— Вы победили, государь!
— Вы нас испугали, когда выпали из седла! Но я сразу догадался, что вы притворились чтобы подпустить графа поближе!
Восторженные лица пажей. Меня тошнит от них.
— Парни, вы свободны, мне нужно поговорить с Гретой!
Пажи переглядываются и понимающе улыбаются, а Ричард краснеет .
Они уходят. Я долго смотрю в глаза Грете. Она улыбаясь, начинает расшнуровывать платье…
«Поторопись, малышка, мне возможно забыться только с тобой…»
Но в слух я говорю:
— Эта победа в твою честь, малыш…
Обнаженная девушка грациозно перешагивает через край чана и опускается на колени передо мной. Ее милое лицо рядом, а соломенные волосы до плеч уже намокли снизу.
Я победил, пусть и нечестно, но победил, а победителю положен приз.
Мой прекрасный приз в моих руках. Я целую сладкие нежные губы. Тонкие девичьи руки обнимают мою шею. Глаза тевтонки прикрыты. Черные длинные ресницы опущены и едва подрагивают веки.
А я сдался бы, если бы мне пообещали то, что я пообещал графу? Не знаю и не дай мне господь узнать!
Обед накрыт на двоих. Только я и граф Честширский, впрочем, его имя Филипп и я с удовольствием произношу:
— Филипп, будьте моим гостем! Мои люди приготовили в вашу честь весьма аппетитные блюда! Попробуйте этих фаршированных куропаток.
Граф мрачен и аппетита у него не имеется. Он сжимает в руке нож и смотрит на меня глазами загнанного волка.
Ричард разливает вино по кубкам.
— Я готов обсудить с вами условия сдачи города и наши дальнейшие отношения.
— Я вассал короля Руперта и им умру!
— А если раньше умрет Руперт?
Филипп яростно смотрит на меня и кромсает куропатку, словно это я там валяюсь на блюде, растопырив ножки.
— Элиза не сдаст город, вы ее не знаете! У нее сердце рыцаря!
— После обеда вы возвращаетесь в город, под честное слово, и убеждаете супругу в бессмысленности дальнейшего сопротивления.
Этого Филипп не ожидал. Нож выпал из его руки.
— Вы меня отпустите?
— Вы не ослышались. Вы возвращаетесь чтобы обсудить с супругой условия сдачи города.
Я не требую от вас вассальной клятвы. Ваша честь будет в неприкосновенности.
Ваши люди сложат оружие и разойдутся по домам. В городе останется небольшой гарнизон моих людей. Не будет штурма, не будет резни и насилия.
Вы вместе с семьей и свитой будете сопровождены в Лонгфорд ко двору герцогини Луизы. Она гостеприимно вас примет до окончания войны. После моей победы над Рупертом вы вернетесь в свои владения. Я даже забуду о том убийце, что прошлой ночью мне прислала ваша милая супруга.
— Элиза не могла этого сделать!
— Спросите ее и об этом тоже. Мои условия кажутся вам тяжелыми и унизительными?
— Нет…
— Вот видите, Филипп, я не зверь и не чудовище, а те слова, что я произнес на ристалище — только фантазии. Я прошу извинить меня за них!
— Но все равно вы победили меня при помощи магии!
— Для того чтобы отпустить обратно к семье?
Бедняга не нашелся что ответить мне.
Честный и открытый человек. Он мне понравился, но держать его рядом — тяжкий труд. Он принимает идеалы рыцарства слишком всерьез. А времена рыцарства кончаются. Наемная пехота сломала рыцарству хребет.
Граф уехал. Я проводил его до вала, под удивленными взглядами своих людей.
— Вы победили и отпустили его. Зачем?
Жасс был поражен моим великодушием.
— Государь поступил по-рыцарски! — отозвался Гринвуд.
Капитан моих латников смотрел на меня с обожанием. Хорошо, что он не был рядом со мной в момент схватки с графом Честширским!
Честфильд сдался и открыл мне ворота на следующее утро. Я выполнил то, что обещал.
Семья графа в сопровождении свиты и роты Макнилла отправилась в Лонгфорд.
Какими глазами смотрела на меня молодая графиня! Пухленькая брюнетка, совершенно не в моем вкусе. Она прожигала меня взглядом! Она мне ничего не забудет…
Если бы взгляд мог жечь — я бы сгорел как щепоть тополиного пуха в огне костра.
Я пожелал счастливого пути графской семье и со спокойной душой отправился к себе. Пора было свертывать лагерь и двигаться дальше. Я спешил к королю Руперту в гости.
Что скажут мои люди?
«Король Грегори казнил друга и пощадил врага?»
Только я знаю о том, что друг оказался фальшивым.
Лучше настоящий враг чем фальшивый друг!
Глава 8
Графство Рибблшир, наследное владение лорда Джаспера. Он первым согнал крестьян с земли и пашни превратил в луга для бесчисленных овечьих стад.
Следует отдать ему должное, когда железные копи в прегорьях истощились, Джаспер быстро сообразил на чем еще делать деньги. В Конфландии и Тевтонии хотят сукно и платят за шерсть звонкой монетой — будет вам шерсть!
Селяне, потерявшие не только работу, но и свои земельные участки, принялись воровать овец у лорда. Тогда Джаспер добился от короля Иоанна указа о бродягах.
Бродягу мог повесить любой королевский пристав, без суда и следствия. Бродягой считался тот, кто не имеет крыши над головой или работы, тот кто отказывается от работы за разумную цену (разумную с точки зрения лорда), тот кто называет себя бродячим лекарем, жоглером или трубадуром, но не имеет инструментов, положенных по профессии. Возраст и пол не имел значения.
Но королевские приставы не могли перевешать всех.
Мои отряды вступили на землю графства под проливным дождем.
Пришлось спешно ставить палатки и разбивать лагерь. На этот раз валы и рвы не копали — ограничились вагенбургом — составили стену из повозок квадратом. Дозоры были посланы вперед.
Дождь поливал нас два дня. Костры для приготовления пищи пришлось разводить под полотнищами растянутыми на пиках, воткнутых в раскисшую землю.
Вернулись дозоры, и Фостер принес мне новые сведения. В Рибблшире почти не осталось людей Джаспера.
Пять дней назад восстал Риббл, столица графства превратилась в арену кровавых боев. Секта уравнителей, возглавившая восстание, взяла власть над городом и окрестностями. Аристократов, торговцев, мастеров побогаче и их семьи уничтожают до последнего человека. Монастыри и церкви грабят. Толпы бродяг стекаются в Риббл чтобы послушать проповеди главы секты Джойса Марвина и получить оружие.
— Чего хотят эти уравнители?
— Они учат, что все люди созданы господом равными и никто не рождается из чрева матери со шпорами рыцаря на пятках. Они хотят всех уравнять.
— А женщин?
— Они предлагают их поделить также равно, без выкупа и приданого.
— Каждому мужику по бабе, а каждой бабе по мужику! И все равны в нищите?
— Не только, государь, они проповедуют уничтожение аристократии и священников, считают их паразитами — вшами на теле народа.
— Какова численность их?
— Не представляется возможным определить, государь!
— Если мы перережем эту сволочь, то графство падет к нашим ногам как спелое яблоко?
— Похоже так, государь. Аристократы сидят по замкам и дрожат в ожидании штурмов и резни.
Я прошелся по палатке. Промокший ковер хлюпал под сапогами. При каждом шаге выступала грязная вода. Ноги мои промокли. Жаровня с углями дает тепло, но от ткани парит и в палатке душно.
Вокруг палатки прорыта канавка, но она переполнилась и вода залила пол. Ткань палатки набухла от воды, и кое–где просачиваются капли и тяжело шлепаются вниз — мне на голову, на постель и на Грету, сидящую поджав ноги на походном кресле.
Этот дождь — божья кара! Не поспешил ли я покинуть Честшир?
Но больше чем капли, падающие на голову, меня беспокоит сохранность пороха в обозе. Если он промокнет — бамбарды станут просто кусками бронзы.
— Фостер, попробуй определить численность мятежников. И еще, мне надоело сидеть здесь как утка в воде! Есть ли рядом нормальное жилье, замок, крестьянская хижина, черт побери!? Что-то, что имеет крышу и сухой пол!
Место нашлось.
В десяти милях от нашего лагеря, у берега пролива старинное аббатство Святого Эдмунда.
Прихватив с собой Фостера, Грету, пажей и три сотни конных горцев под командой Кайла, я явился туда уже в сумерках. Дождь не лил как из ведра, а нудно моросил из низких серых плотных туч.
Высокое здание аббатства, с крутыми скатами крыши, высоко поднималось над низкой, порядком поврежденной стеной из известняка.
Нам долго не открывали ворота, как оказалось, в аббатстве живут лишь два десятка монахов почтенного возраста. Пока они расслышали за шумом дождя наш настойчивый стук в ворота, прошло достаточно много времени.
Во дворе стояло несколько распряженных повозок.
— Кто у вас в гостях? — спросил я старика привратника.
— Несколько семей из Риббла… бежали в самом начале бунта… Торопятся в Честшир, но там армия короля–дракона, и они остановились у нас. А вы кто будете, господин?
Я засмеялся.
— А я и есть тот самый король–дракон!
Ни настоятеля, ни аббата не имелось здесь. Старики–монахи тихо копались в огороде да принимали милостыню и плату за ночлег от проезжих.
По округе не было деревень или городов. Причина проста — на протяжении примерно пятидесяти миль берег моря — сплошной обрыв — отвесные скалы. Здесь невозможно подняться от моря и невозможно спуститься к берегу. Да и берега нет — волны бьются о скалы.
Беглецы из Риббла расположились в большом темном зале — трапезной аббатства.
Три десятка испуганных людей разных возрастов, в основном женщины и дети.
Мое появление вызвало у этих людей приступ страха.
Дети расплакались, женщины сбились в кучку, многие со слезами на глазах. Трое пожилых мужчин, весьма решительно вышли вперед, положив руки на кинжалы.
Жестом я удалил за дверь моих телохранителей. Остался только Фостер.
— Уважаемые сьерры, леди! Я король Грегори и я даю слово чести, что вам не будут чинить обид! Успокойтесь и отдыхайте! Мои люди охраняют аббатство и не пустят сюда никаких бродяг или разбойников. Более того, если вы стремитесь в Честшир — я могу предоставить вам охрану до самого Честфильда.