Артур прошептал:
– Я больше не могу… Этот кошмар должен когда-нибудь кончиться…
Внезапно его колени подкосились; Квинси и я одновременно бросились к нему и подхватили под руки. Мы слышали, как ван Хельсинг подошел к склепу, очистил вход в него от своих снадобий, а затем убрал распятие. Я не сводил глаз с двери и был поражен, когда Люси или чудовище в ее обличье проскользнуло в щель, сквозь которую едва ли можно было просунуть лезвие ножа. Чувство облегчения охватило меня, когда профессор снова запер склеп и повесил распятие на двери.
– До завтрашнего дня нам здесь делать нечего, – проговорил он. – Сейчас надо первым делом отыскать ребенка. Несмотря на раны, с ним все будет в порядке… Бог даст, уже завтра мы с ней покончим.
Продолжение
Днем мы втроем – Артур, Квинси Моррис и я, отправились в номер ван Хельсинга.
Все мы, по странному совпадению, оделись в черные костюмы. В половине второго мы были уже на кладбище и, дождавшись, пока оно не опустеет, осторожно направились к склепу; на этот раз профессор вместо саквояжа взял с собой объемистый кожаный чемодан. Мы вошли внутрь, он зажег фонарь, поднял крышку, и Люси предстала перед нашими глазами.
У меня не осталось ни капли любви к ней, лишь отвращение к тому, что приняло ее образ, изгнав душу девушки. Даже лицо Артура приобрело жесткое выражение, когда он на нее взглянул.
Перед нами лежала прежняя Люси Вестенра – и все же не она. Острые зубы со следами засохшей крови как бы раздвигали ее искривленные сатанинской усмешкой припухшие губы, свинцовые тени под сомкнутыми веками, запавшие щеки… Профессор тем временем начал вынимать из чемодана различные предметы и раскладывать их в порядке, только ему одному известном. Сначала он вынул молитвенник и две восковые свечи. Затем пилу, тяжелый молот и круглый деревянный кол, толщиной в три дюйма и около трех футов длиной, с одного конца обожженный и заостренный.
Когда все было готово, ван Хельсинг спокойно сказал:
– Прежде чем приняться за дело, объясню вам кое-что. Эти сведения я почерпнул из опыта наших предков и всех тех, кто специально изучал свойства нежити. Став нежитью, эти чудовища обретают фактическое бессмертие; сами по себе они не могут умереть и продолжают свое существование год за годом, увеличивая число своих жертв и умножая зло на земле. Ибо все, укушенные вампиром, сами становятся нежитью и, в свою очередь, губят других. Страшный путь Люси едва начался. Те дети, кровь которых она высасывала, еще не в опасности, однако если ее не остановить, все больше детей станут терять кровь. Дело в том, что в ее власти притягивать к себе жертву: ребенок сам, пребывая в бессознательном состоянии, приходит к ней. Все это прекратится лишь при одном условии: если нежить умрет по-настоящему. Это касается и случая с мисс Люси.
Профессор остановился и кивнул на то, что лежало в гробу:
– Я могу и сам убить ее, но, может быть, среди нас есть человек, который хотел бы получить это право?
Мы с Моррисом одновременно взглянули на Артура. Тот понял все. Его любовь к Люси теперь обернулась тяжким долгом, который он обязан был исполнить, чтобы мы помнили ее такой, какой она была. Щеки Артура залила бледность, но он решительно проговорил:
– Говорите, что требуется сделать!
– Восхищаюсь вами, сэр. – Ван Хельсинг положил руку на плечо Артура. – Немного мужества, и всему конец. Этот кол придется вбить нежити в сердце.
Профессор пристроил свечи по обеим сторонам гроба, открыл молитвенник, я придвинул фонарь поближе, направив луч на грудную клетку Люси. Артур приставил кол обожженным и заостренным концом к ее сердцу, и я увидел, как острие вонзилось в тело сквозь ткань савана. Затем он со всего размаху ударил молотом по противоположному концу смертоносного орудия.
Тело вампира дрогнуло, затем начало корчиться и извиваться; лязгали зубы, изо рта показалась пена; затем судороги утихли и лицо девушки успокоилось. Ужасная работа была завершена – и молот выпал из рук Арчи. Покачнувшись, он отвернулся, пот градом катился по его измученному лицу.
Несколько минут мы стояли в оцепенении, пока не решились взглянуть на нее. Возглас удивления, смешанного с облегчением, вырвался из груди каждого из нас. Артур осторожно приблизился – и его мрачные глаза вспыхнули радостью. В гробу больше не было чудовищного существа; там лежала Люси – такая, какой мы знали ее при жизни. Выражение лица было удивительно чистым, милым и спокойным, несмотря на то что горе и страдания оставили на нем свой след. Она стала нам еще дороже, потому что теперь мы потеряли ее навсегда.
Ван Хельсинг тихо спросил:
– Ну что, милорд, я прощен?
– Зовите меня просто Артур, доктор. Благослови вас Господь – вы вернули Люси душу, а мне покой.
– Теперь вы можете поцеловать свою невесту.
Арчи наклонился и коснулся губами бледных губ Люси…
Мы отправили его и Квинси подышать свежим воздухом; профессор и я отпилили кол, оставив острие в грудной клетке покойницы. Затем мы отделили ее голову и набили рот чесноком, завинтили крышку гроба и, собрав все, что принесли с собой, ушли. Заперев дверь склепа, ван Хельсинг вручил ключ Артуру.
