– То есть разбойничьи набеги имели место уже тогда? – уточнил сэр Томас. – Как же тогда ваш барон покинул Кар, отправившись на турнир и оставив своих горячо любимых подданных без защиты?
– Незадолго до турнира набеги внезапно прекратились, – пояснила Берта. – Мы полагали, что опасность миновала.
– А потом столь же внезапно вновь возобновились? Несколько странно, вы не находите?
– Полностью с вами согласна, Ваше Сиятельство. Мы тоже полагаем это весьма странным. Бессмысленно начаты, без причины остановлены, затем возобновлены – набеги этих разбойников не поддаются никакой логике. Барон Савосский Кровавый – а это именно он стоит за атаками на Кар – отъявленный бандит, но отнюдь не психопат, он никогда ничего не делает просто так.
– С бароном Савосским пусть разбирается его сюзерен, герцог Альтер, – бросил маркиз. – Мы же с вами находимся во Флоренци, так что давайте вернемся на Флору. С какой целью барон Карский и вы пытались снять печать с «седла» сэра Эдуарда?
– Мы вовсе не пытались снять печать, Ваше Сиятельство, – хмуро произнесла Берта. – Что до меня, я понятия не имела ни о какой печати, полагаю, мой господин также был не в курсе.
– Зачем же тогда вы вскрыли «седло», несмотря на предостережение со стороны стражника?
– Вечером того дня барон получил письмо, в котором говорилось, что Эдуард Скотт, сбежавший из Кар с бывшим «седлом» сэра Роланда, выступает на турнире под именем сэра Эдуарда Драконья Кровь и номером двенадцать тридцать девять и что его «седло» стоит на площадке победителей первого тура. Естественно, барон тут же поспешил в указанное место. Было уже темно, но мне сразу показалось что «седло» не то. Тем не менее, чтобы окончательно в этом убедиться, пришлось открыть бронеколпак и заглянуть внутрь. Тут вмешался тот стражник, но к этому моменту уже и так было очевидно, что «седло» не принадлежит нашей квотной конюшне.
– И что же вы с бароном предприняли после этого открытия?
– Мы попытались отыскать сэра Эдуарда, – ненавистное имя по-прежнему вызывало у Берты оскомину, – в лагере, нашли его палатку, но в ней никого не оказалось. Прождав полночи, мы возвратились к себе, так как утром и мне, и моему господину предстояло принять участие в поединках.
– У вас сохранилось то письмо, полученное бароном? – спросил судья.
Берта слегка замялась.
– Видите ли, Ваше Сиятельство… Перед отлетом с Флоры мой господин оставил его мне, подозревая, что оно может понадобиться, но сегодня утром, собираясь на суд, я не обнаружила письма среди своих бумаг. Я все тщательно перерыла – письма не было на месте.
– Куда же оно подевалось? – недобро усмехнулся маркиз.
– Не знаю, Ваше Сиятельство, – развела руками воительница.
– Последний вопрос к вам, леди Берта, – спросил судья, слегка подавшись вперед. – Как, по-вашему, барон Карский относился к покойному графу Штерну?
– С глубочайшим почтением! – горячо заявила свидетельница. – И все мы, его подданные, включая меня саму, полностью разделяли его мнение!
– Благодарю вас, леди Берта, можете присаживаться, – разрешил маркиз. – Как я понимаю, – обратился он к распорядителю, – сэра Кретьена, столь любезно предоставившего обвиняемому свое «седло» взамен на полученное в баронстве Кар, мы услышать не сможем?
– Совершенно верно, Ваше Сиятельство, – ответил бородач. – Орден не дал соизволения на отлучку своего брата на Флору, однако нашему гонцу было позволено встретиться с сэром Кретьеном в пределах Великого Пограничного Герцогства и переговорить с ним. Свое решение обменяться «седлами» с обвиняемым сэр Кретьен объясняет симпатией, возникшей у него к сэру Эдуарду и желанием помочь молодому рыцарю встать на ноги. Он также заверяет, что на момент обмена его «седло» было в идеальном техническом состоянии.
– Что ж, негоже нам, пребывающим в миру, сомневаться в словах брата Ордена, посвятившего жизнь защите человечества от Чужих, – проговорил судья, покачивая седой головой. Александра готова была уловить в его словах малейшую нотку сарказма, но та отсутствовала. – Итак, – оборотил он свой взор в зал, – суд заслушал всех свидетелей, могущих пролить свет на рассматриваемое дело. Картина происшедшего ясна, но закон и обычай требуют предоставить обвиняемому последнее слово.
– Все, можешь заявлять права на кортик, – произнесла графиня Анна – так, как она умеет, неслышно ни для кого, кроме собеседника – в данном случае Александры.
Сердце виконтессы сжалось, словно под монеточека-ночным прессом. В чем уж никак нельзя было упрекнуть мачеху, так это в скоропалительных, необоснованных суждениях. А значит…
Поднявшись на ноги, Александра переступила через скамью и молча принялась пробираться к выходу из зала.
29
Эдуард
Это были самые длинные полторы недели в жизни Эда.
Сразу же после посадки его «седло» окружили гвардейцы герцога. Сомкнули ощетинившийся блестящими на солнце лезвиями алебард строй и замерли – ни туда ни сюда. Эд тоже не двигался с места, не имея ни малейшего представления, что ему делать. Открыл бронеколпак, затем закрыл, вновь открыл – стража на его манипуляции никак не реагировала. Вокруг били набатом пожарные колокола, раздавались крики, суетились возле «седел» рыцари и оруженосцы, из-за стены трибуны тянуло едким дымом, а здесь, внутри кольца бело-синих плащей, время словно остановилось.
Наконец, по прошествии получаса, а может быть, и более того, на посадочную площадку явился сэр Донован. Камзол его был в пятнах черной копоти, в голенище высокого сапога зияла рваная дыра с оплавленными краями, левая перчатка отсутствовала. Пройдя сквозь расступившийся перед ним строй гвардейцев, распорядитель остановился, не доходя до «седла» пары метров, и оттуда предложил Эду выйти из машины. Речь его была у чтива, но голос звучал неровно, выдавая охватившую бородача растерянность.
Отчасти даже обрадованный наметившейся определенностью, Эд выбрался из «седла» и проследовал за сэром Донованом через лагерь. Стража держалась вокруг, образовав плотное каре. При виде сей грозной процессии немногочисленные зеваки, включая и знатных рыцарей, торопились убраться с ее пути подобру-поздорову.
Конечным пунктом их недолгого путешествия оказалось приземистое каменное здание, одиноко стоящее у дороги, ведущей, как понял юноша, в ближайший город. Эда ввели в комнату без окон, из мебели в ней были лишь грубый стол и три массивных деревянных стула. Стража осталась за дверью, Эд, сэр Донован и появившийся откуда-то щупленький писец расселись за столом, и состоялся допрос – первый из пары дюжин, которым еще предстояло пройти в ближайшие десять дней – но тогда, понятно, юноша еще не мог об этом знать.
Сэр Донован задавал вопросы вежливо, не торопил с ответом, давая Эду собраться с мыслями, и вообще всячески демонстрировал попавшему в переделку рыцарю свое расположение. В свою очередь, стремясь поскорее разрешить возникшее недоразумение (как охарактеризовал ситуацию бородач) юноша отвечал охотно и правдиво. А интересовало распорядителя буквально все: детство Эда, учеба в школе, юность и работа на ферме, но особенно, конечно, последние события, начиная с посвящения и недолгого пребывания в замке барона Карского. Единственное, о чем Эд предпочел умолчать, – роль во всем происшедшем Алексы. Да и если рассудить, какая там, собственно, роль-то? Никакой особой роли – так зачем же впутывать в нехорошую историю бедную девушку? Сэра Донована, впрочем, фигура спутницы Эда и не занимала: в какой-то момент юноша таки имел неосторожность упомянуть ее имя, распорядитель на какой-то миг подобрался, но выяснив, что речь идет об оруженосце, тут же потерял к девушке всякий интерес.
– Благодарю вас, сэр Эдуард, – проговорил бородач, исчерпав наконец свои вопросы. – Сожалею, но не могу позволить вам пока вернуться в лагерь: обеспечить там вашу безопасность будет для нас затруднительно.
– Мою безопасность? – удивился юноша.
– Граф Штерн был весьма популярен как в кругах рыцарей, так и среди простонародья. Не ровен час, вспыхнут беспорядки – найдутся охотники рассчитаться с вами за его смерть.
– Но я же ни в чем не виноват! – воскликнул Эд.
– Верю, – кивнул сэр Донован, – но они-то все об этом пока не знают! Так что переночуете здесь, если что – стены тут крепкие и охрана надежная.
– Хорошо, вам виднее, сэр, – не стал спорить юноша.
В комнате, в которую по приказу бородача препроводил его стражник, окон также не имелось – свет шел от лампы над дверью, отсутствовали и стулья со столом, зато имелся низкий деревянный топчан. Сидеть на нем было неудобно, лежать жестко, и Эд принялся, словно маятник, прохаживаться из угла в угол. Наскучив этим занятием через какое-то время, попробовал толкнуть дверь, но та оказалась заперта. Не то чтобы он сильно удивился этому обстоятельству – скорее, тому, что не слышал, как закрывался засов, – но отчетливое сознание того, что он здесь не просто гость, пришло только теперь.
Через несколько часов – следить за ходом времени в этом каменном мешке было непросто – стражник принес еду – краюху хлеба и кувшин разбавленного едва ли не до состояния пустой воды эля. Эд попросился выйти в туалет, но вместо этого ему был продемонстрирован почти сливающийся с полом деревянный лючок в дальнем, самом темном углу камеры, прикрывающий узкую дыру. Вот глядя на этот импровизированный санузел и скромную снедь, выданную на ужин, юноша окончательно и ощутил себя узником.
Единственным утешением служило то, что у него не отобрали кортик – то ли из уважения к его рыцарскому статусу, то ли справедливо рассудив, что против алебард стражи это все равно не оружие, разве что самому заколоться. Но какими бы соображениями ни руководствовались его тюремщики, Эд такому решению был только рад.
Наутро вновь заявился сэр Донован со своими вопросами. Сегодня распорядитель выглядел уже куда спокойнее, держался жестче, хотя и не переходя той грани, за которой его поведение уже выглядело бы оскорбительным, но временами на ней балансируя. Детские годы Эда его более не занимали, зато