Тем не менее, Кристофер видел смысл в подобных действиях: он был ясен, как серп молодого месяца. Эта новая война, как и предыдущая, и та, что была до неё — лишь очередной шаг на пути к свержению дома Севиров, падению Аманиты и установлению тотального господства Ледума. Лорд Эдвард делал заготовки, которыми сможет воспользоваться в будущем, пусть отдаленном послевоенным периодом зализывания ран.
В отличие от всех остальных людей, правителю было некуда особенно спешить.
Но… не означало ли всё это только одно: лорд-защитник преследует корыстные интересы, — не интересы города, даже не интересы государства в целом… Кристофер едва не задохнулся от неожиданно овладевших им странных мыслей. Сами по себе они уже были преступлением, достойным высшей меры наказания.
И всё же эти мысли не желали уходить.
Экспансия власти Ледума и распространение личного могущества на всей территории Бреонии — вот тот алтарь, на котором уже приняли смерть многие тысячи, и который ожидает всё новых жертв. Цель высока — сделать из пограничного северного города центр человеческой цивилизации, но для правителя Ледума, как гласит девиз на его собственном гербе, «Ничего не слишком».
Однако на сей раз, возможно, в лице молодого правителя Аманиты он встретил достойного соперника.
Кристофер поднял голову и посмотрел вверх — с тех пор, как ему был пожалован титул премьера, герб лорда Эдварда с этим самым гордым девизом теперь нависал над кроватью аристократа, даже во сне напоминая об обязательствах. Ему стало дозволено надевать одежды с геральдическими лилиями, а также носить гербовые цвета, серебро и лазурь одновременно, но воспользоваться уникальным правом Кристофер пока как-то не решался. Всё-таки подобные фигуры и цвета для торжественных поводов… да и в последнее время всё чаще обращается он к строгой классике и простоте черного.
Глава службы ювелиров внимательно всмотрелся в две тесно переплетенные стеблями Белые Лилии Ледума, одна из которых выглядела совершенно нормально, в то время как вторая, нижняя, по каким-то скрытым причинам стремилась в обратном направлении. Будто прорастая сквозь верхнюю, необычная перевернутая лилия уходила корнями в небо.
Было что-то загадочное в подчеркнутом движении вспять. Развитие наоборот, объединение противоположностей, перетекание одного в другое — какой подлинный смысл тут заложен?
Тяжесть этих бледных гербов подавляла дух.
Нет, лорд Ледума никогда не остановится: он слишком жаден до власти, он… слишком в ней хорош. Словно древнее божество войны, лорд живет только ей одной, и не может насытиться кровью и плотью павших. Не сам ли он когда-то поднялся против заветов предков, против самих основ единого государства, продемонстрировав полное пренебрежение к законам? Не его ли стараниями конфедерация стала разобщена и раздроблена, а священная власть верховного лорда предана забвению? Разве таким образом должен был поступать преданный вассал и лорд-защитник, единственной обязанностью которого является забота о вверенных ему жизнях горожан? Он расколол единую когда-то Бреонию на части, а теперь пытается собрать её вновь, как цветную мозаику, — но уже под своей рукой.
Успех этих честолюбивых замыслов может обойтись им всем очень дорого.
Сам ужасаясь подобным крамольным рассуждениям, Кристофер порывисто поднялся с кровати. Сердце колотилось, изящные пальцы аристократа нервно подрагивали. Ничего не скажешь — удачная тема для раздумий выбрана перед сном! Не в его праве судить о мотивах и результатах поступков августейших господ. Лорды не могут творить беззакония! хотя бы потому, что само их слово немедленно становится законом, облекаясь в его непреложную силу.
Бессмысленность и размах предстоящего кровопролития по-прежнему удручали премьера. Но Кристофер был слишком дисциплинированным слугой, чтобы о его сомнениях стало известно хотя бы одной живой душе.
Серебряные лилии сверкали почти угрожающе.
Горький дождь Ледума всё так же тихо шелестел за стеклами, и в шепоте его чудилось какое-то зловещее предзнаменование.
Мало что соображая, Себастьян с трудом разлепил кажущиеся свинцовыми веки.
Против ожидания, ощущения боли или разбитости оказались весьма умеренными, даже смутными, раны успели закрыться, напоминая о себе только свежими нежно-розовыми шрамами, а в голове поселилось состояние удивительной пустоты и покоя. Перед глазами тоже постепенно прояснялось.
Итак, новый день таки начался, а это уже очень даже хорошо, оставалось выяснить детали. Он оказался не связан, однако ни оружия, ни личных вещей поблизости не было заметно. Желая осмотреться, ювелир осторожно приподнялся на локтях и повернул голову от стены, к которой прилегала его лежанка.
Увиденное сильно удивило его!
Неведомый спаситель сильфа сидел прямо тут, за гончарным кругом.
Из-под ловких рук его, по локоть вымазанных глиной, выходило нечто странное — настолько причудливо искривленное, настолько вызывающе абстрактное, отвергающее законы гравитации и трех остальных известных ученым на сегодняшний день фундаментальных типов взаимодействия, что мало походило на что-то, чему можно найти практическое применение. Глаза незнакомца были плотно закрыты, что, по всей вероятности, не доставляло тому ни малейших затруднений.
