Напротив Орма и Токи сидели два дружинника Свейна по имени Сигтрюг и Дюри, и они были братьями. Сигтрюг плавал на корабле короля Свейна. Он был огромным, крепко сложённым человеком с широкой бородой, которой он зарос до глаз. Дюри был младшим, но тоже одним из самых отважных воинов короля Свейна. Орм заметил, что во время рассказа Токи, Сигтрюг несколько раз бросал на него мрачные взгляды и два-три раза даже прервал его своими замечаниями. Когда мечи, пущенные вдоль стола, дошли до него, он тщательно изучил их, кивнул и, казалось, не намеревался отдавать их обратно.
Король Свейн, который любил слушать рассказы о дальних странах, просил Токи продолжать. Токи ответил, что с удовольствием продолжит, как только люди за столом напротив него осмотрят мечи и вернут их обратно. Не сказав на это ни слова, Сигтрюг и Дюри возвратили мечи, и Токи принялся рассказывать дальше.
Он поведал об Альманзоре, о его богатстве и могуществе, о том, как они поступили к нему на службу и вынуждены были почитать пророка, кланяясь на восток каждый вечер. Он перечислил войны, в которых они принимали участие, и добычу, которую они там захватили. Когда он дошёл до того места, где они отправились в поход к могиле святого Иакова, и начал подробно рассказывать, как Орм спас жизнь Альманзору, за что Альманзор подарил тому золотое ожерелье, король Харальд перебил его:
— Если это ожерелье всё ещё у тебя, Орм, мне хотелось бы взглянуть на него, ибо если оно превосходит по красоте отделки твой меч, эта вещь заслуживает того, чтобы её разглядывали.
— Оно всё ещё при мне, король Харальд, — ответил Орм, — я намереваюсь сохранить его навсегда. Я всегда думал, что неразумно часто показывать его многим людям, ибо это ожерелье настолько красиво, что в них пробуждается алчность, если только они не короли или богатые правители. Было бы глупо не показать его тебе, король, королю Стирбьёрну, королю Свейну и ярлам, но я прошу тебя о том, чтобы его не пускали по рукам вдоль стола.
С этими словами он распахнул свою накидку, снял с шеи ожерелье и отдал его Сигурду Буисону. Тот передал его Хальбьёрну, спальничему короля, и тот протянул его через пустующее сиденье епископа королю Харальду. Ибо епископ Поппо сильно перебрал праздничного пива и теперь был прикован к постели, а брат Вилибальд ухаживал за ним.
Король Харальд взвесил ожерелье на руке и принялся разглядывать, держа его против света, дабы лучше оценить его красоту. Затем он объявил, что всю свою жизнь он собирает драгоценности и украшения, но не может припомнить, чтобы он видел вещь такой прекрасной работы, как эта. Ожерелье состояло из тридцати шести толстых звеньев, сделанных из чистого золота, и в каждое первое звено был вставлен драгоценный красный камень, а в каждое второе — зелёный.
Когда Стирбьёрн взял ожерелье в руки, он промолвил, что оно изготовлено искусней, чем все украшения мастеров из Виланда. Но, добавил он, может быть, что нечто равное ему по красоте хранится в сундуках его дяди. Когда ожерелье дошло до короля Свейна, он сказал, что это награда, за которую воины с радостью прольют кровь, а королевские дочери отдадут девственность.
Затем Торкель Высокий осмотрел ожерелье и, воздав ему должную хвалу, положил его на стол, недалеко от Орма. Как только он сделал это, Сигтрюг внезапно метнулся, дабы схватить ожерелье, но Орм оказался проворнее и успел первый положить на него руку.
— Кто ты такой, чтобы хватать его? — сказал он Сигтрюгу. — Я не слышал, что ты сделался королём или ярлом, а я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме них, прикасался к нему.
— Я хочу сражаться с тобой за это ожерелье, — ответил Сигтрюг.
— В это я могу поверить, — промолвил Орм, — ибо ты — грубый и завистливый глупец. Я бы тебе советовал держать свои руки при себе и не спорить с людьми, которые знают, как подобает вести себя.
— Ты боишься сражаться со мной, — проревел Сигтрюг. — Но ты будешь сражаться, или ожерелье перейдёт ко мне, ибо ты давно в долгу передо мной, и я требую ожерелье в уплату.
— У тебя от пива помутилось в голове, и поэтому несёшь чушь, — сказал Орм, — ибо до праздника я тебя не видел ни разу в жизни, а стало быть, и не мог задолжать. Будет лучше, — едко добавил он, — если ты сядешь на место и попридержишь язык, пока я не попросил позволения у короля Харальда ущипнуть тебя за нос. Я человек миролюбивый и не хотел бы марать руки о твоё рыло. Но даже самый терпеливый человек почувствует желание научить тебя держаться на людях надлежащим образом.
Сигтрюг был знаменитым бойцом, многие боялись его силы и свирепости, и он не привык, чтобы с ним так обращались. Он вскочил со своей скамьи, громко ревя, как бык, и изрыгая поток брани. Но ещё громче в зале прозвучал голос короля Харальда, который гневно призвал к тишине и спокойствию и приказал объяснить ему, по какому поводу возник спор.
— Твоё крепкое пиво, король, — сказал Орм, — вкупе с жадностью этого человека до золота лишили его разума, ибо он кричит, что возьмёт моё ожерелье, и утверждает, что я у него в долгу, хотя я его никогда в глаза не видел.
