Альварх вздохнул.
— Ты ведь знаешь: когда дойдёт до ключевых событий, я не смогу вмешаться прямо и изменить их. Впрочем, как и мой брат.
— Только на это и вся надежда.
На лице ящера мелькнуло и исчезло странное выражение.
— Ты слишком дорого мне обходишься, Эдвард, — чуть склонив голову на бок, мальчик оперся о второй подлокотник. Слова его прозвучали в иной, гораздо более жесткой тональности. — Мне наскучило брать ответственность за твои ошибки, беспрерывно решать твои проблемы. Как будто это я у тебя в услужении, а не наоборот. Может, выразишь мне благодарность, ради разнообразия?
Надев привычную маску безразличия, заклинатель молча кивнул. Прохладным телом змеи чистый и приятный голос дракона обвивался вокруг него, в кольцах живого золота становилось всё более тесно и неуютно.
Слово проплыло по тронному залу, одно-единственное тяжеловесное слово:
— Подойди, — скомандовал мальчик.
Маг нехотя приблизился, поднялся на возвышение и, не дожидаясь дальнейших понуканий, стал так, как и полагается стоять перед высшим драконом. Могущественный лорд Ледума преклонил колени перед своим собственным троном: левая рука прижата ладонью к груди, правая — ко лбу, пальцы собраны в особую фигуру. Кое-как заставив себя изобразить этот церемонный жест приветствия, он с раздражением опустил взгляд и уставился на пару вышитых золотом туфель.
Мальчик наклонился к нему и, поправив упавшую на глаза прядь, подчеркнуто медленно накрутил на палец блестящее серебро.
— Как люблю я эти волосы — они белее света звезд. Зачем ты снова обрезал их? Глупый обычай. Ты не должен ни по кому надевать траур: беловолосые выше человеческих законов. Беловолосые не принадлежат миру.
Альварх крайне редко прибегал к прямому принуждению, а потому сердце заклинателя заполнила невольная тревога. Обыкновенно высшему дракону не требовалось так грубо подчёркивать своё превосходство, тыкать носом в незыблемость статуса, который и без того не мог быть подвергнут сомнению.
Правитель Ледума чрезвычайно болезненно реагировал на подобные демонстрации силы.
— Волосы вырастут снова, — апатично отозвался он. — И уже почти не осталось тех, по ком я мог бы надеть новый траур. Беспокоиться не о чем.
Лорд Эдвард был единственным человеком, который, в силу их договора, не подпадал под ментальное влияние дракона и не оказывался естественным образом загипнотизирован, как любой другой представитель младшей расы.
Нередко Альварх проявлял снисходительность и позволял заклинателю вести себя с ним и говорить так, как только вздумается. Дерзость в манерах стража выходила из ряда вон и в какой-то степени забавляла ящера.
Кроме того, Альварх хорошо изучил свободолюбивую натуру беловолосого, дар и проклятие крови. Уже сам факт зависимости от кого-то оказывал сильнейшее воздействие на его психику. Если же давление увеличить, человек не выдержит: под натиском воли дракона он не согнется и будет сломлен.
Ужасная натура, неукротимая природа беловолосых — сражаться и побеждать. Невозможность же победы — равно как и невозможность смерти как избавления — серьёзно угнетает их дух. Приспосабливаться они не умеют.
Белого волка можно поймать и посадить в клетку, но это не сделает его верным псом. Белого волка можно искалечить или даже убить, но не подчинить своей воле. Тем не менее, Альварх не хотел лишаться великолепного, гордого зверя, да и кто в своем уме станет ломать принадлежащую ему редкую драгоценность?
Сломать — слишком легко, а потому оба частенько делали вид, что не замечают истинного положения вещей, и один из них не принадлежит другому.
— Жаль, я не успел посмотреть, как они отрасли с тех пор, как погибли Эрик и Эмма. И прекрасная Лидия, конечно же.
Ящер рассчитывал вызвать гнев, ткнув в проверенное больное место, но, к его удивлению, человек остался спокоен, даже равнодушен.
— Действительно, жаль, — бесстрастно проронил он. — Полюбуйся пока на портретах — последний закончили совсем недавно.
— Правда? Что ж, хорошо.
Альварх сощурил глаза. Прошло чуть более двадцати лет с тех пор, как он бывал в Ледуме в последний раз. Он ушел после казни примы, забрав с собою инфанту. Что ж, уже двадцать лет, как нет в живых Лидии, неудивительно, что ресурс старой любви иссяк. Лимит ненависти тоже, похоже, исчерпан.
Круг замкнулся.
В этом сильном сердце не осталось и памяти прежних чувств, не осталось сожалений. Значит, нет больше крючков, за которые можно вытянуть столь желанные эмоции.
Однако, всегда есть еще кое-что, чем страж может его насытить.
— Ты позволишь? — с преувеличенной учтивостью спросил дракон, вновь надеясь разозлить мага.
— Да, — голос раздался сухо, с прохладцей. — Утоли свою жажду.
Презрительный тон ответа был слишком не закрыт, слишком не замаскирован, чтобы остаться необнаруженным. Таким тоном нельзя говорить с драконами. Таким неосторожным тоном можно только усугубить своё положение, но лорд Эдвард едва ли уловил опасную перемену настроения своего собеседника.
