— Это как раз то, чего я заслуживаю, — сказал магистр, — но я боюсь забираться столь высоко.
— Придётся тебе привыкнуть, — ответил Орм.
— Но у меня легко кружится голова!
— Если ты крепко будешь держаться, то головокружение никак на тебе не скажется. Если ты дашь понять, что у тебя не хватает духу взяться за эту работу, над тобой все будут смеяться, и больше всего женщины.
После долгих пререканий ему с большим трудом удалось влезть на середину дерева, в то время как Орм стоял внизу, постоянно призывая его пробираться дальше. Наконец, после многих молитв ему удалось достичь развилки, где сходились три ветви. Они закачались под его тяжестью, и, увидев это, Орм приказал ему оставаться там, поскольку это покачивание веток делает его более видимым для птиц.
— Там ты в безопасности, — крикнул он магистру, — и гораздо ближе к Царствию Небесному, чем мы, жалкие создания, которые вынуждены оставаться на земле. Там ты сможешь есть и пить сколько твоей душе угодно да беседовать о своих прегрешениях с Богом.
Так там он и остался, и вороны, которые слетались отовсюду поклевать ягод, улетали обратно в ужасе и изумлении, когда видели, что на дереве сидит человек. Они кружили над ним, каркая от ярости, а сороки рассаживались на деревьях вокруг него и насмехались над ним самым злорадным образом.
На шестой день, в полдень, когда зной был особенно силён, он упал. Его разморила жара, он задремал, а к дереву подлетел рой пчёл, который избрал его голову лучшим местом для отдыха. Пробудившись в ужасе, он яростно замахал руками, потерял равновесие и с криком упал на землю, а на него обрушился град ягод, пчёл и сломанных веток. Близнецы и их друг были первыми, кто оказались у места падения. Они с изумлением уставились на него, и мальчик Ульв спросил, почему он оказался внизу. Но он лишь издал стон и сказал, что до последнего мгновения был начеку. Дети радостно принялись собирать сбитые ягоды, но тут появились пчёлы, которые набросились на них, и они с криками обратились в бегство. Все домочадцы собирали тростник у реки, и Ильва и две девушки бросились им на помощь. Они отнесли магистра в ткацкую комнату и положили на кровать. Когда девушки услышали о несчастье, которое случилось с ним, они так развеселились, что Ильва потеряла всякое терпение, надавала им оплеух и приказала им пойти и позвать отца Вилибальда, который был у реки вместе со всеми остальными.
Ильва прониклась жалостью к магистру и делала всё, чтобы утешить его. Она собственноручно дала ему самого крепкого пива. Его не покусали пчёлы, но он подозревал, что при падении сломал плечо. Ильва предположила, что это может быть карой Господней за то, что они делали с Торгунн в лесу, и он с этим согласился.
— Что ты знаешь о том, что произошло между нами в лесу? — спросил он.
— Всё, — ответила Ильва. — Ибо я слышала об этом из собственных уст Торгунн. Но ты не должен бояться, что об этом узнает кто-нибудь ещё, поскольку и она и я умеем держать в случае нужды язык за зубами. Я могу ещё успокоить тебя тем, что она восхищалась тобой и совсем не раскаивается в своём поступке, хотя он чуть было не принёс вам обоим несчастье.
— Я раскаиваюсь, — сказал магистр, — хотя, боюсь, это мало что даёт. Ибо Господь проклял меня, и я не могу остаться с глазу на глаз с молодой женщиной без того, чтобы не воспылать к ней страстью. Даже эти три дня, что я провёл на дереве, не избавили меня от похоти, ибо мои мысли меньше всего были обращены к Богу, а больше к плотскому греху.
Ильва рассмеялась.
— Рой пчёл и падение с дерева помогли тебе, — промолвила она, — так как мы здесь одни, какое-то время никто не может нам помешать и, я думаю, я не менее миловидна, чем Торгунн. Но от этого искушения тебе удастся уйти, не совершив греха, бедный глупец.
— Ты не знаешь, — скорбно ответил магистр, — как сильно проклятье, — и протянул к ней руки.
Что затем произошло между ними, никто не знает, но когда отец Вилибальд подошёл к дому, дабы осмотреть раны магистра, тот спал, довольно посапывая, а Ильва прилежно сидела за прялкой.
— Он слишком хорош, чтобы лазить по деревьям, — сказала она Орму и домочадцам в тот вечер, когда они ели и веселились насчёт того, чем закончилось пребывание магистра на дереве, — и не надо больше принуждать его к этому.
— Я мало знаю о его добродетелях, — промолвил Орм, — но если ты считаешь, что он слишком неповоротлив для этой работы, то я соглашусь с тобой. Для чего он сгодится, я не знаю, но смоландцы, без сомнения, будут частенько бить его. Большинство ягод уже созрели, и их можно собрать прежде, чем их склюют птицы, так что мы ничего не теряем. Но всё-таки хорошо, что приближается время тинга.
— Пока это время не пришло, — твёрдо сказала Ильва, — я сама буду присматривать за ним. Ибо я не хочу, чтобы над ним насмехались те последние дни, которые он проведёт среди христиан.
— Что бы он ни делал, женщины всегда придут к нему на помощь, — сказал Орм. — Но ты можешь делать то, что находишь нужным.
