– Я, кажется, вовремя. Какая требуется помощь? – встревоженно проговорил американец. – Только скажите!
К нам подошел профессор, глаза его блестели от радостного возбуждения.
– Отлично, сэр! – воскликнул он. – Вы-то нам и нужны. Немножко крови настоящего мужчины необходимо нашей несчастной леди. Она в большой опасности. За мной, друзья!
И снова мы пережили эту важную для нашей больной процедуру. Однако потрясение, перенесенное ею в связи со смертью матери, отразилось на ней пагубно. Несмотря на то что в вены пациентки была влита уйма крови, ее возвращение к жизни происходило гораздо медленнее, чем прежде. Но как бы то ни было, работа сердца и легких улучшилась; ван Хельсинг сделал подкожное впрыскивание, и Люси уснула. Профессор остался наблюдать за ней, а мы с Квинси Моррисом прошли в столовую, и я послал одну из служанок отпустить ожидавшего кебмена.
Я оставил Квинси отдохнуть, велел сытно накормить его, а сам, выкурив трубку, отправился к Люси. В комнате профессор задумчиво просматривал какие-то бумаги, удовлетворенно шевеля губами, словно наконец-то разрешил путаную головоломку. Он протянул мне листки со словами:
– Они были на груди мисс Люси, когда я ее нес к ванне… Прочитай!
После минутного молчания я спросил:
– И что все это значит? Начало душевного заболевания? Или если все написанное произошло в действительности…
– Не думай об этом. Ты все узнаешь в свое время. А теперь скажи, какие у тебя планы?
Вопрос вернул меня к реальности, и я очнулся.
– Надо формально удостоверить факт смерти миссис Вестенра. Мне придется взять на себя организацию похорон.
Профессор кивнул, вернулся к пациентке, а я помчался по делам.
У входа мы столкнулись с Моррисом, который решил телеграфировать Артуру о кончине матери Люси. И еще о том, что мисс Вестенра слаба, теперь ей немного лучше, оба доктора с ней. Затем он коснулся моей руки:
– Могу я поговорить с вами, Джон, когда вы вернетесь?
Я вернулся спустя пару часов, Квинси ждал меня. Я сказал, что сейчас спущусь, лишь узнаю о состоянии Люси, и побежал наверх. Девушка все еще спала, а профессор, по-видимому, так и просидел рядом с ней все это время. Он приложил палец к губам, и я тихо прикрыл дверь…
Американец начал издалека.
– Я тут нечастый гость, но вы знаете, что я был влюблен в эту девушку и по-прежнему питаю к ней самые нежные чувства. Я не могу не беспокоиться о ее здоровье… Скажите же, что случилось? Этот суровый старикан профессор объяснил мне перед операцией, что необходимо новое переливание крови и что вы оба не годитесь для этого. Я понял это так, что вы с профессором уже однажды дали ей свою кровь. Верно?
– Да.
– И Артур? Когда я встретился с ним дней десять назад, он был… он казался слабее, чем обычно. И особое выражение в глазах. Я видел такое у себя на ранчо, когда летучие мыши особой породы высосали всю кровь у одной из моих кобыл. Лошадь тогда пришлось пристрелить…
Волей случая Моррис оказался в самой гуще событий, о многом догадывался, и у меня не было причин придумывать небылицы. Но американец имел в виду не только Арчи.
– И как долго это продолжается?
– Сравнительно давно. Арчи был первым…
– Ого! Значит, в вены этой бедной девушки влили кровь уже четырех здоровых мужчин… Помилуй Господь, да разве такое хрупкое тело в состоянии это выдержать! Куда же она девалась, ее собственная кровь?
– Пока ответа на этот вопрос нет, – сказал я. – Лечение Люси идет с переменным успехом. А тут еще прошлая ночь, когда мисс Вестенра осталась без нашего присмотра. Но больше этого не случится. Мы постоянно будем в доме… А вам необходимо отдыхать.
– Джон, меньше всего меня интересует собственное благополучие; дай Бог, чтобы Люси поправилась, а я-то крепок, как скала. – Квинси Моррис широко ухмыльнулся и простился со мной с напускной беспечностью, под которой прятал свою отзывчивую натуру, добавив: – На всякий случай я все время буду поблизости…
Когда поздно вечером Люси открыла глаза, то сразу же, к моему удивлению, нащупала за кружевами пеньюара те листочки, которые ван Хельсинг давал мне прочесть. Профессор сунул их обратно, чтобы больная, очнувшись, не стала из-за них тревожиться. Затем Люси огляделась и, поняв, что она находится не в своей спальне, вздрогнула и закрыла лицо дрожащими ладонями. Она все вспомнила. Мы постарались ее успокоить…
Едва стемнело, нашу пациентку начал бить озноб. И тут произошло нечто странное. Словно находясь в трансе, она вынула листки и принялась разрывать их в клочья. Ван Хельсинг отобрал их у Люси, но она продолжала рвать воображаемую бумагу, а затем взмахнула руками, как бы разбрасывая клочки. Профессор был поражен и хмурился, что-то соображая, но ничего не сказал.
