И прожита эта зима, прожита до самой последней минуты — он больше не войдёт в неё. Старый лед ломался, трескался и сходил; постепенно стаивала стылая корка, незаметно утекала в песок.
На поверхности ледяных озер показались остовы давно утонувших кораблей.
Сердце, подобное омуту со стоячей водой, сердце, которое не назовешь чутким… сердце, скованное холодом, вдруг всколыхнуло застенчивое дыхание весны.
Вот уже двадцать лет нет Лидии. После смерти примы не думал он, что с тем же чувством сможет на кого-то другого надеть статусную черную ленту.
Он ошибался.
В груди сделалось тесно: будто шевелится внутри какое-то неясное, смутное волнение. Не от плотских ласк, пусть и изысканных, не от того, что он может телесно обладать этим удивительно красивым человеком. Премьер отличается исключительной красоты наружностью, с этим не поспоришь. Но людей — и нелюдей — что принадлежат ему, было достаточно в большом Ледуме; среди них несложно найти и лицом привлекательных настолько, чтобы удовлетворить самый взыскательный вкус и любовь к прекрасному. Здесь же таится нечто другое, будто выходящее за пределы потребностей тела. Что-то, наполненное иным цветом, окрашенное в иной тон. Как глоток терпкого вина посреди унылой трапезы, как неожиданный яркий штрих в бесцветной серости зимы.
Привычная плотская любовь, преходящее увлечение, порыв… забава?.. нет, он был намного больше всего этого.
Глава 16, в которой снова черпают силу полной луны
На протяжении многих десятилетий лорд-защитник Ледума получал от подданных один только страх — и устал питаться этим холодным страхом.
Страх тянулся ему вослед длинным тяжеловесным шлейфом, липкой паутиной чужих переживаний, мыслей, слов, которые тысячи и тысячи людей день за днем устремляли к нему, как молитвы. Все эти беспрерывные эманации мало-помалу изменили природу беловолосого заклинателя, изменили саму его ауру, сделав ее формы необыкновенно острыми и устрашающими.
Подобно живому божеству, подобно древнему дракону, правитель вкушал нектар человеческого поклонения и в конце концов сделался его заложником. Отныне одно только появление лорда-защитника Ледума вселяло ужас в сердца, и те вновь и вновь отдавали эмоции, питая его той же самой энергией: страх перед ним нарастал, как снежный ком.
В целом, правитель отнюдь не был против такой мощной подпитки. Но как же тягостна, как удушлива темная энергия страха.
Конечно, Кристофер тоже боится его, но не только страх стынет в прозрачных глазах. Вкупе с привычным страхом в сердце аристократа как будто дышит какое-то трогательное, кроткое доверие. Доверие, которое отчего-то хочется оправдать. Хоть в глубине души лорд Эдвард и знает, что не сумеет этого: ненавидя постылую энергию страха, он уже не может на самом деле без нее обойтись.
И разве не прекрасен Кристофер даже в своём страхе, являя собой образец безупречной преданности?
По широкому поясу из белой парчи вьется узор серебра. Уже принявшийся было развязывать его молодой аристократ вдруг замер на середине движения — на бледном лице проступил тревожный румянец. Как этим тугим поясом, сердце его было связано красивым, счастливым послушанием. Но правитель спросил, какие тени скрываются в его душе, а он ничего не ответил. Был ли то риторический вопрос?
Кристофер и вправду желал бы, чтобы меж ним и его лордом не было впредь никаких недоговоренностей. В этот самый миг аристократ готов был открыть всё, что есть у него на сердце, поведать без утайки все секреты, которые только спросит с него его покровитель.
Видят боги, он больше не хотел хранить секреты.
— Милорд, могу ли я отнять несколько минут вашего внимания? — не выпуская из рук серебряный пояс, приглушенно обратился глава службы ювелиров. — Мне нужно признаться вам кое в чем.
Лорд Эдвард вздрогнул: в такой момент Кристофер собирается пуститься в какие-то таинственные откровенности?
Ох и неприятные же ассоциации рождало у него это нежелательное намерение. Практически дежавю: помимо воли всплыл в памяти давний неловкий разговор с Лидией, начинавшийся точно так же, один в один. Из-за чертовых белых одежд он что, похож на священнослужителя былых времен? Почему всех так и тянет исповедоваться в грехах, которых он вовсе не желает знать?
Как ни крути, а ничего хорошего из этого отродясь не выходило. Излишняя честность — опасна и достойна только сожаления.
— Довольно с меня признаний, — раздраженно пробормотал заклинатель и, протянув руку, просто-напросто запечатал собеседнику рот.
Тотчас распознав пролившийся в словах холод, аристократ поступил, как и полагается превосходно вышколенному слуге: заметив перемену в настроении гостя, он заметно упал духом, но не посмел настаивать. Однако, неприязненная реакция лорда определенно спасла его от рискованной тяги к искренности, свойственной многим возвышенным натурам и погубившей когда-то Лидию.
