P. S. Не нужно говорить тебе, что это тайна. Еще раз спокойной ночи.
24 мая
Любимая моя Мина!
Бесконечно благодарю за неожиданное письмо! Так приятно, что, узнав о моих переживаниях, ты столь сердечно отнеслась ко мне. Дорогая моя, события покатились лавиной. В начале осени мне исполнится двадцать лет, и до сегодняшнего дня никто не делал мне предложения, а тут сразу три. Двоих из них мне положительно жаль… Мина! Я расскажу тебе об этих визитах, но ты должна держать это в секрете от всех, кроме Джонатана…
Итак, слушай: первый жених явился перед завтраком. Я говорила тебе о нем – это мистер Джон Сьюард, главный врач психиатрической клиники. Доктор казался сдержанным, но я все-таки заметила, что руки у него подрагивают… Он признался, как я ему дорога, несмотря на короткий срок нашего знакомства; что я нежная и хрупкая, однако была бы для него душевной опорой и радостью жизни. Затем он сказал о том, как будет одинок, если я откажу ему. Увидев мои слезы, он сейчас же прервал разговор, назвав себя глупцом и воскликнув, что ни в коем случае не желает меня тревожить…
– Но смогу ли я надеяться, что вы полюбите меня в будущем? – с надеждой спросил он.
В ответ я отрицательно покачала головой. Мистер Сьюард спросил, не люблю ли я кого-нибудь другого. Мина, я решила, что мой долг – сказать ему правду. Услышав ответ, доктор поднялся с кушетки и, взяв обе мои руки, с серьезным лицом торжественно произнес, что уверен: я буду счастлива. И если мне понадобится друг, при любых обстоятельствах он будет к моим услугам… Мина, я плачу, так горько мне было видеть замечательного человека, сердце которого разбито. Дорогая, я должна прервать письмо, так как чувствую себя отвратительно, тем более что огорчения мои на этом не закончились…
Вечером
Недавно ушел мой Артур, и теперь я гораздо спокойнее, чем тогда, когда в полдень прервала это письмо. Продолжаю свой рассказ. Итак, Мина, номер второй нанес визит около одиннадцати. Это богатый американец из Техаса, славный малый, причем он до того свежо и бодро выглядит, что просто не верится в истории о пережитых им приключениях.
Мистер Квинси Моррис застал меня одну. Он воспитанный и образованный человек и вполне владеет английской литературной речью, но иногда, в узком кругу, желая развлечь слушателей, болтает на американском жаргоне. Так и сегодня мистер Моррис сел рядом со мной, взял мою руку и весело воскликнул:
– Мисс Люси! Думаю, что если вы будете дожидаться, пока появится достойный вас мужчина, то вам в конце концов придется, взяв светильник, стать в хвост за семью евангельскими невестами. Знаю, что недостоин даже завязывать шнурки на ваших башмачках, но не хотите ли вы поковылять рядом со мной по долгому мирскому пути и вместе потянуть житейскую лямку?
Я заметила, что, несмотря на фривольность, американец жутко нервничает, однако мне было куда легче отказать ему, чем доктору. Я отшутилась, и он все понял; лицо мистера Квинси стало на миг замкнутым и грустным. Затем он воскликнул, что догадывается, в чем дело, и уважает мои чувства, хочет быть мне другом – и прочее в том же духе. Этот человек настолько жизнерадостный, сильный и добрый, что мне было легко поцеловать его на прощание, когда он сообщил, что скоро покидает Англию… При этом я покраснела и смутилась, а мистер Моррис, выпустив мои руки, схватил шляпу и, ни разу не оглянувшись, направился к двери… а я тут же снова расстроилась до слез.
P. S. О номере третьем мне, пожалуй, не стоит и сообщать. Все произошло в одно мгновение; не успел он войти в комнату, как его руки обхватили меня, а горячие губы покрыли поцелуями. Я очень счастлива и положительно не знаю, чем заслужила такое счастье.
25 мая
Полное отсутствие аппетита, не могу ни отвлечься, ни мыслить… так что вместо бумаги и пера – мой верный фонограф. Только ему я могу доверить то, что со мной сейчас творится.
После вчерашнего отказа Люси чувствую внутреннюю пустоту; в моем нынешнем состоянии единственное облегчение – работа, поэтому я отправился к своим больным. Особенно долго провозился с одним пациентом, который меня заинтересовал своими странными идеями. Он до того не похож на обычного сумасшедшего, что я решил внимательнее за ним понаблюдать; сегодня, кажется, удалось немного приблизиться к сути его недуга, хотя это было жестоко с моей стороны. Я как бы старался определить главный нерв его безумия – то, чего я обычно избегаю в своей практике. Вот мои предварительные выводы:
«Пациент Р. М. Рэнфилд, 59 лет. Темперамент сангвинический; недюжинная физическая сила; болезненно возбуждается; периодически подвержен припадкам черной меланхолии. Полагаю, ему грозит окончательное помешательство. Возможно, что при всем своем внешнем равнодушии к людям и миру он представляет серьезную опасность для общества…»
25 мая
Дорогой Арчи!
