— Почему ты так одета? Ну-ка, марш в избу! Сейчас всё мне объяснишь!
И чем ему не по вкусу мой охотничий костюм? Шёлковая чёрная рубашка, камзол и штаны из замши, цвета среднего между серым и голубым, в цвет чешуи моей второй сущности, чёрные телячьей кожи дорожные сапоги, волосы заплетены в косу.
За эту косу он и попытался меня схватить.
Своеобразное приветствие. Однако зря он это. К урокам Кона за пару последних лет добавилось много других. Только драться с отчимом я не хотела. Увернулась и пошла своей дорогой. Нужна — пусть догоняет.
— Думаешь, вот так уйдёшь после всего, что сделала?
А что я сделал а-то?
Оказалось, много чего.
Через три дня после моего исчезновения разразилась гроза. Первая же молния ударила в баньку, и та вспыхнула, как сухая солома. А другая угодила в хлев — и обе коровы и половина овец погибли. Мало этого — не успели отстроить новый хлев и на остатки запасённых денег купить телушку, на поле пришли кроты. Как со всей округи собрались. Половина урожая пропала. А внезапный град добил остальное. И с тех пор не везёт год за годом…
Рассказал мне это не Ортей, а выбежавшая на крыльцо на крики Лив, пока мы с ней шли в сторону кладбища.
Сама Лив постарела, сдала. Видно, пятая беременность, закончившаяся выкидышем, далась ей тяжело. Лицо усталое, руки красные, с взбухшими венами. На меня она косилась с опаской, очевидно прикидывая, чего можно ждать от возвращения падчерицы.
— Син, а ты сама как?
Пожала плечами. В двух словах не расскажешь. Да и насколько чистосердечен этот интерес? Или она просто хочет знать, не за наследством ли я приехала. Что же — разглядывая пару заросших бурьяном холмиков с покосившимися вешками, решила я — если так, Лив угадала.
— Могилы скоро будет не найти, — посмотрела на неё в упор.
Та потупилась. Понятно. Могла бы хоть детвору послать траву выдрать, да, видно, не захотела.
— Кто за ними смотреть будет? Думаешь, забот нам больше нет? — догнал нас Ортей.
Покачала головой:
— Ортей, я больше не твоя падчерица. И пойдём-ка к старосте, дело есть.
— Зачем тебе староста?
— Там увидишь.
— Смелой стала?
Посмотрела ему прямо в глаза и сделала шаг вперёд. И он — отступил.
Всю дорогу к дому Енифа мы молчали.
— Итак, — закончила я короткую речь, — я здесь и по закону предъявляю права на своё наследство.
Ливая ахнула, Ортей выругался нехорошим словом и, занеся кулак, шагнул ко мне. В этот раз уходить от столкновения я не стала. Увернулась, ткнула двумя пальцами в руку Ортея повыше локтя — и та повисла плетью. Вздохнула:
— Предупреждала.
— Так поступать с отцом!
— Ты мне не отец. А если и был кем, то перестал, когда за Гара против воли просватал. Но сделанное мне я простить ещё могу, а вот смерть бабушки Рилы не прощу. Ты же тогда проводить её не дал, хотя знал, что она плохо видит. Это из-за тебя она на сырой земле два часа стыла, пока ты норов показывал. Так что, без обид, Ортей, по-твоему больше не будет.
Ениф чуть качнул головой, прищурился, разглядывая меня и что-то прикидывая. Потом кивнул:
— Ортей, я сделать ничего не могу, девка в своём праве.
— Моё имя — Шиана тер Сейшерт. И сейчас мы составим новый документ. Дом и поле принадлежат теперь мне. Но я отдаю их в аренду за невысокую плату. Арендатор обязуется платить ежегодный налог в казну, что, впрочем, вы делали и до меня, а ещё следить за могилами на кладбище и держать их в порядке. Камни на могилы бабушки и мамы я поставлю, надписи сделаю сама. Но если прилечу и останусь недовольна, выгоню ко всем троллям и новых хозяев приведу. — Перевела дыхание: — А не нравится — стройте другую избу, раскорчёвывайте новое поле. А сюда я найду, кого поселить.
И закончила:
— Лив, ты согласна стать моим арендатором?
Ливая растерянно уставилась на меня, потом на Ортея, очевидно, ожидая решения супруга и повелителя. Ортей побагровел, стиснул зубы — и неохотно кивнул.
Ну, вот и всё.
Когда мы шли назад к дому — я хотела забрать книгу матери — Лив заговорила:
— Ты зла на Ортея не держи. Он добрый, только жизнь тяжёлая…
Когда-то я, почти слово в слово, это уже слышала. Посмотрела ей в глаза:
— Лив, а ты бы Белёну за Гара отдала?
Лив потупилась.
Вот то-то же.
Уже на обратном пути, когда уходила одна с книгой под мышкой — желающих проводить меня отчего-то не нашлось, — у колодца встретился Бор. Молодой светловолосый могутный парень, слегка похожий на подросшего телка. И выражение лица соответствующее — глаза чистые, без единой мысли. Хотя, увидев меня, он уставился на грудь, на ноги — и присвистнул.
Точно не узнал…
— Пялиться на чужих невест — дурная примета, — сообщил невесть откуда возникший Киршен, нарочитым жестом прикоснувшись к рукояти меча.
Бор потупился. И, замявшись, неловко поклонился нам обоим. А мне стало весело. Интересно, что скажет Бор, когда поймёт — а ведь наверняка назавтра вся деревня знать будет, — кому кланялся?