Каждый человек в доме корчился от смеха, если кто-нибудь упоминал о магистре и рое пчёл. Но Аса сказала, что это хорошая примета, ибо она слышала от мудрых старцев, что если человеку на голову сели пчёлы, это означает, что он будет жить долго и у него будет много детей. Отец Вилибальд добавил, что, когда был молод, он слышал, как то же самое утверждали учёные мужи при дворе императора в Госларе, хотя он не ручается, что это применимо к священнику.
Отец Вилибальд не нашёл перелома плеча у магистра, но, как бы там ни было, последний предпочёл на несколько дней остаться в постели и даже после того, как он уже мог подниматься, большую часть времени он продолжал проводить в своей комнате. Ильва заботливо ухаживала за ним, приготовляла ему еду собственными руками и строго присматривала за тем, чтобы ни одна из её служанок не приближалась к нему. Орм поддразнивал её за это, говоря, что он хотел бы знать, не сходит ли она тоже с ума по этому магистру. Кроме того, говорил он, ему жалко той хорошей еды, которая ежедневно относится в ткацкую комнату. Но Ильва твёрдо отвечала, что она сама решит, что ей делать. Бедный неудачник, говорила она, нуждается в хорошей пище, дабы нарастить хоть немного мяса на костях прежде, чем он отправится жить к язычникам. А что касается служанок, то она просто хотела оградить его от злобных насмешек и соблазнов.
Итак, у Ильвы было своё мнение на сей счёт, и всё продолжалось по-прежнему до тех пор, пока не наступило время для обитателей обеих сторон границы собираться на тинг к Камню Краки.
Глава десятаяО том что делали женщины у Камня Краки, и о том, как зазубрилось лезвие Голубого Языка
Каждое третье лето, после полнолуния, когда начинал цвести вереск, приграничные обитатели Сконе и Смоланда встречались между собой, по древнему обычаю, у камня, который назывался Камень Краки, дабы объявить мир или войну.
Сюда съезжались предводители и люди, которых выбирал народ, из Финнведена и Вэренда и со всех концов Геинге. Начинался тинг, который длился обычно несколько дней. Ибо, даже когда мир царил на всей границе, всегда имелось множество вопросов, которые нужно было решить, касающихся охоты, прав на пастбища, убийств из-за распри, кражи скота, кражи женщин и выдачи рабов, которые сбежали на другую сторону границы. Все подобные дела рассматривались и решались мудрыми людьми со всей округи, которым иногда удавалось добиться полного согласия и примирения враждующих сторон, а иногда приходилось позволять платить за кровопролитие кровопролитием, а за насилие насилием. Когда же между упрямыми людьми возникали споры, так что было невозможно достичь какого-либо согласия, спор решался поединком враждующих сторон на ровном поле, неподалёку от камня. Это считалось лучшим развлечением, и тот тинг, после которого не осталось бы хотя бы три-четыре трупа, слыл неудавшимся тингом. Тинг снискал себе славу места, где можно поразвлечься, побеседовать с мудрыми людьми и самому принять решение. Обычно люди уезжали оттуда довольные, наслушавшись прекрасных историй, которые затем, по возвращении домой, пересказывали своим жёнам и домочадцам.
Там же происходила и купля-продажа. Торговали рабами, оружием и быками, кованым железом и тканями, шкурами, воском и солью, так что торговцы часто съезжались издалека, из Хедебю и Готланда. В прежние времена король Уппсалы и король данов посылали своих доверенных людей на тинг, отчасти для того, чтобы закрепить свои права, а отчасти для того, чтобы присмотреть за теми, кто был объявлен вне закона и ещё не попал к ним в руки. Но люди обычно принимали подобных послов, отрубали им головы, держали над костром из можжевельника, обкуривая их дымом, и посылали назад владыке, дабы дать понять королям, что обитатели приграничных земель предпочитают сами решать свои дела. Но управляющий и предводители кораблей ярла в Сконе всё же иногда приезжали сюда, чтобы набрать отважных воинов и отправиться с ними в поход.
Соответственно, тинг у Камня Краки был великим событием для жителей границы, и они часто считали время от тинга к тингу.
Люди говорили, что камень был установлен в прежние времена Хрольвом Краки, когда он путешествовал в этих краях. И ни короли, ни обитатели границы не осмелились уничтожить этот знак, которым он отметил, где заканчивается Дания и начинается Швеция. Это был высокий и тяжёлый камень, который хватало сил передвинуть лишь героям древних времён. Он стоял на холме, в тени боярышника, который считался священным и вырос в тот же год, что и камень. Вечером, перед тингом, жители Вэренда, согласно древнему обычаю, приносили в жертву на Камне двух козлов и исполняли причудливый обряд: их кровь разбрызгивали по земле, и считалось, что эта кровь вместе с той, которая прольётся во время поединка, придаёт силы дереву, и оно вновь зацветёт, несмотря на свои годы. Особенно пышно оно расцветало в год, следовавший за тингом. Но мало кто видел, как оно цветёт, кроме птиц, которые гнездились в его ветвях, орлов, коршунов и бродячих по земле зверей, ибо земля вокруг Камня Краки была пустынна и не заселена.