Как зачарованный, Себастьян некоторое время молча следил за мерным вращением деревянного круга, за плавными, грациозными движениями, формирующих неведомое произведение искусства. Эти руки… определенно, это были руки мага. Умелые движения пальцев были похожи на порханье крыльев бабочки: используя силу инерции, они бесконечно вытягивали и вновь сдавливали тестообразную текучую массу, похожую на шоколад.
— Здесь ты в безопасности, беглец, — едва нарушив тишину, негромко обратился хозяин, каким-то непостижимым образом прознав, что гость его пришел в себя. — Отдыхай спокойно.
Спокойно? Да уж, точнее и не скажешь. Чего беспокоится-то? После всего того, что уже с ним произошло, после того как он смирился с самой смертью, сильфа довольно-таки сложно было напугать или расстроить. Тем не менее, что-то в нем всё же настойчиво требовало прояснить ситуацию и восстановить последовательность событий — накануне и сразу после его несостоявшейся преждевременной кончины.
Пустое любопытство, не иначе.
— Ты ведь маг? — не вполне уверенно уточнил Себастьян. Казалось бы, всё ясно говорило в пользу этого предположения. Однако полное отсутствие драгоценных камней или хотя бы следов их недавнего пребывания здесь, которые, уж конечно, разглядел бы наметанный взгляд ювелира, изрядно настораживало.
Помещение выглядело чистым от какой бы то ни было магии минералов, можно даже сказать, стерильным.
— Не говори глупостей, — незнакомец добродушно рассмеялся. На вид он был молод, совсем еще юноша. — К границам Ледума меня привела глина. Практически у самых ветряков имеется замечательное месторождение редкой красной разновидности, почти без примесей. А я… обыкновенный гончар.
Кто он там, кто? Себастьян едва ли поверил своим ушам. Гончар?
А что, леса Виросы — отменное место для обустройства частной мастерской по производству керамической посуды. И Гильдия со своими занудными правилами не доберется, и конкуренции абсолютно никакой. С покупателями, правда, тоже негусто, зато и от работы не отвлекают… да и не может быть всё идеально. Вот абсолютно ничего подозрительного тут нет — самое что ни на есть заурядное положение дел, не так ли?
— И всё-таки ты используешь силу драгоценных камней, — ювелир был настроен довольно-таки скептически. Желания притвориться, сделать вид, что всё в порядке вещей, почему-то не возникало. — Я видел твоё мастерство своими глазами.
Хозяин чуть заметно нахмурил брови, на единственный миг, и лицо его вновь разгладилось.
— Ты ошибаешься. Ты, как и городские, уже потерял слух, — голос струился мягко, но в то же время тяжело, как будто шелк с искусно спрятанной металлической нитью. В голосе таилась едва различимая неживая прохлада. — Глина дивно поет — а я умею слышать. Земля тоже поет, но… земля жестока. Она не желает отзываться на зов. Земля, наверное, уже никогда не простит нам предательства, бегства за стены от матери-природы, которую мы предпочли отвергнуть и забыть. Камни же безмолвствуют. Я думаю, они просто спят… спят так крепко, что похоже, будто они мертвы. Очень, очень похоже.
Сказать, что Себастьян был ошеломлен таким вычурным ответом, значило ничего не сказать. Отлично! А то он уже начал было переживать, что все непривычно в норме. Но его удача, как обычно, при нем — единственный человек на многие мили пустынного пространства, и тот законченный безумец. Это и немудрено: должно быть, свихнулся здесь от одиночества и столь однообразного проведения досуга.
Однако сильф все еще не терял надежды разузнать хоть что-то не столь отвлеченное.
— Тогда что же случилось с инквизиторами? — аккуратно поинтересовался он, правда, без особенной надежды на адекватный ответ.
— Пустоши убили их, — кратко, но емко пояснил собеседник.
— Хм-м… всех?
— Всех до единого.
Так. Ну, уже лучше, уже ближе к истине. Если опустить яркую аллегорию с Пустошами, становится понятно, что незнакомец без всяких видимых сложностей расправился в одиночку с несколькими опытными и вооружёнными до зубов воинами-ликвидаторами. По крайней мере, самому ювелиру повезло чуть больше, и он до сих пор жив. Но почему?
— Зачем ты спас меня? — прямо спросил Себастьян, решив не утруждать себя выстраиванием завуалированных вопросов. С таким собеседником не хватало только ходить вокруг да около — чтоб окончательно запутаться в происходящем.
Назвавшийся гончаром прекратил монотонное вращение круга и открыл наконец глаза. В них оказалось темно и сыро, как в старом домашнем погребе. И так же недоставало свежего воздуха.
— Без всякой корыстной цели, если ты об этом, — хозяин оставил свою работу в покое и тщательно вытер пальцы влажным платком. Мягкая глина, к вящему удивлению сильфа, не расползлась, а застыла насмерть — в той форме, в которой застало ее последнее прикосновение. — Ни в каком виде не жду я благодарности, не намереваюсь запечь и съесть тебя на ужин или силой удерживать здесь для выполнения тяжелых работ. Ты гость, которому я безмерно рад, а потому рассчитывай в полной мере на моё гостеприимство. Ты покинешь это место, как только пожелаешь и окрепнешь достаточно, чтобы продолжить свой путь в диких землях. Что до спасения… о, что за громкие слова… забудь об этом. Так уж сложилось, что я не слишком-то люблю инквизиторов. Взгляды их чересчур категоричны, чересчур тверды. Если адепты святой службы преследовали тебя, значит, ты не вписываешься в рамки. Мне же интересно всё,