Мальчик коротко рассмеялся и небрежно, одною рукой начал расслаблять, расстегивать мелкие пуговицы, длинной дорожкой сверкающие на высоком вороте лорда-протектора.
Пальцы путаются в серебряных завязках титульных одежд, в сложном кружеве нижней рубахи. Изящные пальцы эти венчают отточенные остро коготки. Лорд Эдвард знает: раны, нанесённые когтями дракона, практически не заживают, а потому предусмотрительно не совершает резких движений и вообще — практически не дышит. Страж не может перечить желаниям дракона. Альварх снова смеётся. Алые розы покачиваются в его волосах.
Если бы хотел, дракон мог бы разорвать, сдернуть всё лишнее одним рывком, но ему, очевидно, нравилась эта возня. Наконец, распотрошив многослойный наряд, ящер склонился к освобожденной от ткани шее, и дыхание его первым коснулось молочно-белой кожи.
Приоткрыты золотому взгляду скульптурные рельефы мышц. Под кожей призывно пульсирует ток сияющей крови. Альварх задерживает вдох, завороженный зовом жажды. Первородный драконий недуг снедает его: пульсации крови он видит так ясно, как если бы человек был из стекла. Дракон чуть медлит, продлевая щекочущий нервы момент, и, в конце концов, приникает к излому шеи, точно определив место выхода к поверхности крупной артерии.
Призывая всё отпущенное ему богами хладнокровие, лорд постарался отрешиться от происходящего и терпеливо переждать всю эту нарочитую выходку. Но, вместо ожидаемой боли от прокуса хищных зубов, маг ощутил лишь робкое, нежное прикосновение совсем еще юных губ.
Поцелуй дракона?
Это было что-то новое. Правитель поднял глаза и с растущей тревогой посмотрел на светоносное существо. Мальчик мягко улыбнулся ему, показав аккуратные, очень острые зубки. Запустив руку в золотистые локоны, он нащупал на стебле одной из роз длинный шип и незаметным движением сделал крохотный прокол на указательном пальце.
Вернув руку обратно, внимательно посмотрел на результат.
Лорд Ледума тоже заметил, что случилось, и слегка побледнел. Дыхание тут же перехватило, будто что-то ударило его в грудину: сердце забилось вразнобой. Правитель словно оцепенел, темные глаза расширились и застыли.
Воцарилась мёртвая тишина.
Лениво выползли несколько капель крови, и ранка тут же затянулась без следа. Тонкий, благородный аромат просочился в воздух вместе с этими крупными каплями, пробирая до мурашек.
Альварх протянул руку и дотронулся до лица своего стража, размазывая светоносную кровь по высокой, резко выступающей скуле. Размазывая темное золото по белоснежному алебастру кожи.
Лорд Эдвард потрясенно наблюдал за его действиями. Сердце продолжало колотиться. Это было подобно тому, как выбрасывать и топтать дорогие, изысканные пирожные перед самым носом тех, кто голодал и много дней не видел даже ссохшейся корки хлеба.
Крайние формы желания и бессилия сводили с ума.
— О чем думает мой страж? — бархатным голосом поинтересовался высший. — Тебе как будто неприятно?
Неприятно? Так поступать со священной кровью просто кощунственно. Это не обыкновенная смертная кровь, это сила, магия, энергия в чистом виде!
Но, очевидно, ящер скорее позволит священной крови пропасть втуне, чем даст ее человеку.
— Приказывай, великий, — послышался в ответ непривычно тихий, безо всяких интонаций голос мага.
Альварх удовлетворенно прищурился. Конечно, теперь-то заклинатель переменил нахальный тон. Это капитуляция.
Но — капитуляция не безоговорочная, а потому она не будет принята. Человек пытался спрятаться от него за той единственной формальной фразой, которую дозволялось произносить лишённым разума стражам. Укрыться за ничего не значащими картонными словами, чтобы не тронули, затаиться за последним рубежом, за которым, как говорят, «лежачих не бьют». Нет. Не выйдет. Он вытащит его оттуда, выцарапает из белой скорлупы, как беззащитного моллюска из раковины. И съест.
— И что же мне приказать? — мальчик капризным движением поправил тяжёлое золото волос. — У меня нет для тебя приказов.
— Значит, я могу идти?
Альварх в который раз подивился силе духа и выдержке заклинателя. Человек не собирался сдаваться на его милость. Он просто не умеет сдаваться. Глупое упрямство — особенность беловолосых, но в какой-то степени это даже восхищало.
— Можешь, конечно, — лениво проговорил ящер. — Я ведь ничего не запрещаю. Однако помни, дитя: всё позволено тебе, но не всё полезно. Тебе нужно научиться контролировать себя. Выйдя от меня в таком состоянии, ты непременно не сумеешь сдержаться и в своём раздражении убьёшь кого-нибудь… да вот хотя бы нового своего премьера. Но бояться нечего: это ведь не тот человек, из-за которого стоит обрезать белые волосы? Тебе на него плевать, не так ли?
Лорд Эдвард устало прикрыл глаза. Не стоило всё же вчера приходить в личные комнаты Кристофера. И зачем только он сделал это. Неужели, когда в сердце своем призывал он дракона, тот действительно услышал? Нетрудно представить недовольство высшего, которого призвали посреди любовной игры. Не это ли главная причина сегодняшнего дурного настроения?