– Друзья мои, первый шаг сделан, и это было нелегко, – произнес он, – однако осталось самое главное: найти виновника всех наших печалей и уничтожить. У меня есть нить, она-то и приведет нас к нему. Это, конечно же, огромный риск… Я прошу вас всех о помощи. Мы научились бороться со злом, и я надеюсь на успех.
Соглашение было заключено, мы обменялись рукопожатиями, профессор впервые за эти дни улыбнулся:
– Через пару дней мы снова увидимся… Я представлю вам замечательную молодую семейную пару. А до того приготовлю все для нашей совместной работы и раскрою перед вами свои планы. Джон сейчас отправится со мной, я должен ему кое-что показать. Мне нужно посетить Амстердам, но очень скоро я вернусь… Благодарю вас, Артур, спасибо, мистер Моррис, до встречи! Набирайтесь сил – вся борьба еще впереди.
Глава 17
Продолжение
Когда мы вернулись в отель, ван Хельсингу подали телеграмму: «Приеду поездом. Джонатан в Уайтби. Важные новости. Мина Харкер».
Профессор обрадовался.
– Чудесная мадам Мина, – воскликнул он, – это настоящая жемчужина! Однако мне пора собираться. Возьми это на себя, Джон. Телеграфируй ей в поезд, что непременно встретишь на перроне.
Я отправил депешу, и мы заказали чай в номер. Затем ван Хельсинг вручил мне копии дневников Джонатана Харкера и его жены.
– Будь добр, – сказал он, – внимательно ознакомься с их содержанием. Когда я вернусь, ты будешь полностью владеть информацией. Верь без колебаний всему, что там говорится. Встреча с ним может погубить нас, или же мы остановим эту чуму. Кроме того, мне весьма интересны твои комментарии…
Уложив вещи, профессор покинул меня, а спустя довольно короткое время я стоял на перроне вокзала. Поезд только что прибыл, толпа пассажиров уже стремительно редела. Я начал опасаться, что пропустил свою гостью, когда изящная миловидная молодая женщина направилась прямо ко мне.
– Доктор Сьюард, не так ли? – Она протянула маленькую руку в перчатке. – Я узнала вас по описанию бедной Люси.
– Миссис Вильгельмина, с приездом! – Я подхватил ее чемоданчик, в котором была пишущая машинка, и мы отправились прямиком в клинику.
Комнаты для Мины Харкер уже были приготовлены; она знала, что моя квартира располагается в клинике для душевнобольных, но когда мы входили, слегка вздрогнув, огляделась вокруг. Однако сразу же заявила, что вскоре придет в мой кабинет – дело не терпит отлагательства. Именно поэтому я на время прерываю эту запись. До сих пор у меня еще не было возможности просмотреть бумаги, оставленные профессором, возьмусь читать не откладывая…
…Бог ты мой, Вильгельмина даже не подозревает, как дорого сейчас время и что всех нас ждет! Я должен постараться вести себя так, чтобы не напугать ее… А вот и она!
29 сентября, поздно вечером
Приведя себя в порядок, я постучала в дверь и переступила порог кабинета доктора Сьюарда.
Он был один, на его письменном столе стоял фонограф. Мне еще никогда не приходилось иметь с ним дело, но, говорят, он довольно удобен в работе.
– Простите, мистер Сьюард, – сказала я. – Я, может быть, помешала? Мне показалось, что вы с кем-то беседовали…
– Входите, – проговорил он с улыбкой. – Зовите меня просто Джон. Я лишь заносил записи в свой рабочий журнал.
– Записи?
– Да. – Он положил руку на фонограф. – Я храню их здесь.
Я удивленно выпалила:
– Неужели это лучше стенографии! Можно послушать?
Доктор кивнул, поднялся, но вдруг смутился.
– Дело в том, – начал он неловко, – здесь… помимо медицинских фактов, много личного, то есть… – Он растерянно умолк.
– Вы, как я знаю, наблюдали болезнь Люси. Позвольте узнать о ее последних днях; я буду вам очень благодарна, Джон, ведь она была мне бесконечно дорога!
– О смерти Люси? – Лицо доктора исказилось. – Ни за что на свете!
– Почему же? – спросила я, предчувствуя недоброе.
Он молчал.
Я поняла, что фонографические записи Джона Сьюарда, лечившего мою несчастную подругу, могут таить не только разгадку ее смерти, и смело воскликнула:
– В таком случае, доктор, позвольте мне хотя бы частично переписать их на пишущей машинке.
Он побледнел и чуть ли не закричал:
– Нет! Ни в коем случае я не позволю вам погрузиться в этот кошмар!
Тогда я поняла: он знает о том страшном человеке.
Взгляд мой упал на кипу машинописных листков, лежавших на столе, – это были копии дневников, моих и Джонатана.
– Я понимаю, – сказала я решительно, – что вы со мной едва знакомы. Но когда вы прочтете наши с мужем дневники, надеюсь, я буду вправе рассчитывать и на ваше доверие.
Он подошел к шкафу, в котором были расставлены полые металлические цилиндры, покрытые темным воском, и повернулся ко мне: