Моркелеб сказал правду. Это зараза, которая отравляет все, к чему прикасается.
Тонкие пальцы Правителя нежно поглаживали ракушку. Потом его рот передернулся от отвращения, он положил ее на стол и оттолкнул. Он встал так внезапно, что почти опрокинул кресло, и какое-то время стоял, тяжело дыша и дрожа всеми членами. Судорожным движением он схватил ракушку и отнес к черному железному шкафу у стены. Швырнул ракушку внутрь и с лазгом захлопнул дверцу. Его пальцы вертели ключ, который вспыхивал мерцающей латунью в свете ламп. Он крепко сжал его, двумя шагами пересек комнату и подошел к столу, открыв со щелком шкатулку из резного черного дуба, словно собираясь положить ключ в нее.
Но он этого не сделал. Он положил ключ в карман.
Дженни слилась с тенями и бросилась в комнату Джона, а в сердце ее бился холодный ужас.
Глава 23
– Уничтожь ее.
Это был голос Яна.
Он вразвалку сидел в походном кресле палатки Карадока, хотя остальную часть палатки Дженни не видела, словно свет фитиля хило высвечивал только стол, где сидели мальчик и Карадок. Его длинные черные волосы были засалены и немыты, а лицо его не было детским.
– И где-то искать другого волшебника? – Рубашка Карадока была расстегнута и серебряный флакон, что он носил на шее, теперь лежал на столе. Восемь драгоценностей было рассыпано по столу. Каждая мерцала безжизненным светом.
– Мы не можем рисковать.
– Испугался?
Глаза Яна сузились. Он повернул голову и всмотрелся в стенку зеленого кристалла, что отделяла его от Дженни. Драгоцености на столе казались более живыми, чем его глаза. – Посмотрим. – Он заколебался, и за двойным и тройным оттенком смысла в его голосе Дженни ощутила – почувствовала – вспомнила из сознания Амайона форму, ужас и тьму той Преисподней, откуда они пришли, холодное место, где более нежные существа изменяются и мутируют, поедая друг друга и живя в страхе перед бесформенным кошмаром в самом сердце Ада.
– Не делай этого. – Карадок приподнял яркую зеленую драгоценность, и держа ее в руке, приблизился к стенке кристалла, за которой сжалась беззащитная, дрожащая Дженни.
Он улыбнулся, его открытое, чисто выбритое лицо презрительно скривилось. Она снова увидела сквозь гордыню человека облик демона Фолкатора: более разумного, чем все остальные, более коварного, жадного и осторожного. – А ведь это так просто. – Он поднял посох, увенчанный лунным камнем.
Дженни закричала, Нет! Не делай этого!
Он ударил по стене, ударил по огромной, очерченной огнем трещине, что тянулась от пола и исчезала во тьме над головой Дженни, и от удара ей стало дурно, словно она истекала кровью.
Джон! выкрикнула она, но Джон спал – она видела его спящим далеко отсюда. Ее собственное тело, скрючившись, лежало рядом с ним, тело, до которого она больше не могла дотянуться, не могла коснуться. Хотя луна зашла рано, Дженни как будто в ее мертвенно-бледном свете видела узоры, что украшали его тело, как грязные следы какой-то отвратительной твари; бледные отметины, оставшиеся на его горле. Пока она наблюдала, Джон отвернулся, лицо было напряженным от наслаждения. Эогила, сказал он.
Помоги мне!
Он потянулся, и она услышала смех Королевы Демонов.
– Мама? – На мгновение сквозь трещину она увидела яркую летнюю ночь Уинтердленда и коренастую фигуру Адрика на фоне зубчатой стены и звезд. – Мама, это ты?
Затем посох Карадока опустился на трещину в стене, как молот рудокопа, и Дженни пошатнулась и упала. На руках густела кровь из сотни безболезненных порезов. Она попыталась отползти от стены, но там во тьме маячил демон, снова и снова нанося удары по разлому. От его сучковатого посоха и от самой стены, как кусочки стекла вырывались и отлетали обломки. Ярость исказила лицо; когда он открыл рот, оттуда вырвался зеленый свет и завитки дыма. Едва дыша, Дженни поползла к дальней стене, но выдержать все это было слишком для ее тела. Она опустилась на пол, покрытый ее собственной кровью, закрыла голову руками и затаилась.
Очнулась она спустя какое-то время, в полном изнеможении.
Карадок пропал. Круги, что он начертил, все еще слабо тлели во мраке. Что-то подсказало ей, что в наружном мире было утро, в том мире, что большинство людей считало реальным.
Испытывая боль от слабости, она потащилась к трещине в драгоценности и сквозь нее снова влила сознание в свое далекое тело.
Существовало одно очень старое заклинание, которое Дженни выучила у Ночной Птицы – хотя сама Ночная Птица таких чар никогда не применяла. Но женщины Ледяных Наездников иногда его использовали, когда магические перья говорили им, что их любовники встречаются с девушками моложе и привлекательнее, чем они. Это заклинание можно было сотворить очень малой силой.
