Фостер хмыкнул.
— Ты не согласен?
— Многим людям, государь нравится подсматривать за соседями в щелку в ставнях или в заборе — а читать о повседневной жизни простолюдина для другого простолюдина — будет то же что подглядывать в щель.
— Хорошо что простолюдины не знают грамоты, Фостер… Представляю что за книги они стали бы печатать и читать!
Глава 21
Этой зимой у меня был пусть небольшой, но настоящий двор.
Лакеи и менестрели, стольник с поварами, придворные дамы и личная королевская стража.
Эта зима была не такой тихой и домашней как год назад.
Сидя в удобном, мягком кресле под балдахином с гербами, я озирал большой зал замка с гордостью и печалью.
Под красивую музыку кружились пары. От многочисленных свеч сверкали искорками драгоценности на дамах и кавалерах в разноцветных шелках и бархате.
Каждую неделю я давал бал в своем замке. По зимнему накатанному тракту съезжалось множество аристократов, в основном молодежь. Списки приглашенных писала Доротея, а я утверждал. Она сейчас сидела рядом со мной, но чуть ниже, на стуле с низкой спинкой, и с удовольствием разглядывала танцующих.
В широком бархатном платье ее круглый живот почти не заметен.
Молодые аристократки поглядывали на меня с надеждой в глазах — может быть, сегодня я приглашу кого то на танец… Может быть, кому-то из них повезет.
Никогда в жизни я еще не видел так много людей, танцующих в стенах нашего замка. Отец не устраивал балов и приемов. Единственный пир закончился его смертью.
Аристократы приезжали посмотреть на меня и на мою фаворитку — графиню Харпер — что еще их могло привлечь сюда?
Ах, да, повара, что привез с собой мой новый стольник — барон Норберт, готовили превосходно.
Габриель танцевала с Гвеном. Неожиданная пара — блистательная аристократка–колдунья и неуклюжий в городском танце горец.
Неуклюж Гвен Макнилл был только в придворных танцах…
Вчера он явился ко мне испросить разрешения жениться.
Я был удивлен.
— Зачем тебе мое разрешение? Горцы не спрашивают разрешений в таких делах. Разве нет?
— Вы правы, государь, но я хотел взять в жены Финеллу, дочь Карсона, а ведь она тетка ваших сыновей…
— Весьма милая тетка, смею заметить! Прекрасный выбор, Гвен — я одобряю! Если тебе нужно мое согласие — ты его получил. Но как ты уговорил Карсона? Говорят, он упрям как мул!
— Золото убедит любого мула, государь…
Счастливый, улыбающийся Гвен кружился с Габриель. Я был искренне рад за него…
Габриель танцевала сосредоточенно, даже без улыбки. Видимо, повторяла про себя слова драконьего языка.
Каждый вечер я занимался с нею в библиотеке замка, и учеба весьма быстро продвигалась. Прилежность ученицы спасала неопытного учителя.
Я учил ее драконьему языку, но червячок сомнений все же грыз меня исподтишка. Не делаю ли я ошибку — обучая языку драконов эту девственницу–магичку?
Пары кружились в центре зала, а на столах вдоль стен уже слуги поменяли посуду и скатерти. Барон Норберт знал свое дело…
Кружились смеющиеся пары, а я скучал. Я ждал выступления Клоди — единственного светлого пятна на скучном полотне этого вечера….
Но вначале пришлось выслушать множество здравиц в свою честь и попробовать по меньшей мере десяток блюд, что красиво и изящно подавал к моему столу барон Норберт.
Наконец‑то прозвучала знакомая мелодия.
Молли запела песню Сью:
Есть такие дороги — назад не ведут.
На чужом берегу я прилив стерегу.
Паруса, обманув, ветер стих навсегда,
Плоским зеркалом стала морская вода.
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко -
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой.
Клоди не вошла в зал — она вплыла в него, едва касаясь пола она прошла до центра зала на цыпочках, изгибая тонкий стан и покачивая бедрами. Облегающее белое платье, тесное как перчатка, не скрывало прелестей ее фигуры. Ее лицо прикрыто белой вуалью. Ее движенья плавны и гибки. Разрезы на платье по бокам были гораздо выше колен, и каждый мужской взгляд в зале прикипел к ним в надежде разглядеть поподробнее стройные девичьи ножки, которые в обычной жизни увы, не увидишь… О, да, Клоди не прятала свои прелестные ножки…
Юная, стройная, она танцевала в центре зала под пристальными взглядами гостей и слуг и казалось, она никого не видит и танцует для себя в одиночестве, без тени смущения и неловкости. Ее волнующиеся бедра на мгновение напомнили мне колеблющийся язык пламени свечи, что под легким дуновением далекого сквознячка мягко покачивается из стороны в сторону.
Я по дну бы морскому навстречу пошла,
Только в компасе старом сломалась игла.
Парус стерся до дыр от палящих светил,
Да и ветер попутный меня невзлюбил.
Ветер, брат ты мой, ветер, за что осерчал?
Хороню в себе боль и венчаю печаль.
Бурунами морскими пробежать нелегко -
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой.
Клоди танцевала, и в этот момент ее хотели наверное все мужчины находящиеся в зале.
Клоди принадлежала мне. Принадлежала, но я ею не владел…
Все присутствующие знали, что Клоди подарена мне бароном Норбертом. Поэтому ни один мужчина в здравом уме не посмеет посягнуть на эту грациозную и соблазнительную девушку. Про то, что я не сплю с нею, из присутствующих вряд ли кто знал, и мужчины в зале мне бешено завидовали…
Я здесь, на пиру, скучал, и чужая зависть, следует честно признать, делала мою скуку не такой тяжкой.
Клоди завершила свой танец с последними звуками песни, простершись у моих ног на ковре, опустив лицо вниз.
Под щедрые аплодисменты она мгновенно оказалась на ногах и, приняв из рук пажа Ричарда маленький бубен, подняла высоко над головой и начала отбивать ритм, неторопливый, мерный, настойчивый…
Из дальнего конца зала ей ответил такой же бубен.
Всеобщий вздох пронесся над залом.
Вторая Клоди, копия той, что стоя ко мне спиной, отбивала ритм, также мерно ударяла в бубен.
— Магия… Это магия… — Прошелестело над головами.
Две Клоди, отбивая ритм, скользящей походкой двинулись друг другу навстречу.
Они встретились посредине, под яркой люстрой — две гибкие фигурки. И здесь отчетливо стало видно, что они совершенно одинаковы. Рост, фигура, походка, платье и белые вуали на лицах — все одинаково!
Бубны смолкли, и в руках у девушек вместо них оказали противоположные концы длинной горской шали, сложенной пополам.
Запела лютня, ей вторила свирель.
Две Клоди танцевали горский танец с шалью, но не так, как танцуют его горские девушки — они танцевали на цыпочках, на носочках скользя над полом. Стройные белые ножки мелькали в длинных разрезах платьев.
Над онемевшим и затаившим дыхание залом неслась мелодия, и даже я забыл на несколько мгновений о лютом морозном ветре, воющем за окнами. Танцовщицы как два мотылька, скользящих над летним лугом, живо напомнили о лете, о тепле и горячих солнечных лучах.
Я прикрыл глаза. Аура одной из танцовщиц сверкала изумрудным кружевом. Габриель устроила мне сюрприз. Именно она превратилась во вторую Клоди… Но когда она научилась танцу?
Танцовщицы приблизились к моему столу, кружась и меняясь местами в быстром круговороте, не выпуская концов шали из рук.
Смолкла свирель. Взмах шали, и передо мной, склоняясь в поклоне, осталась одна Клоди.
Изумленный ропот прокатился по залу.
Я поманил Клоди к себе. Она в мгновение ока оказалась совсем рядом, часто дыша, как после бега. Откинув на затылок вуаль, она смело смотрела мне в глаза. Это Клоди или Габриель?
— Габриель уже ушла, государь… — шепнула девочка.
— Благодарю тебя, милая, за твои танцы… Ты превосходна! Ты лучше всех! Ступай отдохни…
Поклонившись мне, танцовщица стремительно пронеслась по проходу и скрылась за дверями.
Насмешливый взгляд Доротеи.
— Смешно смотреть как все мужчины пускают слюни при виде этой пигалицы…
— Даже я пускаю слюни?
Лицо Доротеи дрогнуло, но она промолчала. Адель бы нашла что ответить…
Я ощутил внезапно как мне ее не хватает. Ее колкостей, озорства и неловких, но энергичных любовных ласк. Значило ли это, что я ее простил? Пожалуй, да.
Глава 22
Впервые в моем замке праздновали Рождество — День Рождения Единого Бога.
В большом зале установили елку. Габриель, пажи и вездесущая Мьюри украшали ее гирляндами, фонариками из бумаги, бантами и леденцами, завернутыми в вощеную бумагу.
Доротея уже на последнем месяце беременности и не участвовала в этой колготе, но с удовольствием сидела здесь в зале с рукоделием на коленях. Елка оттаяла в тепле, и запах смолы и хвои поплыл по залу.
Возвращаясь из фехтовального зала, я задержался на минутку в зале, постоял тихонько у двери, наблюдая за украшением дерева. Странный обычай, но весьма занимательный.
Раскрасневшаяся Габриель возвышалась на табурете и сверху дирижировала пажами, то посылая за одним украшением, то за другим, и собственноручно размещала на еловых лапах эту разноцветную мешанину, совершенно не боясь иголок. Пажи сбились с ног, но все это им ужасно нравилось, судя по их цветущим физиономиям. Даже «волчонок» Бронкасл ничем не выделялся среди них. Общее настроение праздника захватило и его.
Горцы обычно праздновали завершение одного года и начало другого осенью, устраивая хороводы у костров с жаркой цельных тушек баранов и распитием эля в огромных количествах, а потом проводились состязания среди мужчин по метанию камней, бревен и самое любимое — драка на шестах.
Интересно, придется ли им по вкусу новый праздник?
В большой комнате у башни ворот отец Гул