взглянул на него, но, казалось, не заметил его и ничего не сказал, ибо был очень изнурён. Тогда тот сказал: «Я — Торкель Глина. Может быть, ты помнишь, что ты дал обет убить меня и лечь в постель с моей дочерью Ингибьорг?» Это была правда, ибо Вагн поклялся в этом перед тем, как уйти в поход, зная, что дочь Торкеля — самая красивая девушка в Норвегии, а кроме того, и самая богатая. «Но теперь, продолжал Торкель Глина, скаля зубы, — похоже на то, что это я убью тебя!» Вагн облизнул губы и произнёс: «Йомсвикинги ещё живы». — «Им недолго осталось жить, — ответил Торкель, — и я позабочусь о том, чтобы не вышло ошибки. Ты увидишь, как твои люди погибнут от моей руки, после чего ты сам вскоре последуешь за ними». Затем он перешёл к другому концу бревна и принялся обезглавливать пленных одного за другим. У него была хорошая секира, он охотно рубил ею, и ему ни разу не пришлось ударять дважды. Но я думаю, что те, кто наблюдал всё это, должны признать, что люди Вагна и люди Буи достойно держались перед смертью. Двое, что сидели неподалёку от меня, принялись обсуждать, что они почувствуют, когда им отрубят голову, и согласились между собой, что это одно из тех событий, которое очень трудно предсказать. Один из них сказал: «У меня в руке нож, я его воткну в землю, если ещё буду понимать что-нибудь, когда у меня будет отрублена голова». Торкель приблизился к нему, голова слетела у него с плеч, и нож выпал у него из руки. Между мною и Торкелем оставалось всего два человека.
Сигурд Буисон спокойно улыбнулся слушателям, которые сидели в молчаливом волнении. Он поднял свой кубок и отпил большой глоток. Король Харальд промолвил:
— Я вижу, у тебя всё ещё цела голова на плечах, и все слышат, как ты глотаешь, так что ничего с твоей шеей тоже не случилось. Но там, на норвежском бревне, ты оказался в трудном положении, и не так уж легко догадаться, как тебе удалось уцелеть, несмотря на то, что у тебя действительно длинные волосы. Твоя история хороша, и не заставляй нас дожидаться в неведении, как она окончится.
Все издали возглас одобрения, и Сигурд Бупсон продолжил:
— Я не думаю, что, когда я сидел на бревне, мною овладел страх больше, чем другими. Но мне не хотелось умирать, не сделав чего-нибудь достойного, дабы люди рассказывали обо мне после смерти. Поэтому, когда Торкель подошёл ко мне, я сказал ему: «Не замарай мне кровью волосы». Сказав так, я закинул волосы вперёд и подставил шею, а один человек — я слышал позже, что он шурин Торкеля, — взял мои волосы, намотал их вокруг своих рук и крикнул Торкелю: «Руби!» Он взмахнул секирой, я отдёрнул голову, и шурин Торкеля подался вперёд. Секира обрушилась на его руки, отсекла их и врезалась в землю. Одна из них осталась висеть у меня в волосах.
Все в зале заревели от хохота. Сигурд смеялся вместе со всеми, а затем продолжил:
— Вам смешно, но ваш смех просто молчание в сравнении с хохотом, которым разразились норвежцы, когда увидели шурина Торкеля, корчившегося на земле, и самого Торкеля, угрюмо стоящего над ним. Некоторые из них смеялись так, что не могли держаться на ногах. Тут подошёл ярл Эйрик и спросил: «Кто ты?» Я ответил: «Меня зовут Сигурд, и я считаюсь сыном Буи. Йомсвикинги ещё живы». Ярл сказал: «Ты, наверное, и в самом деле сын Буи. Хочешь, я подарю тебе жизнь?» — «Смотря кто мне её дарит», — ответил я. «Тот дарит, — говорит ярл, — кто властен: Эйрик ярл». — «Тогда хочу», — сказал я, и с меня сняли верёвку. Но Торкель Глина был во гневе и проревел: «Даже если ты, ярл, даришь пощаду всем этим людям, Вагн Акисон не уйдёт отсюда живым!» И он подбежал и замахнулся секирой, но викинг по имени Скарди, который сидел со связанными ногами за четыре человека от Вагна, покачнулся и упал под ноги Торкелю, и Торкель свалился ничком к ногам Вагна. Тут Вагн схватил секиру Торкеля, взмахнул ей и зарубил Торкеля насмерть. «Я исполнил мой обет наполовину, — промолвил он, — а йомсвикинги всё ещё живы». Норвежцы смеялись ещё больше, а ярл спросил: «Вагн, хочешь, я подарю тебе жизнь?» — «Хочу, — ответил тот, — если мы все её получим». — «Освободить их!» — велел ярл, и это было сделано. Восемнадцать викингов было убито, а двенадцать получили пощаду.
Все остались очень довольны его рассказом и хвалили Сигурда Буисона за находчивость. Каждый обсуждал эту историю с соседом через стол, и все признали, что Вагну и Сигурду сопутствует удача. Орм сказал Сигурду:
— Мне и Токи много непонятно в том, что ты сейчас поведал, ибо нас долгое время не было в стране. Где теперь Вагн и что с ним случилось после того, как ему была дарована жизнь? Из всего, что ты поведал, мне показалось, что он обладал куда большей удачей, чем кто-либо другой, о ком я слышал.
— Никто, — ответил Сигурд, — не останавливается на половине пути. Мы были в большом почёте у ярла Эйрика, а спустя некоторое время он разыскал дочь Торкеля Глины, которая показалась ему ещё более красивой, чем он себе представлял. Она была покладиста и даже вызвалась помочь ему исполнить оставшуюся часть обета. Он взял её в жёны, и они живут в довольстве и достатке. Он подумывает о том, чтобы вернуться в Борнхольм и взять её с собой. Последнее, что я слышал о нём, он всё ещё остаётся в Норвегии и сетует на то, что пройдёт много месяцев, прежде чем он возвратится домой. Ибо он стал владельцем стольких красивых домов и больших участков земли, когда взял её в жёны, что не так-то быстро их удастся продать за надлежащую цену. Не в привычках Вагна продавать что-либо дешевле, если он не вынужден этого делать.
— Меня интересует одно в этой истории, — промолвил Токи. — А именно: ларцы с золотом твоего отца Буи, которые он прихватил с собой, когда прыгнул за борт. Ты выловил их, прежде чем покинуть Норвегию? Или кто-то опередил тебя? Если они всё ещё лежат на дне моря, то я знаю, что бы я делал, когда достиг бы берегов Норвегии. Я бы обшарил всё море за ларцы с сокровищами, ибо у золота Буи великая судьба