Мы обменивались всевозможными историями у костра в прериях, перевязывали друг другу раны после попытки высадиться на Маркизах и веселились на берегах озера Титикака. Теперь появились другие раны, которые нужно залечить, и повод поднять бокалы. Не желаете ли Вы посетить меня завтра вечером? Приглашаю Вас, наверняка зная, что будете свободны… К нам присоединится только наш старый товарищ Джон Сьюард. Мы будем пить за здоровье счастливейшего из смертных, которому одна леди отдала свое сердце… Обещаем доставить Вас домой, если окажется, что Вы выпили слишком много за некую прелестную и известную нам обоим пару глаз. Итак, ждем!
26 мая
Рассчитывайте на меня при любых обстоятельствах.
Арчи.
Глава 6
24 июля. Уайтби
Люси встретила меня на вокзале, откуда мы поехали прямо к ней. Какая живописная местность: небольшая река Эск протекает здесь по долине, вблизи расположена гавань. Берег реки так крут, что, когда едешь верхом, вся долина утопает в зелени. Дома в старом городе жмутся друг к другу и покрыты черепицей, вдали виднеются руины аббатства Уайтби, которое давным-давно разорили датчане. Между руинами еле заметна приходская церковь, окруженная кладбищенской оградой, внутри которой много могил и памятников. Я нахожу, что это самое красивое место во всем городке, так как оно находится на возвышении, оттуда открывается прекрасный вид на гавань и бухту с мысом, выступающим далеко в море. На мысу расположены скамьи; здесь много гуляющих, которые любуются живописным видом и наслаждаются морским воздухом…
Вот и сейчас я сижу там, держа тетрадь на коленях, и невольно прислушиваюсь к беседе трех пожилых господ. Они, кажется, целыми днями заняты лишь своими разговорами.
Гавань расположена прямо подо мной, причем ее противоположный берег – это длинная гранитная площадка, на которой находится маяк. С двух сторон она окружена морем. Внутри гавани этот выступ, изгибаясь, врезается в сушу и заканчивается еще одним маяком. Между обоими молами расположен узкий проход в гавань, вблизи него установлен бакен с колоколом, заунывные звуки которого в дурную погоду далеко разносит ветер.
Скоро возвращаюсь домой. Люси с матерью отправились с визитами, а так как они чисто деловые, я к ним не присоединилась. Теперь-то обе, надеюсь, дома.
1 августа
Сегодня мы с Люси снова сидели на нашей заветной скамье на кладбище. К нам присоединился старик. Он оказался большим скептиком и предположил, что под могильными плитами вряд ли похоронены те, чьи имена высечены на плитах, так как моряки по большей части гибнут в море. Люси расстроилась. Мы скоро ушли домой.
Позже
Я возвратилась на кладбище одна, так как мне ужасно грустно. Heт никаких писем. Молю Бога о том, чтобы ничего не случилось с Джонатаном. Только что пробило девять. На городских улицах зажигаются цепочки фонарей; огни бегут вдоль набережной реки и по изгибу долины. Слева все скрыто от глаз черной полосой – крышей соседнего с аббатством дома. Позади на полях слышно блеяние овец и ягнят, а снизу, с мощеной дороги, доносится топот копыт. Оркестр на молу играет какой-то вальс, а на берегу Армия спасения устроила собрание… Не имею представления, где находится Джонатан и вспоминает ли он обо мне. Как бы я хотела, чтобы он был рядом!
5 июня
Наблюдать мистера Рэнфилда становится все интереснее. Некоторые черты характера у него особенно сильно развиты: эгоизм, скрытность, упрямство.
Хотел бы я понять истоки последнего. Пациент словно стремится к некой цели, но какой – пока неясно. Теперь, например, его конек – ловля мух. С маниакальной страстью Рэнфилд выражает любовь к этим насекомым, граничащую иногда с аномальной жестокостью. Мух у него такая уйма, что мне пришлось сделать больному выговор. К моему удивлению, он не разразился бранью, как я ожидал, а чуть поразмыслив, проговорил:
– Дайте три дня сроку – и я их уберу.
Пришлось согласиться.
18 июня
Теперь его страсть перешла на пауков; у него в коробке несколько очень крупных особей. Он кормит пауков мухами, и число последних заметно уменьшилось…
1 июля
Сегодня я велел Рэнфилду расстаться и с пауками. Так как это его чрезвычайно огорчило, пришлось пойти на уступки и предложить уничтожить хотя бы часть насекомых. Он согласился. Однако, приходя к нему в палату, я испытываю некоторое отвращение. В окно к нему влетела огромная жирная муха, только что отобедав какой-нибудь дрянью, а мой больной поймал ее, принялся рассматривать и, прежде чем я успел