Ну, что скажет, то скажет. Мне до того дела уже нет. Но откуда так вовремя взялся Кир? Тоже прятался под отводом глаз? Возможно. Магия у него намного сильнее моей…
— Ты задержалась, так что решил выйти навстречу. Вдруг пригожусь? Книгу, например, понести… Поцелуешь? — ткнул пальцем в родинку.
Я засмеялась…
Наутро — мы с Киршеном постарались на пару — на кладбище появились два огромных красных гранитных валуна. Вес такой, что трём битюгам не своротить. Одна сторона каждого стёсана и отполирована магией.
Надписи были просты:
«Рилея тер Сейшерт, жена Таршидда, мать Шиара».
«Лиала тер Сейшерт, жена Шиара, мать Шианы».
Вряд ли я прилечу сюда снова. К дому и полю, если верно понимаю, должна вернуться удача, справятся и без меня.
Крокодилы меня разочаровали. Одного явления драконьей морды хватало, чтобы зверюги в десять локтей длиной в панике срывались с берега и плюхались в озеро, поднимая фонтаны брызг. Можно подумать, под водой они от нас спрячутся!
Жор-рыба понравилась больше — та без раздумий вцепилась Страннице в хвост. От неожиданности мы так и взлетели… Полагаю, Кир с Вихрем будут потешаться годами, да ещё всем родственникам расскажут, как я рыбу на живца ловила.
Но золотые вечера вдвоём были прекрасны… Янтарные облака, медовые поцелуи… Может, мне и вправду перестать увиливать и выйти замуж? Ведь поняла уже, что не просто влюбилась, а полюбила… так чего тяну?
«Выходи, — согласилась Странница. — Вихрь тоже ждёт».
Ну вот, трое против одной за замужество. Похоже, не отвертеться… Эх, а в приданое принесу мемориальный чайник.
Залетать в Гифару я в последний момент раздумала. Как бы ни сложились дела у Яниса после моего ухода — это касается лишь его самого и его семьи. Если он забыл меня, оно и к лучшему, ни к чему напоминать. А если ещё помнит, и вовсе некрасиво дразнить — я-то нашла себе другого, того, кто не снизошёл, а сумел поднять меня саму до небес. А демонстрировать леди Лобелии, какой леди стала сама, и вовсе мелко. Ведь плохой или злой хозяйкой она не была.
На заимку патруля мы прилетели утром.
Обернулись людьми и пошли к дому.
Я не ждала, что мне обрадуются, но Лэш и Лир, чистившие лошадей во дворе, встретили меня вполне дружелюбно.
— Какими судьбами? Мы думали, ты пропала. Кон, как вернулся и узнал, что случилось, поругался с Оласой и Батькой и ускакал тебя искать. Три месяца дороги обшаривал, побывал в Суре, в Галарэне, в Марен-Каре — и ничего не нашёл. Словно ты сквозь землю провалилась.
Ну, примерно так всё и было.
— Да, Оласа просила передать, если когда-нибудь тебя встретим, чтобы ты к ней зашла. Поговорить о чём-то хочет.
Хорошо, зайду.
Оласа раскатывала тесто.
Я остановилась в дверях: замша и мука — вещи плохо совместимые, потому как к друг другу липнущие. Парадокс, так сказать.
— Здравствуй, Оласа!
— Суна! Ты жива?
— Жива, — улыбнулась я, чувствуя, как от искреннего облегчения в её голосе во мне тоже словно тает ледышка, лежавшая на сердце. — И зови меня Шиана, это имя дал мне отец.
— Значит, Шиана… Ну, садись, поговорим.
— Я перед тобой виновата, очень виновата. И хоть не знала, но могла бы разобраться, а не рубить с плеча. Выяснилось всё случайно. Где-то через месяц после того, как ты ушла, мы с Лианной были на кухне, а я варила борщ. А она, как поглядит на кастрюлю, хихикать начинает. И так несколько раз. Ну, я и пристала, что там смешного, и — слово за слово — вытянула, как она тебя, мол, разыграла. Тут мне не до смеха стало. На следующий день отписала её отцу, спросила, что да как. И, — Оласа встала, выдвинула ящик стола и достала мятую бумагу, — получила вот что. Прочти сама.
Я осторожно взяла уже истёртый на сгибах лист:
«Дорогая племянница!
Чувствую себя виноватым, что не написал раньше и не рассказал тебе о Лианне. Молчал, потому что всё же родная кровь.
С моей дочерью что-то не так. Понял я это не сразу. Сначала заметил, что в доме не задерживаются служанки. Загадочным образом прежде честные начинали воровать, аккуратные били посуду, чистоплотные разводили тараканов в белье. Лишь потом я узнал, что всё это — проделки Лианны. Кончилось тем, что в наш дом никто не хотел идти служить. Дочери в городе даже прозвище дали — уртаби.[7]
Жена терпела, сколько могла. Но когда она едва не потеряла ребёнка, потому что дочь заперла её в горячей бане, я решил отправить Лианну к тебе. Может быть, пребывание среди тех, кто не будет баловать и потакать прихотям, пойдёт девочке на пользу.
Не знаю, в кого пошла дочь — такая милая снаружи, и гнилая внутри.
Надеюсь, она повзрослеет.
Ох. И что тут скажешь?
— А где сейчас Лианна?
— Вернулась к отцу. Отсюда ей приш