«Словно плоское блюдо», – подумал Лефтрин.
Капитан старался не задумываться, что случится, если в ближайшее время пойдут серьезные дожди. Если с ливнямивода начнет прибывать, драконам некуда будет отступить. Лефтрин выбросил из головы бессмысленные тревоги в уверенности, что Меркор осознает их положение не хуже его. Он день за днем вел сородичей к Кельсингре или смерти. Но к чему именно, они узнают только в конце пути.
Лефтрин окинул взглядом горизонт, но не заметил ничего обнадеживающего. Никогда раньше он не ощущал себя такой крошечной искрой жизни, плывущей на щепке. Небо над головой было просторным и серым от высоких облаков. Капитан скучал по тенистым речным берегам, среди которых прошла вся его жизнь. Днем свет казался безжалостным, а в ясные ночи звездное одеяло над головой еще сильнее подчеркивало ничтожность человека.
Где-то вдалеке хищная птица, ястреб или орел, издала долгий одинокий крик. Драконица Татса встрепенулась ото сна и подняла голову. Вопросительно протрубила, но, не дождавшись ответа, снова уткнулась себе в крыло. Драконы сбились вместе, словно утомленные перелетом водоплавающие птицы, прижав головы к груди или уложив на спины соседей. Такой сон не мог принести им расслабления. Они спали стоя, как матросы, вынужденные нести бессменную вахту. Лефтрин сочувствовал им, но ничем не мог помочь.
Насекомых становилось все больше, но, по крайней мере, над этой рекой по ночам в изобилии носились летучие мыши, а днем охотились мелкие проворные ласточки. Хотя жалящих, жужжащих комаров и мошек от этого не становилось меньше, все-таки было приятно видеть, как их пожирают.
По привычке Лефтрин вытащил из кармана трубку. Посмотрел на нее, повертел в руках и убрал обратно. На борту не осталось ни крошки табака. И кончился не только он. Вышел весь сахар и кофе. От чая осталась одна пыль. Сухарей – два бочонка. Когда закончатся и они, люди будут целиком и полностью зависеть от охоты и собирательства. Капитан нахмурился и решительно помотал головой, разгоняя тревоги.
«Где есть чистая вода, найдется и пища», – напомнил он себе.
Рыба здесь водилась в изобилии, а у некоторых камышей были толстые, сытные корни. Последние пару ночей Карсон нарочно ставил сети на птицу. Пока ему не слишком везло, но когда повезет – а однажды повезет непременно, – им достанется жареная утка. Или, скорее, вареная, напомнил себе Лефтрин, чтобы сберечь дрова. В последнее время большие топляки попадались редко. Теперь они ревностно высматривали любой плавник, подхваченный в дни высокой воды. Хранители каждый вечер отправлялись собирать сухой камыш. Сгорал он быстро, поэтому ежедневно ребята набирали целые снопы и скручивали стебли в пучки, чтобы горели дольше. Благодарение Са, ночи пока еще оставались теплыми.
Одежда на всех истрепалась и сильно пострадала в едких водах реки Дождевых чащоб. Ткань протерлась до дыр. Штаны укоротились, поскольку часть штанин пошла на заплаты для коленей. Элис разделила свой некогда богатый гардероб между всеми хранительницами, не дожидаясь просьб. Седрик последовал ее примеру. Ребята-хранители смотрелись непривычно, занимаясь повседневными делами в льняных и шелковых рубашках ярких цветов. Но Лефтрин понимал, что все это лишь отсрочка неизбежного. Пока что они кое-как выкручиваются, но рано или поздно им придется найти настоящее решение.
К нему подошла Элис с парой дымящихся кружек. Свою она поставила на планширь, а вторую протянула капитану.
– Чай? – спросил он.
– Да. Почти самые остатки. И очень слабые.
– Зато горячие, – заметил Лефтрин, и они улыбнулись друг другу сквозь исходящий от кружек пар.
Оба обозревали горизонты открывшегося им простора.
– Русло с каждым днем становится все мельче, – помолчав, высказала Элис их общую мысль. – Я не думаю, что драконы знают, куда идут. В воспоминаниях Смоляного Кельсингра располагалась на берегах крупной реки, а не такого озера.
Больше она ничего не сказала. Они оба прихлебывали чай и размышляли. Гадали, верный ли они выбрали путь, прикидывали, что будет, если вода станет слишком мелкой для Смоляного, сомневались, не потребуют ли драконы повернуть назад. Затем Элис положила свободную руку на плечо Лефтрина, а он склонил голову и прижался к ней щекой.
– Я люблю тебя, – произнес он негромко.
Он еще не говорил ей этого. Даже сам не думал, что скажет вслух.
– И я тебя люблю.
Слова дались ей так легко, как будто она повторяла их тысячи раз. Это обрадовало капитана. Значит, ей важны были не слова, а то, что за ними стояло.
Он улыбнулся, обнял Элис за талию и притянул ближе. Как приятно быть в этом уверенным в день, когда тебе кажется, будто ты ничего не знаешь наверняка.
– Похоже, облака рассеиваются. Может, нам выдастся еще один солнечный день, – предположила Элис, глянув на небо.
– У тебя появятся новые веснушки! – обрадовался Лефтрин.
– Не понимаю, что тебе в них так нравится! – покачала она головой, притворно хмурясь. – Я столько лет пыталась их вывести – и лимонным соком, и пахтой…
– Должно быть, целовать тебя тогда было особенно вкусно.
