D
– Сандр-рин прислал меня к тебе, как и тогда, но, – тут интонации Ули, той самой Ульмы – спасительницы из подземелья, стали совсем уж придыхательными, – тогда ты был более отзывчив. Я излечила тебя от кошмаров, а ты стал мужчиной. Неужели ты больше не хочешшь повтор-ри-ить?
У меня задёргалась верхняя губа, я медленно втянула в себя воздух, чувствуя, как он холодит зубы. Теперь у меня была иная проблема: не как быстро исчезнуть, чтобы не встретиться с Корвином, а как удержать себя в руках и не снести эту хлипкую дверь. Желательно так, чтоб ею укрыло наглую стерву с ядовито-чарующим голосом.
– Ты ведь любил меня, я знаю. Я видела, как ты страдал ещё ребёнком.
– Тебе показалось, родная. Ты всегда считала себя неотразимым центром вселенной.
– Ох, да ладно тебе, малыш…
Из горла Корвина донеслось глухое рычание.
– Ты всегда так забавно бесился, когда я тебя так называла. Ведь будь ты тогда старше, я досталась бы в жёны тебе. Я, а не моя бесполезная сестрица.
Кррылатые, да сколько их, этих дурацких прринцесс тут?!
– Какое счастье, что я в те времена оказался слишком юн. Иначе мне в жёны досталась бы змея, – мёдом в мои уши влился язвительный ответ Корвина. Немного горчило в нем чувство недоговорённости. Да и связи с ней он не отрицал…
Я прищурилась, прикусив губу, пытаясь понять, что меня злит больше всего, и… упустила момент. Ручка двери провернулась, я дёрнулась. От испуга показалось, что я рассыпалась по полу коридора, но через миг я оказалась перед шагнувшим из двери и словно на каменную стену напоровшимся, замершим надо мной Корвином. Грудь его глубоко вздымалась.
Задрав подбородок и отразившись в янтаре его глаз, я ощутила, как от солнечного сплетения в живот и ниже, в ноги, ушла ледяная волна. Поймала ртом воздух, янтарь напротив плавно превратился в чёрное золото…
А потом…
Уйти...
Я должна была уйти, прежде чем увижу.
Прежде чем...
Вдохну...
Но я не ушла. И он надо мной. А за спиной чудовищно красивый и нежный цветок, отвергнутый им. И где-то есть ещё один, из-за которого он… готов меня… отпустить.
Какая-то сумасшедшая сила затопила сначала мою грудь, затем поднялась выше, шумом прибоя в ушах разлилась в голове, на миг я словно стала вся целиком ежом, чувствуя, как поднимаются дыбом волоски и волосы, заостряется грудь, как сводит ноги, напрягается живот.
– Ненавиж-жу! – прошептала на выдохе, мечтая забыть, не быть больше той, что стоит на пути. Или я мечтала о другом?
– Р-разоррву, – прорычала практически в его губы, – сотру в поррошок…
Любую, кто встанет на моём пути.
Глаза напротив менялись, чёрное золото то таяло, утопая в отблесках янтаря, то снова заливало его, и от этого дышать становилось сложнее.
И я совсем забыла, что мне вовсе нельзя дышать им...
Да и поздно.
Я ведь давно дышу им...
С первой встречи там, на балу, где он пренебрёг мной, с той второй, когда он обещал согреть мной свою постель…
С третьей, когда я даже не видела его, плотно закрыв глаза после первого транса, но кровь бежала по венам, заглушая здравый смысл, и лишь инстинкт самосохранения жертвы заставлял меня затаиться, не выдавать себя, не дышать... слишком глубоко.
Но я давно дышала им.
Во всех снах-трансах, которые я иногда пыталась выдать за фантазию, игру воспалённого меткой разума. Заставляла себя забыть…
Во всех моментах, когда я случайно касалась губами запястья, когда шаловливый ветер приносил его запах – я – дышала! заррх меня раздери! Я. Дышала!
Мне пришлось в этом признаться себе в этот миг, спустя который горячее тело дракона прижало меня к холодной стене, а трепетной лишней дракошки и след простыл – я окинула ревнивым взглядом коридор – и заурчала от удовольствия! Соперница бежала, поджав хвост, и так будет с каждой.
А Он – мой, исключительно, сладко до дрожи – мой!
Руки Корвина сжимали меня, как единственный смысл жизни, я же кусала его плечи и шею, я текла как весенняя кошка, терлась о него, вжимаясь, словно пыталась вплавиться, перелиться в него всей своей силой, всей кровью. Я обвивала руками и ногами его каменно напряжённое тело. Обманчиво неподвижное тело.
Я-то знала – он горит так же как я.
Я хотела оплести его собой – будь у меня змеиный хвост, обвилась бы, обняла в тридцать три кольца, выпила бы его, всю его страсть досуха! Вдохнула бы его целиком!
Холодная стена рисковала растрескаться от моего жара, я же горела, принимая пламя его тела, я слышала, как бьётся его сердце, я знала, что он, как и я, не слышит и не видит сейчас ничего вокруг. Он весь сосредоточен на мне, во мне. Его мир сейчас – я, а он – мой мир.
Он – мой!
Под моими ногтями затрещала ткань его рубашки, они впились его тело, пачкаясь в драконьей крови. Зубами я прикусила строгую линию его подбородка прямо над мощно бьющейся жилкой, с упоением ощущая солоновато-сладкий вкус...
...и тогда он не выдержал, по телу его прокатилась волна передающейся мне в резонансе дрожи, а руки двинулись вверх и вниз вдоль позвоночника, считая шершавыми пальцами позвонки, спугивая толпы мурашек в каждом миллиметре и взрывая снопы искр в моих закрытых глазах – медленно, так сладко медленно.
Так не выноси-и-имо медленно, что хочется кусаться!
– О-о-р-р, Зарррх! – прорычал мой дракон, и не было для меня ярче ощущения, слаще мёда, желаннее музыки. Это ненавистное имя стало высшим признанием в любви, этим жарким рычанием он дарил мне себя и забирал свой приз – меня.
Полностью. Навеки.
Он снова что-то рычал, судорожно сжимая меня, вжимаясь в меня. Держать в руках его тело, быть в его руках – самое прравильное и желанное, что было в моей жизни.
Прросто идеально!
Но…
Тут из моего идеального мира вырвали с корнем его смысл. Вокруг осталась космически холодная пустота. В уши толчками вливалась тишина. С каждым ударом сердца. С удаляющимися шагами.
Из меня словно кости вынули...
– Корвин?!
В память ворвались его последние слова:
«Я не имею пр-рава на это» и «пр-рости».
Задыхающиеся, срывающиеся, так идеально вибрировавшие в моём теле, словно признание в любви, они, слова эти, – оказались ядом.
***
– Ты должен её освободить!
Несмотря на ранний час, Правитель был собран и уже заседал в малом тронном зале, который по сути был рабочим кабинетом. Удобное кресло, замаскированное под позолоченный трон, резной рабочий стол, заставленный стопками бумаг, к нему примыкал большой круглый с памятной клумбой незабудок посредине. Символ нашего рода, символ возможного возвращения. Символ жизни прошлым. Символ закостенелой драконьей глупости.
– Ты должен нас освободить, – повторил я, не опуская взгляда под давящей грозой в глазах отца.
– Хорошо, – неожиданно согласился Асандр Дальсаррх, снова уткнувшись в бумаги, я даже воздухом поперхнулся, готовый возражать и сбитый с толку.
Впрочем, я сразу заподозрил подвох и оказался прав. Нудным тоном он пробубнил себе под нос:
– Отлично. Соверги будут довольны такому вливанию.
Стоявший тенью за спиной отца Соверг, старший брат моего друга, сверкнул глазами. Да-а, этот будет доволен.
– Орс согласен, – прошелестел он, и меня захлестнуло такой яростью, что я еле удержал себя в руках.
– Ты не понял, – этой яростью я уплотнил голос, так что мог бы порезать им того, кто неосторожно подвернётся под звуковую волну. – Освободить – это значит полностью вернуть свободу. Никаких вливаний, дарений, манипуляций с памятью и сознанием.
– Вернуть? Зачем ей свобода? Что она с ней делать будет? – отец снова посмотрел на меня. С насмешкой, подобной удару в зубы. – Как только она окажется «свободна», как ты выразился, за ней придёт Мунтассар.
– Не придёт! Он изгнан.
– Твой энтрибан снят, мой мальчик. Ульмаррис слишком расстроилась из-за брата, да и Салемир в последней беседе сетовал, что старшая жена переживает.
Я сжал кулаки, почти не чувствуя, как ногти прорезают ладони.
– Впрочем, к нашей девочке приближаться запретил, не бойся. Но как только… ты же понимаешь. И он всего лишь первый. Она привлекла слишком много внимания. У Мунтасарра, как и у тебя, мно-ого конкур-рентов.
Я заскрипел зубами. Да, это правда. Помимо свободы, ей нужна будет охрана. Её придётся прятать, прежде чем…
Но и так, как сейчас, я не могу. Это, что бы они там ни говорили, насилие. И мне порой кажется, что именно из-за него у нас такие проблемы.
Но мне это неинтересно, меня не волнуют попытки драконов обернуться или вернуться в свой мир, который может и сам уже погиб в какой-нибудь сваре. Драконы вовсе не были мирной безобидной расой, ни в том мире, ни в этом.
Набрав воздуха в грудь, я быстро-быстро, пока не перебили, объяснил ему, в чем он неправ, в чем неправы все они.
– Важна свобода воли и ума. Возможно, оставив свои попытки вернуться, мы, наконец, сможем начать новую жизнь. Я же хочу начать её, освободив нас от влияния метки. Но не валяться при этом трупом, не видя даже…
– Нет! – перебил меня мой деспот-родитель. – Я не намерен так рисковать. Смирись! Максимум три года, совсем небольшой срок по меркам нашей жизни. Потом ты вполне вернёшь светлую голову на плечи, и займешься своими глупостями. А у нас появится надежда.
Он указал мне на дверь. Спорить не было смысла. Он и в самом деле способен отдать её Орсу, чей лёгкий интерес к ней я видел и раньше. Метка разожжёт его в свой лживый огонь страсти ради призрачной надежды драконов.
Идиоты.
– Когда-то ты ещё будешь меня благодарить, мой мальчик, – прилетело в спину. Если не слышать смысла – прозвучало как удар.
Что ж. Надеюсь, до вечера она продержится, а я успею всё организовать. Где там этот мальчишка?
Как раз вчера, он получил из моего источника информацию по способу снятия метки. А что если?
Да какое там если?! Без сомнения, он успел рассказать ей. Все эти «ненавижу, разорву»…