— Ты ещё скажи, что шерстью обрастёшь! — засмеялся Кир, а потом почему-то смутился. Покосился серым глазом, заморгал: — Сиана, а можно тебя кое о чём попросить?
— А-а?
— Голова уже зажила, но грязная и чешется жутко. А мне одной рукой не справиться. Мыло у меня есть…
Мыло! У него есть мыло! Да за мыло я медведя вымою!
Наверное, с медведем было бы спокойнее.
До ручья мы, вдвоём на трёх ногах, доковыляли без происшествий. Кир опирался на костыль, я тащила незаменимый чайник — сообразила, что из носика поливать зело удобно.
А дальше началось…
Когда я одна на ручей ходила, то поступала просто. Скажем, собралась форель ловить — стягиваешь сапоги и штаны, и заходишь в воду. А если мыться, так вовсе одёжу на камне оставляешь, потому как на сто лиг окрест ни души. Но это когда одна… а если рядом парень?
И он отчего-то задёргался: сапог снял, а накинутую на плечи рубаху постеснялся. Вцепился в рукава, и ни в какую. Пришлось уговаривать, не зря же мы сюда тащились?
— Мокрым будет. И всё равно снимать придётся, чтоб сушить. Ты меня, что ль, боишься?
— Неудобно, — признался он.
— Я тебя видела, когда бинтовала, забыл? Кстати, как рёбра?
— Нормально. Не болят уже.
— Тогда давай размотаю повязку и хоть оботру тебе спину.
— А тебе не неудобно?
— Да я на тебя как на парня не смотрю, — отведя глаза, честно-честно соврала я.
Он фыркнул и надулся. Похоже, обиделся.
Пока мыла и поливала из чайника склонённую тёмную голову, глядела куда угодно, только не на Киршена. Волосы мягкие и не просто чёрные, как у меня, а тёмно-тёмно каштановые. И на ощупь шелковистые, а мыло мятой пахнет. Шея загорелая, лишь там, где волосами прикрыта, белая полоска. Плечи широкие, крепкие. И мне тоже было неловко, щёки просто горели. Чувствовалось непонятное напряжение, словно говорим и делаем одно, а на самом деле происходит что-то совсем другое.
Кирову спину я протёрла намыленными бинтами, которые прополоскала в ручье. Причём пальцами тела старалась не касаться. Только тканью. Будто боялась обжечься. Удивительно, но синяки под гладкой загорелой кожей уже исчезли, осталась лишь пара затянутых корочкой царапин. Дойдя до талии, остановилась — остальное он захотел сделать сам. По правде, я вздохнула с облегчением. Сказала, что отойду за кусты, тоже искупаюсь.
На обратном пути он на меня не глядел, словно я его чем-то обидела.
Он что, в монастыре рос? Вообще, если подумать, я ж о нём почти ничего не знаю…
Оказалось, не в монастыре. А с мамой, папой и младшим братом по соседству с городком под названием Золотая Падь.
— Там когда-то прииски были. Золото кончилось пару веков назад, а названия остались. Речка Златогривка, село Золотая Подкова, город Золотая Падь.
Я о таких и не слыхала. Но когда Кир пояснил, что это рядом с Тарганом, кивнула. Слышала и своими глазами на карте видела — большой торговый город Тарган стоит севернее Марен-Кара. Выходит, не так уж и далеко, не на краю света. Хотя всё равно непонятно, что Кир в Драконьих горах потерял. И, похоже, этого я не узнаю. Потому как на прямой вопрос он снова повторил, что рассказать не может, права не имеет.
Странно, что за тайны такие?
Иногда Кир меня вроде как подкалывал, шутил.
Однажды после еды он уснул — он вообще спал, как зимний сурок, наверное, на выздоровление уходили все силы, а я, прибрав посуду, присела в изножье кровати — больше-то особо было некуда — и стала его разглядывать, снова гадая, что же Кир в этих Драконьих горах позабыл. И сама так расслабилась, что с открытыми глазами заклевала носом. И даже не заметила, как Кир проснулся.
В себя пришла от его голоса:
— Будешь долго смотреть на мою родинку — могу понравиться. У отца такая же на том же месте, и он говорит, что именно родинка позволила поймать мою маму.
— А мама? — зевнула я спросонья, прежде чем сообразила, что делаю.
— Мама смеётся. И говорит, что у него есть ещё одна, но где, она не скажет.
Я открыла было рот — и захлопнула. Потому что поймала себя на том, что чуть было не ляпнула, а у Кира вторая тоже есть?
Тьфу ты! Провокатор недобитый! Веселится он, что ль, так?
И вообще, несмотря на внешнюю открытость, с Киром многое было непонятно. Например, то, как быстро он выздоравливал — рёбра уже зажили, синяки прошли, и даже рукой он уже двигал и, похоже, та не ныла.
А однажды, ближе к вечеру, когда сунулась в землянку, чтобы разжечь очаг — готовить ужин, увидела, что Кир сидит на краю кровати с прямой спиной и закрытыми глазами. Лицо отстранённое, в себя ушёл. Руки вверх ладонями на коленях лежат, и так интересно — большой палец и указательный друг друга касаются.
— Ты… медитируешь?
Открыл глаза и удивлённо заморгал, словно только проснулся. Взгляд казался рассеянным.
— Да. Ты знаешь о медитациях?
— Слышала. А как ты это делаешь?
— Ну, у меня всё просто. Представь, что внутри горит свеча. И ты на неё глядишь.
Чудно как. Может, попробовать, вдруг что да выйдет?
И тем же вечером я увидела кое-что ещё. Уже начало смеркаться, наверное, потому и заметила.
Кир снова сосредоточенно водил по больной ноге сложенной лодочкой ладонью. Стал сдвигать руку, чуть приподнял — и показалось, что из ладони и впрямь сияние идёт. Стала глядеть дальше. Точно! Слабое, чуть заметное, но есть.
Вот кем надо быть, чтоб зелёным светиться?
Выходит, хоть он и говорит, что не маг, но что-то там нечисто…
Ночью отчего-то проснулась. Тихо приоткрыла глаза. Почти темно. Под пологом леса, да в каменных хоромах света ровно столько, чтоб поднятую руку разглядеть. Чуть повернула голову и увидела, что Кир тоже не спит. Лежит на краю постели, опёршись на локоть, и на меня глядит. Несколько секунд мы таращились глаза в глаза, а потом он смущённо кашлянул и молча отвернулся к стенке.
Я тоже отвернулась, словно ничего и не было.
Но заснуть не выходило. А потом услышала тихое:
— Сиана, ты не спишь? Протяни руку, позволь, я до тебя хоть пальцем дотронусь?
Чего это он?
Повернулась — гляжу, он снова улёгся так, чтоб меня видеть.
— Пожалуйста…
Было в его голосе что-то такое, что захотелось ответить. И потом, он же ни о чём плохом не просит? Подняла правую руку, протянула к нему.
Медленно, очень медленно, мы соприкоснулись пальцами. Легко и чуть щекотно. А ещё отчего-то горячо… Может, я зря?
— Спасибо, — выдохнул он. — Знаешь, когда на меня откос рухнул, я думал, что умру под обвалом. Решил, что буду держаться, сколько смогу. Но у самого бы сил выбраться не хватило. А ты меня спасла. — Убрал руку. — Прости, что разбудил.
Заснула я почти на рассвете.
На следующий день Кир захотел перебраться на пол, на кучу лапника, потому как он мужчина и вообще хозяйское место занимает, но я отмахнулась:
— А подниматься как с пола будешь на одной ноге? Или ты летать умеешь?
— Летать не умею. Но всё же ты девушка…
— …которая тебе не нравится, — пожала плечами я.
— Почему ты так думаешь?
— Когда ты очнулся в первый раз и меня увидел, попытался отшатнуться, — пояснила я точку зрения.
Он замялся. Почесал кончик носа.
— Ты не так поняла. Тут другое… А ты очень симпатичная.
Да ну? Может, горный воздух мне на пользу пошёл, и я похорошела? Только вот незадача — на сто лиг в округе ни одного зеркала не сыскать, чтоб на красивую себя полюбоваться… Разве что в ручей заглянуть. То-то там рыбы от восхищения глаза пучат.
Фыркнула.
Он вздохнул:
— Не веришь? Мне просто гулять пока нельзя, а ты так близко была…
Я насторожилась. Что-то в этом есть знакомое. В голове завертелся смерч из обрывков услышанных фраз, мимолётных впечатлений, а потом, как лист из разорванных клочков, начала складываться картинка. Клочок за клочком, кусок за куском…
«Но принц по крови был драконом и не мог рано жениться».
«Я не маг…»
Заживает всё, как на собаке.
Медитирует по вечерам, а ладони зелёным светятся.
И, наконец, мы встретились в Драконьих горах, куда люди не ходят.
— Кир, скажи… — Поймала внимательный взгляд серых глаз: — Ты — дракон?
Он замер, глаза на секунду сузились — а потом медленно кивнул.
— Я человек чуть больше, чем наполовину. Для тебя это важно?
Застыла, глядя на Киршена.
Значит, настанет день, и у него появятся крылья. А ещё у Кира есть живые родители, которые наверняка рассказали ему намного больше, чем знаю я. Учили, объясняли, воспитывали, заботились. Почему-то стало грустно — я тоже могла бы летать в этой стае, но не уродилась, не дотянула, не сложилось, не срослось. Не хватило на то моей доли.
Сморгнула слёзы.
Выходит, он тоже мне не пара.
Покачала головой и отвернулась.
Остаток дня мы почти не разговаривали.
Отчего-то было безумно грустно. Что ж я такая неприкаянная, судьбой обделённая? Ладно, переживу… Надо подумать, о чём полезном его можно расспросить. Наверняка ведь знает кучу всего, о чём я и не слыхивала. Завтра попробую.
Расспросить не вышло.
Наутро Киршен ушёл.
Наверное, я бы долго не сообразила, куда он делся, если бы не лежащий на кровати лук с дюжиной уже оперённых стрел — и где он перья нашёл? — и коротенькая записка: «Я ухожу. Лук — мой тебе подарок. И не сомневайся, ты очень красивая. Драконьей тебе удачи». И, вместо подписи, затейливое «К» внизу.
И котелок он оставил тоже… Наверное, видел, как я это пузатое чудо по боку оглаживаю и завистливо вздыхаю.
Что же это такое?
Получается, я Киршена больше не увижу?
Плюхнулась рядом с луком и схватилась за голову, пытаясь собраться с мыслями. Давно он ушёл? Вряд ли. Потому что просыпалась я рано, а рассвело не больше часа назад.
Но я же была уверена, что Кир останется тут ещё надолго, ведь опираться на ногу толком у него пока не выходило! А пока он будет выздоравливать, надеялась как-нибудь уговорить его взять меня в попутчики. Куда бы ни шёл. Не так важно… Ведь рано или поздно он повернёт назад, а вдвоём выбраться легче.