– Вот дурачок! – кривовато улыбнулась она. – Никто меня тогда не целовал.
– По-моему, это мужчины в Удачном – дураки, а не я.
Элис по-прежнему улыбалась, но в глазах ее мелькнула тень, и Лефтрин понял, что напомнил ей о Гесте, о ее унижении и обмане. Увы, все его старания не могли избавить ее от боли. И он знал, что эта память все еще омрачает ее отношения с Седриком. Оба упорно держались на расстоянии, общаясь вежливо и едва ли не любезно, но с настороженностью людей, глубоко ранивших чувства друг друга. Капитан жалел их обоих. Элис достаточно много ему рассказывала, чтобы Лефтрин знал, что их дружба на много лет старше ее злосчастного брака с Гестом. Ему хотелось бы, чтобы ее и дальше поддерживала забота Седрика. Эта утрата рушила ее представление о себе. Капитан жалел, что Элис не хватает одного лишь его уважения, чтобы ощутить собственную значимость, но сознавал всю эгоистичность подобных сожалений. Он не мог заменить ей весь мир. Элис нужно поправить надломленную дружбу, иначе она так и не обретет душевного спокойствия. Капитан искренне надеялся, что это случится уже скоро. Смоляной слишком тесен для ссор и раздоров.
И все же раздоров хватало – стараниями Грефта. Он слонялся по кораблю, не хранитель и не член команды, отвергнутый драконами, неудавшийся предводитель с подорванным здоровьем. Лефтрин пожалел бы его, если бы Грефт позволил. Но нет. Он превратился в самого желчного и злобного человека, какого только встречал капитан. Много раз Лефтрин жалел, что Кало попросту не съел его той ночью.
– Что-то ты притих. О чем задумался?
– О Грефте, – коротко ответил капитан, и Элис кивнула:
– Он как-то сам собой приходит на ум.
– Вечером, когда ты уже ушла спать, случилась небольшая стычка. Грефт вчера весь день провел на борту. Может, из-за изменений двигаться не может, может, хандрит. Татс подошел к нему и сказал, что, если он и сегодня не будет охотиться, они с Харрикином возьмут его лодку и снасти и «найдут им применение», – пояснил капитан, отхлебнул чая и покачал головой. – Он говорил как будто только о снаряжении, но, думаю, имел в виду и кое-что еще.
– И что из этого вышло?
– Ничего особенного. Небольшая перебранка. Грефт, похоже, хотел драться, но Татс заявил, что не станет бить больного, и ушел. На том все и кончилось. Надеюсь, что кончилось, – добавил Лефтрин и отпил еще глоток остывающего чая. – Татс с Харрикином сказали ему, что сегодня утром возьмут снаряжение и отправятся на охоту. Надеюсь, Грефту хватит ума не ошиваться рядом, когда они придут за лодкой. Если он тоже явится и дело дойдет до драки, мне придется вмешаться.
– Может, они уже уплыли, – с надеждой предположила Элис.
– Возможно, но стоит проверить. Не желаешь ли немного пройтись, милая?
– Благодарю за приглашение, любезный сударь. – Присев в шутливом реверансе, Элис затем положила обветренную ладонь на подставленный им локоть в потертом рукаве.
Когда они начали свою прогулку по палубе, она невольно улыбнулась, представив, какое зрелище они являют со стороны. У нее не осталось ни одного наряда, не испорченного солнцем и едкой водой. Исключение составляло платье Старших, подаренное Лефтрином, но в повседневной жизни на баркасе столь длинный подол был не слишком удобен. Волосы Элис завились буйными кудрями, и даже у уличной торговки из Удачного кожа лица была нежнее, чем у нее сейчас. Ходила Элис босиком – то, что осталось от башмаков, она теперь берегла для того, чтобы сходить на берег, и уже целыми днями не обувалась вовсе. Никогда в жизни она не чувствовала себя менее красивой.
И более привлекательной. Элис покосилась на Лефтрина, и тот немедленно поймал ее взгляд. Она посмотрела ему в глаза, и он заулыбался шире, глядя на нее с обожанием. Да, здесь, на палубе этого корабля, она была прекраснейшей женщиной в его мире. Чудесное ощущение.
– Лодки нет, – сообщила Элис, напоминая ему об их деле.
– Верно. Что ж, значит, тут обойдется без неприятностей, – заметил он, не скрывая облегчения.
– А где лодка? – вдруг спросил из-за его спины Татс.
Грефт забрал лодку и все снасти, охотничьи и рыбацкие. Никто не знал, когда он ушел. Беллин вспомнила, что видела его на камбузе после того, как почти все разошлись по постелям. Тимару это не удивило. Перемены, происходящие с Грефтом, мешали ему спать, и он сам упомянул, что ему трудно есть. Когда кинулись проверить, то обнаружили, что исчезла изрядная часть их скудного запаса сухарей и небольшой котел. Это более всего прочего убедило девушку, что Грефт отправился вовсе не на охоту или рыбалку. Он покинул баркас, чтобы дальше идти своим путем.
Что удивило Тимару, так это поведение хранителей. Некоторые злились из-за пропажи лодки, все говорили, что никак такого не ожидали, – и никого, похоже, не заботила судьба Грефта. Бокстер с Кейзом упрямо молчали, а Джерд громче прочих кричала о том, что Грефт думал только о себе, когда забирал лодку, снасти – и сухари, «хоть и знал, что, кроме них, я мало что могу есть».