19 сентября
Ночь наша пациентка провела беспокойно, а утром чувствовала себя крайне изможденной. Профессор и я по очереди находились подле нее. Квинси Моррис уже занял свой пост под окнами дома Люси. К полудню мы убедились, насколько она ослабела. Больная с трудом приподнимала голову, и то ничтожное количество пищи, которое она в состоянии была проглотить, нисколько не поддерживало ее силы…
Временами Люси начинала дрожать, и оба мы, ван Хельсинг и я, заметили, какая огромная разница наблюдалась в ней, когда она дремала, в сравнении с бодрствованием. Во сне она выглядела умеренно бледной, однако ее дыхание было ровнее; полуоткрытые губы обнажали синюшные десны, причем зубы казались длиннее и острее, чем обычно. Очнувшись, она вновь становилась похожей на себя, хотя и заметно похудевшую… Временами нам казалось, что конец ее близок. Она спросила об Артуре, мы вызвали его телеграммой, и Квинси отправился на вокзал.
Артур появился в доме около шести вечера; когда он увидел Люси, то не мог сдержать слез. К ночи приступы сонливости стали учащаться, так что возможности говорить с больной почти не было. Все же присутствие Арчи подействовало на нее ободряюще: она немного ожила и общалась с нами чуть охотнее, чем до его приезда.
Сейчас около часа ночи, Артур и профессор все еще около Люси. Через четверть часа я должен их сменить. Я сижу в соседней комнате и записываю свои наблюдения на фонографе Люси. До шести мои друзья смогут отдохнуть. Боюсь, что завтра – конец нашим хлопотам, так как психологическое потрясение было слишком сильным: психика девушки может не выдержать.
7 сентября
Моя милая Люси!
Кажется, целую вечность я ничего не слышала о тебе или, вернее, ничего тебе не писала. Я знаю, ты простишь мне этот грех. Мы благополучно вернулись; когда мы прибыли в Эксетер, нас уже ждала коляска с мистером Хокинсом, приехавшим нас встречать, несмотря на то что его снова мучает подагра. Он повез нас к себе, где уже были приготовлены удобные и уютные комнаты. Мы все вместе отобедали. За угощением Хокинс торжественно произнес:
– Дорогие мои, пью за ваше здоровье и благополучие и желаю вам обоим счастья. У меня никого нет на свете, и я решил сделать вас своими наследниками. С этой минуты мой дом – ваш!..
Люси, я плакала, когда Джонатан и этот добрый пожилой джентльмен обнялись. Это был невероятно счастливый вечер.
Итак, мы теперь обосновались в чудесном старинном особняке. Я занимаюсь отделкой комнат и хозяйством. Джонатан целыми днями за бумагами, так как, взяв его в компаньоны, мистер Хокинс намерен посвятить моего мужа во все дела своих клиентов.
Как поживает твоя чудесная матушка? Хотелось бы мне приехать и увидеть вас, дорогие мои, но у меня слишком много дел, а Джонатан все еще нуждается в уходе. Он уже начинает набирать вес, но все же страшно слаб после своей долгой болезни.
Вот и все мои новости, жду твоих. Когда свадьба? Где и кто будет вас с Артуром венчать, что ты наденешь, как все будет – очень пышно или скромно и сдержанно? Пиши обо всем, так как каждая весточка от тебя мне очень дорога.
Джонатан шлет тебе привет. Прощай, моя любимая, да благословит тебя Бог.
20 сентября
Сэр, высылаю отчет обо всех делах, порученных мне Вами перед отъездом.
По поводу пациента Рэнфилда.
Был новый припадок, к счастью, не имевший катастрофических последствий. Девятнадцатого числа после обеда двухколесная повозка подъехала к пустому дому с часовней, к которой, как Вы помните, дважды убегал наш пациент. Не прошло и получаса, как Рэнфилд дал о себе знать. Он снова разбил окно и, выбравшись в сад, помчался по дорожке. Я крикнул сторожам, и мы побежали за Рэнфилдом.
Мои опасения оправдались: около упомянутой повозки, нагруженной большими деревянными ящиками, стояли несколько грузчиков, утирая вспотевшие от тяжелой работы лица; прежде чем я подоспел туда, наш пациент бросился к ним, толкнул одного, сбил с ног и принялся колотить головой об землю. Если бы я не схватил Рэнфилда вовремя, он убил бы беднягу. Другой грузчик ударил пациента по спине рукояткой тяжелого кнута. Однако Рэнфилд, казалось, ничего не почувствовал, а еще более рассвирепел и ввязался в драку с остальными грузчиками. Вы, доктор, знаете, что я довольно крупный человек, да и те парни оказались дюжими молодцами, но мы едва с ним справились. Как только пациент понял, что сопротивляться бесполезно и что сторожа уже надевают на него смирительную рубашку, он начал что-то бессвязно выкрикивать. Немалого труда стоило нам вернуть его в лечебницу и водворить в обитую войлоком палату. Один из сторожей, Харди, сломал себе при этом палец, но я наложил ему шину, и он уже поправляется…
18 сентября
Дорогая Люси! Какой удар! Неожиданно скончался мистер Питер Хокинс! Могут подумать, что нам нечего особо горевать, но мы оба так полюбили его, что, кажется, мы потеряли отца. Джонатан подавлен; он глубоко опечален кончиной этого доброго человека. Покойный патрон Джонатана оставил нам такое состояние, которое нам, скромным людям, кажется несбыточной мечтой.