Ее пригибало к земле изнеможение сильнее того, что она ощущала в худшие дни в Палмогрине. На подносе для нее была приготовлена еда: Джон использовал хлеб, вареные яйца, фрукты и соленую рыбу, чтобы создать маленькую коренастую леди, склеил все джемом, а по краям вилась надпись медом «Я люблю тебя». Но хотя она и рассмеялась, но ела с трудом и снова с горечью вспомнила, как Джон шептал имя Королевы Демонов, не обращая внимания на крик Дженни о помощи.
Она умылась, оделась и собрала все, что понадобится для заклинания Ночной Птицы: тяжелое веретено и полную корзинку волокон сорной травы, пыль, корпию и собственные волосы с расчески. Это она снесла к Рыночной площади. Натянув плащ за углом будки женщины, продающей тыквы – вырезанные в виде бутылок и ковшей, покрытые лаком и разрисованные – она начала прясть нить, и с каждым поворотом веретена, с каждым изгибом пальцев воздух чуть загрязнялся магией.
К ней присоединился Моркелеб, выглядевший как седовласый мужчина. Когда именно, Дженни не заметила. Может, на него было наброшено заклинание невидимости; она не знала. Но с ними никто не заговаривал, а когда городские купцы упаковали товары и рыночные надзиратели обошли зал, проверяя, что последние из оставшихся ушли, то прошли мимо них, словно их тут и не было.
Как только зал был очищен, открылись бронзовые двери, ведущие внутрь. Из зала, что располагался за теми дверьми, выкатились и стали загружаться тележки. Дженни использовала немножко магии, но при этом только сидела, пряла и наблюдала. И чуть погодя стало очевидно, что на последнюю тележку в ряду никто не смотрит, так что она собрала свое прядение в корзинку и скользнула в тележку, накрывшись плащом.
Где прячется Моркелеб, она не знала, но после того, как все тележки вкатились во внутренний зал, а двери закрыли и заперли на ночь, дракон был там. Стража села за маленький столик, играя в домино недалеко от наружных дверей. Щелканье домино звучало очень громко, а запах какао, что они пили, заполнил тьму: резкий, сладкий, пряный. В зале было мало ламп, и они висели на цепях в нескольких дюжинах футов от высокого каменного потолка. На большинство покоев подземелья среди неясно вырисовывающихся теней аккуратно распакованных тележек тяжело опустилась ночь. Чтобы сгустить эти тени вокруг себя, когда она направилась к дверям, ведущим в Бездну, много магии не понадобилось.
Моркелеб встретил ее там. Он казался встревоженным, оглядывая себя: Меня беспокоит, сказал он, то, что я стал человеком. То, что свойственно людям, громко говорит в моей плоти и в разуме, это злость и зависть, лень и страх – и преобладает надо всем страх. Я спрашиваю себя о том, о чем никогда бы не спросил: Что, если мы не сможем покинуть это место? Что, если я не вспомню повороты этих ходов и лестниц? Что, если нас найдут, или моя магия подведет меня, или что когда мы вернемся, то обнаружим, что этот Правитель Халната действительно прислушался к демону в ракушке и освободил его, и тот овладел его плотью? Мужчины и женщины и в самом деле живут в таком страхе?
Большинство, сказала Дженни. И большинство неприятностей и печалей рода людского проистекает отсюда. А в основе всех этих страхов – знание того, что однажды все умрут.
А, сказал Моркелеб, и замолчал. У подножия лестницы они перешли мост, кружево камня, выраставшее в тысячи башен и колонн. Во тьме внизу грохотала вода. А магия – это успокоительное для этих страхов? Способ сплести, соединить воздух, судьбу и время? Или подарить себе иллюзию, что это так?
Полагаю, да, сказала Дженни, вздрогнув. Я никогда не думала об этом прежде, но да. Магия – это оружие, которое у нас есть против судьбы и времени.
И оно помогает? – спросил он.
Она сказала, Не знаю.
Мир у подножия Злого Хребта пересекался и оплетался реками, ущельями и мостами, где горели серебряные лампы. Когда они спускались глубже, Дженни повсюду видела зарешеченные окна, что вглядывались в те ущелья или открывались из маленьких обитаемых пещер в более крупные. Каждый проход, каждая лестница, каждая дорога были тускло освещены шарами или высокими тонкими трубами цветного стекла, и с помощью света, что они излучали, по делам двигались гномы, и их длинные призрачные волосы были намотаны на украшенные драгоценностями заколки, гребни и оправы, или же тянулись над искривленными плечами, подобно облаку. Никто не говорил с Дженни или Моркелебом, казалось, никто их не видел. Холодная драконья рука с длинными когтями держала руку Дженни и он безошибочно вел ее дорогами, что пересекал мысленно и во снах, когда четыре года назад лежал на верхних уровнях Бездны на дальнем конце гор, нашептывая музыку, чтобы в ответ ему отозвалось золото гномов.
Здесь слишком много золота, сказал он, остановившись в начале дороги в пещеру, где искрились сами камни, чтобы определить местонахождение, . Тени Драконов были правы. Сейчас я обнаружил, что простое его присутствие – это пристрастие моего сердца, которое помнит эту сладость, а это трудно.
А какие-нибудь легенды говорят о том, куда, возможно, ушли Тени Драконов? – спросила Дженни, чтобы отвлечь его. Отвлечь себя, может быть, от воспоминания о ее страхе и мечте. А они могли совсем уйти из этого мира?