Помедлив, лорд Эдвард продолжил, глядя на него в упор с неопределенным выражением:
— Я хочу слушать твой голос, даже если слова твои — ложь, — темные глаза чуть сузились, однако тон остался спокойным. — Ты будешь рядом до тех пор, пока говоришь то, что я желаю слышать.
До тех пор, пока нежное сердце напоминает цветок, который так и хочется сорвать. Нет, лорд не желал знать ничего сверх этого, не желал знать ничего, что могло бы привести к разочарованию. Это единственное правило фаворита, которое не следовало нарушать.
Спеша подчиниться воле правителя, Кристофер приник губами к зажимающей ему рот ладони.
— Простите меня, — сокрушенно произнес аристократ, пытаясь выровнять голос и спрятать дрожащее в нем огорчение от допущенной ошибки. Наконец оставив в покое пояс, он сложил руки в молитвенном жесте. — Подобного более не повторится.
Кажется, лорду Эдварду пришелся по душе такой ответ.
— Продолжай, — ободряюще мягко велел было он, как вдруг роковая случайность окончательно разрушила приятные обещания этого позднего рандеву.
Прорезав ночную тишь, за окнами взревел гром.
— Что за черт, — рявкнул лорд, и лицо его исказила гримаса ярости — разительный контраст по сравнению с расслабленным выражением каким-то мгновением ранее.
Следующая произнесенная заклинателем фраза оказалась сплошь непечатной, так что Кристофер аж зажмурился от ее вызывающей грубости и мигом вернулся с небес на грешную землю.
Без церемоний оттолкнув приближенного в сторону, лорд Эдвард кинулся к выходу на террасу. Проклятье! Судя по всему, не только он один воспользовался изобильными ресурсами полнолуния для проведения ритуала.
Ничего не понимая, премьер растерянно обернулся вслед правителю, и уже в следующую секунду воочию узрел причину внезапно охватившего его бешенства.
Черной стеной на Ледум обрушился дождь.
Капли косыми росчерками заполнили воздух; мрачное небо, казалось, потемнело еще сильнее от продолжающих сгущаться грозовых туч, которые в один момент сокрыли луну. Увы, то был не обыкновенный ливень, к которому жители города уже сделались привычны. Как и лорд Эдвард, Кристофер сразу же угадал в нем искусственную природу, разглядел быстро остывающие следы мощной, филигранно исполненной магии.
Ночной дождь был вызван руками человека!
Принимая в расчет особенно неустойчивое состояние погоды в Ледуме, такое вмешательство было строжайше запрещено и чревато экологической катастрофой. Попытки же ликвидировать последствия спровоцируют еще большее раскачивание и без того нарушенного природного баланса.
Разрушить хрупкое равновесие легко, на восстановление же могут уйти годы.
Однако, как бы ни был талантлив неведомый заклинатель, а вызвать дождь такой силы извне невозможно: сторожевые башни не пропускали внутрь никакой магический импульс. Это означало только одно — дерзнувший преступить запрет правителя Ледума притаился где-то здесь, в его обожаемом городе.
Риск, расходящийся с представлениями о нормальности, даже самыми запредельными.
Не сразу Кристофер осознал весь ужас происходящего. А когда смог наконец осмыслить, без слов закрыл лицо руками, мечтая незаметно исчезнуть, раствориться, оказаться где угодно, только бы не стать свидетелем праведного гнева правителя, который последует неминуемо, как рассвет.
И в самом деле — высокая волна гнева в мгновение ока захлестнула и переполнила чашу его сердца. Магическая энергия живо проклюнулась из алмазов, прорастая белесыми стеблями силы, словно набухшие соком весенние почки: диковинные узоры стремительно оплетали ауру боевого мага. Яркой вспышкой развернулось защитное силовое поле. Драгоценные камни моментально включились в работу, и вот уже всю комнату целиком заливает испускаемый ими холодный свет.
Кристофер сразу понял, что видит пред собою: боевое неистовство, которого давно уж не замечали за правителем. Глава службы ювелиров худо-бедно научился переживать дикие вспышки раздражения, свойственные лорду Ледума в обычной жизни, но как справиться с этим?
Находиться в спальной комнате стало смертельно опасно.
В этот миг Кристоферу, конечно, хотелось бы защитить себя, но гораздо больше того — защитить самого лорда от гнева, впустую растрачивающего ментальную энергию, изнуряющего, разрушающего его сердце до основ. Беловолосые рождены для битв и склонны давать волю неконтролируемой ярости, иногда даже за пределами поля боя — что и случилось. Хоть в данном случае премьер Ледума хорошо понимал и всеми фибрами души разделял этот гнев: кто-то посягнул на святая святых, посмел осквернить заветный город, любимое детище лорда!
Камни чувствовали ярость хозяина и были готовы атаковать немедленно, но не видели цель.
Истинная цель была сокрыта где-то там, в лабиринте ночных улиц, и ее еще нужно было отыскать. В личных покоях же, кроме Кристофера, более не было никого. Осознание вариантов развития событий вызывало инстинктивное желание ринуться прочь из опочивальни, но умом премьер понимал — и пытаться не стоит. Почуяв движение, алмазы обязательно атакуют и в два счета убьют его.