для нестерпимой кары.
Велел он, чтобы, как сельдей,
в котел с водой живых людей
под крышку водворили,
в которой дыры для голов,
и в кипятке такой улов
безжалостно сварили.
Хоть быть разнообразней
чудовищный мог произвол,
предпочитал он все же кол
всем прочим видам казней.
Он в Семиградье не дремал.
Людские кости тать ломал
И радовался хрусту;
людей рубил по всей земле,
как рубят где-нибудь в селе
по осени капусту.
Так Дракул-кровопийца
губил и взрослых и ребят;
сажая на кол всех подряд,
торжествовал убийца.
Настолько полюбил он зло,
что наихудшее влекло
жестокого тирана.
Жег Дракул, резал и громил.
Нерона, Ирода затмил
и Диоклетиана.
Кромсал живых вначале,
на раны сыпал соль
потом и в кипятке варил крутом,
а многих жарил в сале.
Свою жестокость он дразнил;
кого хотел, того казнил
на разных эшафотах,
и кожу с жертв своих содрав,
свой кровожадный тешил нрав;
одних он в нечистотах
топил, а неохочих
служить — в цепях гноил стальных;
за волосы вешал иных,
вниз головами — прочих.
Людей приказывал терзать,
носы и уши отрезать,
срамные также части;
злодею сердце веселя,
служили камень и петля
кровопролитной страсти.
Вбивать в глаза и в уши
велел он гвозди, а тела
живые, чтобы кровь текла,
разделывать, как туши.
И жечь, и резать, и колоть
людскую страждущую плоть
дал Дракул полномочья.
Своим псарям он делал знак
и сам науськивал собак,
чтоб разрывали в клочья.
Играл он черепами,
тела гвоздями исколов,
мозг выбивая из голов
дубинами, цепами.
И заставляя лошадей
вдаль по камням тащить людей,
любил свою затею,
и вслед за каждой из телег
в пыли волокся человек,
пока не сломит шею.
С крыш сбрасывал он многих.
Попробуй только в толк возьми!
Стрелял из пушек он людьми,
в жерло вогнав двуногих.
Его повадки таковы:
людей в колодцы и во рвы
бросал с высоких башен.
Он руки-ноги отрубал,
и расчлененный погибал.
Был воевода страшен.
И в злобе сатанинской
казнил он всех его родных,
младенцев отрывал грудных
от нежной материнской
груди, хоть были хороши
младенцы в ласковой тиши,
но маленький ребенок
нередко с матерью страдал
и с нею на кол попадал:
кровь капала с пелунок,
и дьявольской сноровки
порой хватало, чтоб злодей
взамен отрезанных грудей
клал детские головки.
Младенцев жарил он шутя,
чтоб ела мать свое дитя;
он скрашивал досуги
свои, когда, вселяя жуть,
есть заставлял он мужа грудь
еще живой супруги.
Чем кровь лилась обильней,
тем пуще упивался злом,
одних приканчивал колом,
других крушил давильней.
И был при этом Дракул рад.
На кольях прыгал стар и млад,
как прыгают лягушки,
заметив аиста вблизи.
А Дракул: «Дело на мази.
Прелестные резвушки!
Как пляшут грациозно!
Ну просто радуется взгляд!»
И снова всех велел подряд
проткнуть, пока не поздно.
Он жителей различных стран,
язычников и христиан,
русинов и валахов,
цыган, евреев истреблял,
во многих ужас он вселял,
рассказывают страхов
о воеводе много.
Велел цыгана одного
повесить он за воровство,
но поднялась тревога
среди цыган, и говорят
они владыке: «Наш он брат,
нам выдайте вы брата!»
Ответил Дракул: «Что за вздор!
Достоин виселицы вор.
Где грех, там и расплата». —
«Такого приговора
не допускает наш закон, —
цыгане лезли на рожон, —
нельзя повесить вора
поскольку, сударь, вешать нас
монарший запретил указ,
и чтите вы корону».
К преступнику, однако, строг,
коварный Дракул превозмог
подобную препону;
велел своим клевретам
сварить виновного в котле,
и живших на его земле
цыган созвал при этом.
Как соучастники вины,
цыгане были все должны
есть варево с костями.
Другой послушайте рассказ.
Почтенный гость в недобрый час
был странными вестями,
ходившими в народе,
в злосчастный город привлечен,
и, видом кольев удручен,
пошел он к воеводе.
На кольях частых, словно лес,
висело множество телес,
отравленных распадом.
Не устрашившись никого,
сказал он честно, каково
дышать подобным смрадом.
Задет его словами
был Дракул, говорят, всерьез
и гостя выше всех вознес
над всеми головами.
И на колу своем смельчак
не мог почувствовать никак
отвратного зловонья.
Священник среди бела дня
явился, Дракула виня
в разврате беззаконья.
Он, дескать, слишком злобен,
избрал дурной, преступный путь,
и то, что отнял он, вернуть
он людям не способен.
Увещеванье за хулу приняв,
позвал злодей к столу
священника радушно.
Был с виду Дракул не свиреп,
крошил ему в тарелку хлеб,
ел крошки тот послушно,
ловил за крошкой крошку,
казалось, даже на лету,
прилежно поднося ко рту
обеденную ложку.
А Дракул говорит: «Ответь!
Тот, значит, не спасется впредь,
кто на чужое льстится,
и не уйдет он от суда?»
Ответствовал священник: «Да!
Такое не простится». —
«Ешь не мои ли крохи, —
заметил Дракул, — ты со мной?
Ты обличен своей виной.
Твои делишки плохи».
Так, приглашен сперва к столу,
поп оказался на колу
по воле негодяя,
а Дракул повелел созвать
на пир отборнейшую знать,
ответить заставляя
всех на вопрос опасный,
который, в сущности, таков,
чтобы сорваться с языков
мог помысел негласный;
спросил он избранных господ,
кто помнит, сколько воевод
Валахией владело;
и каждый называл, как мог,
число властителей и срок
земного их удела.
Так воевод немало
припомнили наверняка;
у юноши и старика
число не совпадало;
кому что в голову пришло,
однако точное число —
по-прежнему загадка;
попробуй всех перебери!
Один сказал, десятка три,
другой, что два десятка.
Не находя ответа,
свел их число юнец к семи
перед знатнейшими людьми;
была их песня спета.
Рек Дракул: «А по чьей вине
сменилось в бедной сей стране
властителей так много,
как это было до сих пор?
За этот гибельный позор
судить вас нужно строго».
Старейших и юнейших,
всех без изъятья осудил;
на колья Дракул посадил
пятьсот мужей знатнейших.
Бабенка с Дракулом жила
и оказалась тяжела.
Велел другой бабенке
он в дело вникнуть, а потом,
к симптому приобщив симптом,
о будущем ребенке
по всем статьям подробный
отчет представить, но живот
он первой взрезал, чтобы плод
узреть, ему подобный,
в чем он увериться готов,
срамную часть ей распоров;
как лес для дровосека,
для Дракула был весь народ.
Пошел шестидесятый год
пятнадцатого века.
И в день Варфоломея
он двинул войско в край лесной.
Шел на валахов он войной
и уводил, зверея,
с собой мужской и женский пол,
творя великий произвол.
Угнал он половину
народа, свой потешив нрав;
что делал он, их всех собрав,
сказать я не премину.
Поддев людей крюками,
всех перевешал, как хотел,
веля рубить капусту тел
ножами и клинками.
А что касается других,
на колья посадил он их,
пронзая плоть живую;
как жгут обычные костры,
он жег деревни, жег дворы,
о чем я повествую.
Сажая на кол пленных,
оставил Дракул по пути
не меньше тысяч тридцати
невинно убиенных.
Прошло не более двух лет,
и вновь спасенья нет от бед.
Скорбям не видно края.
На Шилтерн двинулся тиран,
язычников и христиан
везде уничтожая.
Смерть лучше поруганья.
Убито тысяч двадцать пять.
Подобному подсчету внять
нельзя без содроганья.
Красавиц множество в плену.
Из них избрать себе жену
не прочь иной придворный.
Не убивать просили дев,
чем привели владыку в гнев.
Дух чуя непокорный,
узрел врагов опасных в тех,
кто осмелился любить;
в куски велел он изрубить
капусту тел прекрасных.
Предпочитая миру брань,
платить был должен Дракул дань
турецкому султану.
Напоминал ему посол о том,
что срок платить пришел.
«Тебе платить не стану,
но до скончанья года
султану вашему я сам,
что полагается, воздам», —
ответил воевода.
Послы поверили сперва
в миролюбивые слова,
которые морочат,
но Дракул им нанес урон,
их обточив со всех сторон,