Остен и два его раненых приспешника уже могли двигаться к этому времени. Поэтому их переселили из церкви в баню, где их всё время охранял вооружённый человек. Отец Вилибальд попытался обучить их христианской доктрине, но вскоре пришёл к Орму и сказал, что сердца этих людей сделаны из камня и в них никогда не произрастут семена Милости Божьей. Но, добавил он, ничего другого он и не ожидал.
— Я не тщеславный человек, — продолжал он, — и не гонюсь за почестями. Но как бы там ни было, я буду вознаграждён за труд всей моей жизни, если стану первым священником, крестившим смоландца. Ибо ничего подобного не совершалось прежде, и если мне это удастся, то ангелы возрадуются на Небесах. Но вряд ли я способен убедить этих людей, ибо их упрямство чрезмерно. Было бы хорошо, если бы ты, Орм, помог мне, упрекнув Остена.
Орм решил, что это мудрое предложение, и сказал, что с радостью сделает всё, что в его силах.
— Я обещаю, — добавил он, — что они будут крещены, прежде чем выйдут из моих ворот.
— Но они не могут быть крещены, пока они не выслушают от меня толкование христианской доктрины, — сказал отец Вилибальд, — что они наотрез отказываются делать.
— Они выслушают от меня, — промолвил Орм.
Они вместе направились к бане, и там Орм и Остен впервые увиделись с той схватки ночью. Остен спал, но открыл глаза, когда вошёл Орм. Его голова была обмотана повязками, которые отец Вилибальд переменял ежедневно. Он медленно сел, придерживая руками голову, и, не мигая, долго смотрел на Орма.
— Хорошая встреча, — сказал Орм, — ибо моя голова всё ещё держится на плечах и даже прочнее, чем твоя. Я приношу тебе благодарность за всё то добро, которое ты так заботливо привёз ко мне. Но я полагаю, ты ожидал, что всё обернётся иначе.
— Всё бы и повернулось иначе, — сказал Остен, — если бы мальчишка не поступил со мной вероломно.
Орм рассмеялся.
— Вот уж не думал, — сказал он, — что ты будешь сетовать на вероломство. Но есть вопрос, на который я хотел бы услышать твой ответ. Ты хотел лишить меня головы. Скажи мне теперь, у кого больше прав на твою голову?
Остен помолчал некоторое время.
— Мне изменила удача в этом деле. Больше мне нечего сказать.
— Твоя удача была бы ещё хуже, — промолвил Орм, — если бы не этот благочестивый человек, которому ты всем обязан. Когда я узнал, что король Свейн требовал мою голову, я хотел послать ему твою взамен, но этот священник отговорил меня от этого. Он спас тебе жизнь и исцелил тебя от ран, но даже это показалось ему недостаточным, и он пожелал спасти твою злобную душу смоландца. Итак, мы решили, что ты и твои люди должны сделаться христианами. Тебе нечего сказать на это, ибо твоя голова принадлежит мне и я вправе распорядиться ею как мне угодно.
Остен мрачно смотрел на них обоих.
— Мой род велик и могуществен, — сказал он, — и мы всегда мстим за оскорбления и обиды. Поэтому знай, что ты дорого заплатишь за то, что ты со мной сделал, но заплатишь ещё дороже, если принудишь меня совершить бесчестный поступок и навлечь на себя позор.
— Никто не принуждает тебя ни к чему, — промолвил Орм. — Ты волен выбирать. Либо твоя голова будет окроплена этим святым человеком, который, кроме добра, ничего тебе не желает, либо твоя голова будет помещена в мешок и послана королю Свейну. Я обещаю тебе, что её тщательно завяжут и с ней ничего не сделается в пути, ибо я желаю, чтобы он узнал её владельца. Мне кажется, что лучше всего будет засолить её, дабы она не испортилась, благо у меня теперь много соли.
— Ни один человек в моём роде не был крещён, — сказал Остен. — Только среди рабов у нас есть христиане.
— Ты, очевидно, не знаешь, — сказал Орм, — что Христос повелел, чтобы все люди крестились, даже смоландцы. Отец Вилибальд может пояснить тебе, поскольку знает Писание.
— Вот Его слова, — промолвил отец Вилибальд. — Он сказал: «Идите в мир и проповедуйте всем Евангелие моё и крестите всех». Ещё Он сказал, в другой раз: «Тот, кто верует и крещён, спасёт свою душу, но тот, кто не верует, будет гореть в геенне огненной».
— Слышал? — сказал Орм. — Выбор за тобой.
— У тебя много тяжких прегрешений, — промолвил отец Вилибальд, — и твой дух болен, но так обстоят дела с большинством людей в этой стране. Если ты позволишь крестить себя, ты, по милости Божьей, будешь из тех, кто спасётся, когда Он появится на Небесах, дабы судить род человеческий, что должно произойти очень скоро.
— Кроме того, — сказал Орм, — как только ты окрестишься, ты заручишься поддержкой Бога. А я надеюсь, ты заметил, пытаясь убить меня, что Его поддержка очень сильна. Я сам преуспеваю лишь с тех пор, как последовал за Христом. Всё, что от тебя требуется, — это отречься от старых богов и сказать: «Нет Бога, кроме Бога, и Христа Пророка Его».
— Не Пророка его! — гневно вскрикнул отец Вилибальд. — А Его Сына!
— Его Сына, — быстро поправился Орм. — Я это и хотел сказать. Мне хорошо известны эти слова, но сейчас я не подумал, и мой язык оказал мне плохую услугу, ибо я долго придерживался лжеверы в те дни, когда служил Альманзору из Кордовы, в Андалузии. Но это было давно, прошло уже четыре года с тех пор, как меня крестил святой епископ в Англии, и с тех же пор Христос оказывает мне поддержку во всём. Он вручает мне в руки моих врагов, так что не только ты не можешь причинить мне вреда, но даже король Свейн. У меня много и других преимуществ перед язычниками. Мне с рождения сопутствовала удача, но она стала ещё больше, когда я обратился к Христу.
— Нельзя отрицать, — сказал Остен, — что твоя удача больше, чем моя.
— Но она сделалась такой, — продолжал Орм, — как только я принял крещение. В прежние дни, когда я поклонялся старым богам, мне много раз изменяла удача, и я просидел два года рабом на галерах Альманзора, прикованный цепью. Правда, я добыл себе меч, который ты видишь, и это самое прекрасное оружие из всех, которые когда-либо были выкованы. Даже Стирбьёрн, который больше других понимал толк в мечах, сказал, взвесив его на руке в покоях короля Харальда, что никогда не видел ничего лучшего. Но даже этот меч был скудным вознаграждением за всё то, что я претерпел там. Затем я принял тамошнюю веру, по повелению моего предводителя Альманзора, и добыл себе золотое ожерелье, равного которому нет в мире. Но из-за этого ожерелья я чуть не лишился жизни в палатах короля Харальда. И если бы не моя кольчуга и не этот маленький священник, который, как никто, сведущ в искусстве врачевания, я бы умер от ран. Затем, наконец, я принял крещение, заручился поддержкой Господа и сразу же добыл себе в жёны дочь короля Харальда, которая и есть то самое лучшее, чем я обладаю. Теперь ты сам был свидетелем того, как Христос помог мне одолеть тебя и твоих людей, когда вы приехали убить меня. Если ты хорошенько подумаешь, ты поймёшь, как разумный человек, что ты ничего не теряешь, принимая крещение, а только приобретаешь выгоду, даже если тебе не так уж важно сохранить свою голову на плечах.
Это была самая длинная проповедь, которую кто-либо когда-либо слышал от Орма, и отец Вилибальд говорил ему позже, что он достойно справился с ней, учитывая его неопытность в этом деле.
Остен долгое время сидел и размышлял. Затем он сказал:
— Если всё, что ты говоришь, правда, я вынужден признать, что ты не только ничего не потерял, сделавшись христианином, но даже и приобрёл. Ибо это немалый подвиг, добыть себе дочь короля Харальда, не говоря уж о тех товарах, что ты захватил у меня. Но в Смоланде, где я живу, все христиане — рабы, и, быть может, прими я крещение, меня постигнет их участь, а не твоя. Но я желал бы знать одно, если я поступлю так, как ты говоришь, что ты собираешься делать со мной?
— Я освобожу тебя и отпущу с миром, — ответил Орм. — И твоих людей тоже. Остен подозрительно посмотрел на него, но затем кивнул.
— Если ты готов дать клятву перед нами, — сказал он, — я поверю, что ты сдержишь слово. Хотя я и не понимаю, что тебе с того, крещён я или нет.
— Просто, — ответил Орм, — я хочу оказать услугу Господу и Сыну Его за всё то, что Они сделали для меня.
Глава пятаяО большом пире и о том, как первый смоландец принял крещение
Когда стали роиться первые пчёлы и было убрано первое сено, Орм задал большой пир в честь крещения сына. Как он и рассчитывал, пир длился три дня, и он сильно отличался от обычных пиров хотя бы тем, что за всё это время не пролилась кровь, несмотря на то, что все гости были пьяны, как это и подобало на празднествах такого рода. Единственное несчастье случилось в первый вечер, когда двое юношей, опьянев, решили пойти поиграть с большими псами в конуру. Один из них отделался всего лишь несколькими укусами, да всё его нарядное платье было изодрано в клочья. Другой же попытался сопротивляться, и лишь после продолжительных воплей две женщины из домочадцев, которых знали собаки, бросились туда стремглав и оттащили псов. Нога юноши была разорвана, и недоставало одного уха. Когда весть об этом дошла до пирующих, она вызвала бурный приступ веселья, и все гости хвалили собак, но никто больше не решился поиграть с ними.
Аса и Ильва с трудом разместили гостей, так как приехало больше, чем было приглашено, и многие привезли с собой сыновей и дочерей. И хотя некоторые гости, особенно старики, засыпали, пресытившись, прямо за столом на скамье или на полу, несмотря на это, места всё равно не хватало. Проще всего было разместить молодых гостей: девушек поселили в одном сарае, а юношей в другом, но повсюду сено было мягким и свежим. Тем не менее поразительное число молодых людей путало свои сараи, но на этот счёт не возникало недовольства. Наутро девушки, краснея, мямлили что-то матерям про свои ночные блуждания и про то, как трудно отличить в темноте одну копну сена от другой, а те предостерегали их от того, чтобы в следующую ночь никто не споткнулся об их ноги. Ибо подставлять ножку мужчинам две ночи подряд считалось зазорным для девушки и могло вызвать множество пересудов. Из-за этого между родителями молодых людей возникали длительные, но дружелюбные споры, так что к концу пира было объявлено о семи или восьми помолвках. Весть об этом привела в восторг Орма и Ильву, ибо это был знак того, что гости, стар и млад, веселились от души на празднике; лишь отец Вилибальд мрачно бормотал что-то самому себе, не высказываясь, впрочем, открыто о том, что происходило на пиру.