Король Харальд сердито заявил, что вечно люди Свейна ссорятся со всеми, и сурово приказал Сигтрюгу объяснить, что именно так вывело его из себя, раз он запамятовал, что в этой зале все должны чтить мир Христа и мир короля Харальда.
— Ваше величество, — сказал Сигтрюг, — позвольте мне объяснить, как обстоят дела, и вы увидите, что моё требование справедливо. Семь лет назад мне было нанесено жестокое оскорбление, и здесь, на пиру, слушая этих двух человек, я узнал, что они повинны в этом. Тем летом мы возвращались на четырёх кораблях домой из похода в южные страны. Там были Борк из Хвена, Серебряный Плащ, Свенсон Путешественник и я. По пути мы встретили три корабля, идущих на юг. Мы завязали с ними разговор, из рассказа этого человека, Токи, я узнал, чьи это были корабли. На моём корабле был один раб из Испании, человек с чёрными волосами и жёлтой кожей. Пока мы разговаривали с незнакомцами, этот раб бросился за борт, потащив за собой моего шурина Оскеля, очень достойного человека, и больше мы их не видели. Но теперь мы все слышим, что раб был принят на борт их корабля, это тот человек, которого они называют Соломоном и который служит им. Эти два человека, что сидят здесь, Орм и Токи, были теми людьми, которые вытащили его из воды, мы слышали это только что из их собственных уст. За такого раба я бы мог назначить хорошую цену. Этот человек, Орм, теперь предводитель тех, кто остался из людей Крока, и по закону должен возместить мне убытки. Посему я требую, Орм, чтобы ты мне с миром и по собственной воле отдал это ожерелье как плату за потерю моего раба и моего шурина. Если ты отказываешься, мы здесь и сейчас сойдёмся в равном поединке, за стенами этого дома, на участке земли, со щитом и мечом. Отдашь ли ты мне цепь или нет, я всё равно убью тебя, ибо ты сказал мне, что ущипнёшь меня за нос. Ты сказал это Сигтрюгу, сыну Стиганда и родичу короля Свейна, к которому ни один человек не обращался так резко, не умерев после этого в тот же день.
— Две вещи сдерживают меня, когда я слышу твои речи, — промолвил Орм. — Первая: ожерелье было моим, и оно останется моим, кто бы там ни прыгал с твоего корабля семь лет назад. Второе: я и Голубой Язык ещё скажем своё слово, о котором ты узнаешь завтра на восходе солнца. Но прежде давай послушаем, какова благосклонная воля короля Харальда.
Все в зале были рады тому, что возможен вооружённый поединок, ибо схватка между такими людьми, как Орм и Сигтрюг, обещала быть захватывающей. И король Свейн и Стирбьёрн придерживались мнения, что это внесёт разнообразие в празднование йоля, но король Харальд долго всё обдумывал, гладил бороду, и лицо его выражало неуверенность. Наконец он произнёс:
— Трудно принять решение по этому делу. Сомневаюсь, что Сигтрюг может требовать возмещения за убытки, которые он понёс не по вине Орма. С другой стороны — нельзя отрицать, что любой разумный человек, лишившись хорошего раба, не говоря уж о шурине, настаивает на том, чтобы ему были возмещены убытки. В любом случае, когда они уже обменялись оскорблениями, они обязаны сражаться. Ожерелье, которое носит Орм, несомненно, уже послужило поводом для многих схваток в прошлом и, я уверен, ещё послужит в будущем. Посему я не вижу причин, которые не позволили бы им решить этот спор здесь, в вооружённом поединке, за которым мы с удовольствием понаблюдаем. Поэтому, Хальбьёрн, позаботься о том, чтобы был очерчен участок ровной земли, и отгороди его верёвками, позаботься также о том, чтобы он был хорошо освещён факелами, а когда всё будет готово, объяви нам об этом.
— Король Харальд, — произнёс Орм неожиданно удручённым голосом, — я не желаю участвовать в подобном состязании.
Все посмотрели на него с изумлением, а Сигтрюг и несколько дружинников короля Свейна расхохотались. Король Харальд огорчённо покачал головой и промолвил:
— Если ты боишься сражаться, то нет другого выхода, кроме как отдать ему ожерелье и надеяться, что так ты смиришь его гнев. Но мне казалось, что твой голос звучал смелее некоторое время назад.
— Я боюсь не поединка, — ответил Орм, — а холода. У меня всегда было очень хрупкое здоровье, и я плохо переношу холод. Нет ничего опаснее для меня, чем выходить на холодный ночной воздух из жарко натопленной комнаты, после того как я выпил много подогретого пива; особенно опасно это теперь, когда я провёл столько времени в жарких странах и отвык от северных зим. Я не понимаю, почему я должен в угоду этому Сигтрюгу мучаться кашлем всю оставшуюся зиму. Ибо я подвержен насморку и кашлю, и моя матушка часто говаривала мне, что, если я сам о себе не позабочусь, обо мне никто не позаботится. Поэтому, король, я покорно прошу, чтобы бой состоялся здесь, в зале, напротив вашего стола, где вполне хватает места, и вам будет удобнее наблюдать за поединком.
Многие из присутствующих рассмеялись, узнав опасения Орма, но Сигтрюг не разделил их веселья, взбешённо проревев, что он вскоре рассеет все страхи Орма о его здоровье. Орм не обратил внимания на его угрозы и продолжал спокойно сидеть, обратившись лицом к королю и ожидая его решения. Наконец король Харальд промолвил: