– Уведите нашего храброго рыцаря, – велел он, – и дайте ему портвейну. Затем пусть отправляется домой, хорошенько отобедает и выспится, чтобы восстановить силы… Мистеру Холмвуду сегодня не стоит здесь больше появляться… Операция прошла успешно. На этот раз он спас ей жизнь…
Проводив Артура, я снова вернулся в комнату.
Люси дышала тихо и глубоко. Профессор сидел возле кровати и не спускал с нее глаз. Я шепотом спросил:
– Что это было?
Он кивнул в сторону спящей девушки, и я приподнял бархатку. Как раз над шейной веной виднелись две небольшие точки. Воспалительного процесса в них я не увидел, но края выглядели бледными и как бы рваными. Сначала мне пришло в голову, что эти язвочки появились по причине значительной, но медленной потери крови; однако я тотчас же отбросил эту мысль.
– Ну, коллега, ваше мнение? – спросил ван Хельсинг.
Я недоуменно пожал плечами.
Профессор вскочил.
– Мне необходимо сегодня же вернуться в Амстердам, – сказал он. – Там мои книги и все необходимое. Тебе придется провести здесь ночь, не сводя с нее глаз.
– Сиделка не нужна?
– Нет. Следи за тем, чтобы пациентка хорошо питалась и чтобы ее ничто не тревожило. Я вернусь как только смогу, и тогда можно будет начать лечение.
– Что вы хотите этим сказать? Какое лечение?
– Посмотрим, – торопливо уходя, ответил он, но на пороге обернулся: – Помни, Джон, она на твоем попечении. Не оставляй мисс Вестенра одну ни в коем случае…
8 сентября
Всю ночь провел у Люси.
К сумеркам действие снотворного препарата прекратилось, и она очнулась; после операции заметно явное улучшение. Люси была полна жизни. Я сказал миссис Вестенра, что профессор ван Хельсинг велел мне присмотреть за ее дочерью, но она стала убеждать меня, что Люси уже достаточно окрепла. Однако я не сдался и приготовил все, что мне было необходимо. Пока прислуга убирала в комнате, я перекусил, затем вернулся и уселся возле кровати. Люси нисколько не протестовала, даже обрадовалась. Затем сон начал одолевать ее, она вздрагивала, точно боролась с ним. Так повторилось несколько раз. Ясно было, что она почему-то не хотела засыпать, и я спросил:
– Вам нехорошо?
– Я боюсь ночи!
– Отчего же? – мягко сказал я. – Ведь сон вам на пользу, Люси.
– Если бы вы были на моем месте, ночь стала бы для вас предвестником кошмаров…
– Объясните, прошу вас.
– Сама не знаю! Мне страшно. Слабость у меня исключительно от ночных снов; до сих пор боюсь даже подумать о них…
– Дорогая Люси, сегодня вам будет покойно! Я здесь, и клянусь, что ничего не случится.
– Надеюсь… – как-то неуверенно произнесла она.
– Обещаю, что в случае вашего… тревожного состояния разбужу вас.
– Вы сделаете это? Правда? Как вы добры, Джон! Ну, тогда я готова спать!
Люси с облегчением вздохнула и закрыла глаза.
Я нес вахту до рассвета. Она крепко спала спокойным здоровым сном. Рано утром я уступил свой пост служанке, а сам отправился домой, так как у меня было много хлопот. Сообщил ван Хельсингу и Артуру о хорошем результате операции.
Мои дела в клинике заняли целый день, и только под вечер мне удалось освободиться. На столе меня ждала телеграмма от ван Хельсинга с просьбой, чтобы я ночью находился в Хиллингтоне: профессор будет здесь рано утром.
9 сентября
Я прибыл в Хиллингтон донельзя утомленный. Две ночи я почти совершенно не спал. Люси бодрствовала и казалась оживленной; здороваясь со мной, она пристально взглянула и проговорила:
– Сегодня вам нельзя дежурить, Джон. У вас болезненный вид. Мне теперь совсем хорошо. Серьезно, я уже здорова, и если кому-нибудь из нас непременно нужно быть на страже, то уж лучше я постерегу ваш покой.
Я не стал с ней спорить и отправился ужинать. Затем Люси отвела меня в комнату, смежную с ее собственной, где горел камин.
– Располагайтесь здесь, – сказала она. – Дверь я оставлю открытой. Вот ваша кушетка, ведь во время дежурства ничто не заставит вас, врачей, лечь в постель, если рядом находится пациент. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову…
Мне пришлось повиноваться, тем более что я устал как собака и не в силах был больше держаться на ногах. Люси еще раз повторила, что позовет меня, если нужно; я лег на кушетку и провалился в сон, позабыв обо всем на свете.
9 сентября
Я чувствую себя совершенно счастливой после той бесконечной слабости; сейчас я в состоянии двигаться, разговаривать и думать. У меня на душе точно солнышко выглянуло после пасмурных дней. Все время кажется, что Артур где-то рядом – я чувствую его присутствие. Мой милый! О благодатный покой прошлой ночи! Как хорошо мне спалось в то время, как славный доктор Сьюард дежурил подле меня; сегодня мне тоже будет не страшно, ведь я каждую минуту могу позвать его. Бесконечное спасибо всем за доброту ко мне. Благодарю тебя, Господи! Спокойной ночи, Артур!
10 сентября
Рука профессора коснулась моего плеча – я мгновенно открыл глаза и вскочил.
– Ну-с, что с нашей пациенткой?
– Все было хорошо, когда мы расстались…
– Идемте, посмотрим, – сказал он.
Штора была опущена; я шагнул к окну, чтобы поднять ее, а ван Хельсинг бесшумно подошел к кровати Люси. Я услышал горестный вздох профессора. Я хорошо знал моего учителя – и меня охватил страх. Приблизившись, я увидел, что его суровое лицо исказилось.
Бедная Люси лежала, по-видимому, в глубоком обмороке. Даже губы ее посинели.
– Скорее принеси водки, – велел ван Хельсинг.
Я помчался в буфетную и вернулся с графином. Мы смочили водкой ей губы, натерли ладони и грудь. Он выслушал ее сердце и после нескольких тревожных секунд воскликнул:
– Еще не поздно! Бьется, хотя и слабо. Все наши усилия – насмарку; придется начинать сначала. Пришла твоя очередь, Джон…
Я снял сюртук и засучил рукав рубашки. На этот раз мы обошлись без снотворного, да, в сущности, и незачем было прибегать к нему. Спустя некоторое время после начала процедуры ван Хельсинг обернулся ко мне и прошептал:
– Старайся не двигаться, боюсь, что она с минуты на минуту может прийти в себя, и это может обернуться неприятностями для вас обоих… Я сейчас быстро впрысну больной морфий…
Морфий хорошо подействовал на Люси; обморок ее постепенно перешел в сон. Я обрадовался, увидев, как нежные краски возвращаются на ее бледные щеки и губы. Все-таки приятно сознавать, что ты принес хоть маленькую пользу прелестной женщине…
– Стоп! – проговорил профессор.
– Уже? – очнулся я. – У Арчи вы взяли гораздо больше.
Он усмехнулся, промолчал и занялся нашей пациенткой.
Я прилег на кушетку, так как почувствовал слабость и даже дурноту. Вскоре ван Хельсинг перевязал и мою руку. Когда я собрался пойти и выпить стакан вина, он негромко проговорил:
– Никому ни слова, даже мистеру Холмвуду, если ты столкнешься с ним в доме, не стоит пугать его…
Днем Люси проснулась в хорошем состоянии, она казалась окрепшей, хотя все-таки выглядела хуже, чем накануне. Вид ее удовлетворил ван Хельсинга, и он решил прогуляться, строго наказав мне не спускать с нее глаз. Затем спросил, как пройти на ближайший телеграф.
Складывалось впечатление, что Люси совершенно не знала, что произошло с ней ночью. Я старался как мог развлечь ее. Когда миссис Вестенра пришла ее навестить, то, по-видимому, не заметила в дочери никаких перемен и улыбнулась мне:
– Мы так обязаны вам, доктор Сьюард, за все то, что вы для нас сделали; но очень прошу вас не переутомляться. Вы сами выглядите бледным и осунувшимся…
Профессор вернулся часа через два.
– Отправляйся к себе, – сказал он. – Хорошенько поешь и отоспись. Я останусь тут на ночь и сам посижу с нашей милой леди. Наберись сил, так как только нам двоим придется заниматься ее заболеванием. Другим ни к чему об этом знать. На то есть особые причины… Приятных сновидений, друг мой!
Я вернулся в лечебницу к обеду; провел обход – все благополучно. Тогда я прилег. Безумно хочется спать.
11 сентября
Ближе к вечеру снова в Хиллингтоне.
Профессор в отличном расположении духа. Люси гораздо лучше. Вскоре после моего прихода ван Хельсингу принесли какой-то пакет. Он нетерпеливо вскрыл его и показал нам охапку растений с шарообразными белыми соцветиями.
– Цветы для вас, мисс Люси…
– Доктор, как вы любезны!
– Верно. Но это – ваше лекарство.
Люси капризно нахмурилась.
– Не волнуйтесь, мисс, мы не будем заставлять вас пить отвар из них. Это целебное средство, вам и не нужно знать какое. Я положу букетики на окна, сделаю прелестное ожерелье и надену его вам на шею, чтобы вы хорошо спали…
Люси протянула руку, взяла несколько стеблей и тут же с досадой вернула ван Хельсингу.
– Профессор, вы смеетесь надо мной? Ведь это обыкновенный чеснок!
– Мне не до шуток. – Ван Хельсинг сердито насупился. – Как и вам. Я ничего не делаю без причины и прошу вас, дорогая, не перечить. Вы не в том состоянии… – Он осекся, увидев, как побледнела Люси, и продолжал уже спокойнее: – Я желаю вам только добра, а в этом простом растении практически все ваше спасение… Я сам разложу эти цветы в комнате и сплету ожерелье для вас… Однако никому об этом ни слова, чтобы не возбуждать праздного любопытства. – Профессор улыбнулся. – Итак: вы, мисс Люси, должны помалкивать, доверять мне и беспрекословно подчиняться. Это залог вашего здоровья и счастья тех, кто вас любит… Теперь посидите смирно, а Джон мне поможет. Эти цветочки из Голландии, из Гарлема. Один мой приятель выращивает их в парниках круглый год…
Действия профессора были, конечно, довольно странными: он закрыл оба окна, заперев их на затворы; затем, взяв горсть цветов, растер их между ладонями и заткнул ими все щели, а после целой связкой соцветий натер косяк двери и притолоку. То же самое он проделал и с камином. Мне все это показалось нелепым, и я заметил вполголоса: