30 октября, 7 часов утра. Подъезжаем к Галацу; боюсь, потом будет не до записей. Мы с нетерпением ждали восхода солнца. Поскольку с каждым разом миссис Харкер все труднее поддается гипнозу, Ван Хелсинг начал сеанс раньше обычного, но добился результата лишь за минуту до восхода солнца. Профессор быстро задавал ей вопросы, и так же быстро она отвечала:
– Все темно. Слышу шум воды совсем близко, стук дерева по дереву. Где-то там дальше скот. Еще какой-то звук, очень странный, будто… – Она замолчала и побледнела.
– Дальше, продолжайте! Продолжайте, приказываю вам! – взволнованно твердил Ван Хелсинг.
Миссис Харкер открыла глаза, и мы невольно вздрогнули, услышав ее совершенно беззаботный, нежный голос:
– О профессор, почему вы просите меня о том, что превосходит мои возможности? Я ничего не помню. – Увидев удивление на наших лицах, она встревожилась: – Что я сказала? Что я наделала? Ничего не помню, кроме того, что лежала тут в полусне, а вы, профессор, мне говорили: «Дальше! Продолжайте, приказываю вам!» Так забавно было слышать, как вы строго говорите со мной, будто я непослушное дитя!
– О мадам Мина, – сказал печально Ван Хелсинг, – это лишь еще одно доказательство, если оно вообще нужно, моей любви и уважения к вам; в этой ситуации любое слово, сказанное, ради вашего же блага, более строгим тоном, действительно может показаться странным: получается, будто я отдаю приказание той, которой был бы рад повиноваться сам!
Слышны свистки; приближаемся к Галацу и просто сгораем от нетерпения, тревоги и желания действовать.
30 октября. В гостиницу, где по телеграмме нам заказаны номера, меня отвез мистер Моррис – он пока не у дел, ибо не знает ни одного иностранного языка. Обязанности распределили так же, как в Варне, только к вице-консулу отправился лорд Годалминг: его титул может послужить гарантом более эффективной поддержки со стороны официального британского представителя, ведь времени у нас в обрез. Джонатан, профессор и доктор пошли к судовому агенту – выяснить подробности прибытия «Царицы Екатерины».
Позднее. Вернулся лорд Годалминг. Консул в отъезде, вице-консул болен, делами занимается секретарь, который был очень любезен и обещал сделать все, что в его власти.
30 октября. В девять часов мы с профессором Ван Хелсингом и доктором Сьювордом посетили контору Маккензи и Стейнкоффа, представителей лондонской фирмы «Хэпгуд». В конторе получили телеграмму из Лондона с просьбой оказать нам всемерную поддержку, служащие были чрезвычайно любезны и немедленно доставили нас на борт «Царицы Екатерины», бросившей якорь в речном порту. Мы встретились с капитаном Донелсоном, по словам которого, у него в жизни не было такого удачного рейса.
– Господи, – говорил он, – мы даже боялись, что слишком уж удачно все складывается, такое даром не проходит. Не хитрая штука – пройти из Лондона в Черное море при попутном ветре, когда будто сам дьявол наполняет паруса. И в полном тумане. Как только приближались к какому-нибудь кораблю, порту или мысу, ложился туман, а когда рассеивался, вокруг никого и ничего. Мы прошли Гибралтар и даже не смогли дать сигнал. До самых Дарданелл, где нам пришлось получать разрешение на проход, мы никого не встретили. Поначалу я хотел спустить паруса и переждать туман, но потом подумал, коли уж черту надо, чтобы мы побыстрее вошли в Черное море, никуда не денешься. В конце концов, от нашего быстрого пробега владельцам никакого убытка, нам он тоже не повредит, а старый дьявол будет нам лишь благодарен за то, что мы ему не мешали.
Такая смесь простодушия и хитрости, суеверия и практических соображений произвела впечатление на Ван Хелсинга.
– Мой друг, – сказал он, – этот старый дьявол гораздо умнее, чем кажется, и он умеет ценить достойного соперника!
Довольный комплиментом шкипер продолжал:
– Когда мы прошли Босфор, люди стали роптать, некоторые из них, в основном румыны, пришли ко мне с требованием выбросить за борт здоровенный ящик, который привез на судно перед самым отходом из Лондона немолодой джентльмен весьма странного вида. Я еще тогда видел, как они смотрели на него и выставляли два пальца – от дурного глаза. Господи, суеверия этих дикарей просто уморительны! Я живо поставил их на место, но, когда нас вновь окутал туман, подумал, может быть, они и правы. Итак, мы шли дальше, и, поскольку туман держался целых пять дней, я решил: пусть ветер несет нас куда захочет, ведь против дьявола не попрешь, а уж он все устроит, как ему надо. Но и мы тоже не лыком шиты, будем смотреть в оба, чтоб ничего не случилось. Как бы там ни было, шли мы отлично, никаких мелей, а два дня назад, когда сквозь туман показалось восходящее солнце, под нашим килем уже бурлила пресная вода, а перед нами был Галац. Румыны в ярости требовали выбросить ящик в реку. Мне пришлось убеждать их пинками и гандшпугом[90], и когда последний из них убрался с палубы, держась за голову, мне удалось уговорить их; дурной глаз или не дурной, но доверенное мне имущество должно быть доставлено в целости и сохранности. Ведь они, подумать только, уже вытащили ящик на палубу и чуть было не выбросили за борт. На его боку значилось: «Галац через Варну», и я решил: пусть полежит на палубе, пока не выгрузим его в порту и наконец избавимся. Туман не рассеивался, и мы всю ночь простояли на якоре. А на следующее утро, приблизительно за час до рассвета, на судно явился человек и предъявил письменное поручение из Англии, согласно которому он должен был забрать адресованный какому-то графу Дракуле ящик. А он-то как раз под рукой – берите, пожалуйста. Бумаги были в порядке, и я с радостью отделался от этого чертова гроба, мне и самому он уже порядком надоел. Если у дьявола и был багаж на борту судна, так наверняка этот самый ящик!
– Как звали человека, который забрал его? – спросил Ван Хелсинг с едва сдерживаемым нетерпением.
– Сейчас скажу! – ответил капитан и спустился в каюту. Вернувшись, он предъявил расписку с подписью: Иммануил Гильдшейм – и адресом: Бургенштрассе, 16.
Больше капитан ничего не знал. Мы поблагодарили его и ушли.
Гильдшейма мы застали в его конторе. Это был старый еврей с большим горбатым носом и в ермолке – будто только что со сцены Адельфи[91]. Немного поторговавшись, он сообщил нам все, что знал. Сведения его были простыми, но очень важными для нас. Он получил письмо от мистера де Билля из Лондона с просьбой, если возможно, до рассвета, чтобы не связываться с таможней, забрать ящик с прибывающей в Галац «Царицы Екатерины» и передать его некоему Петру Скинскому, который вел дела со словаками, занимающимися сплавом грузов по реке. Получив за труды английский кредитный билет, Гильдшейм обменял его на золото в Дунайском международном банке. Когда к нему пришел Скинский, они вместе поехали на судно, забрали ящик, и тот увез его. Вот все, что знал Гильдшейм.
Мы занялись поисками Скинского, но нигде не могли его разыскать. Один его сосед, видимо не питавший к нему особой любви, сказал, что тот ушел из дома два дня назад, а куда – неизвестно. Это подтвердил и хозяин дома, вчера вечером, между десятью и одиннадцатью часами, получивший через посыльного ключи от квартиры исчезнувшего жильца и положенную плату в английских деньгах. Мы снова оказались в тупике.
Пока мы разговаривали, подбежал какой-то человек и, запыхавшись, сообщил, что на кладбище церкви Святого Петра нашли тело Скинского, горло его было растерзано, будто каким-то диким зверем. Наши собеседники тут же побежали туда, женщины кричали: «Это дело рук словаков!» Мы же поспешили ретироваться, чтобы нас не втянули в историю и не задержали.
Итак, ничего определенного, ясно лишь, что ящик в пути, куда-то движется, но куда – это еще нужно выяснять. С тяжелым сердцем мы побрели в гостиницу к Мине, решив все рассказать ей. Положение наше отчаянное, а так по крайней мере есть хоть и не очень надежный, но все-таки шанс. Меня освободили от обещания, данного Мине.
30 октября, вечером. Мужчины вернулись такие усталые, измученные и удрученные, что им просто необходимо было немного отдохнуть. Предложила им прилечь хоть на полчасика, пока я перепечатаю записи. Я так благодарна изобретателю дорожной пишущей машинки и мистеру Моррису, доставшему ее для меня. Сама я совершенно отвыкла делать записи ручкой…
Вот все и перепечатано. Бедный, милый, дорогой мой Джонатан, как он, должно быть, страдал и как переживает теперь! Просто без сил лежит на диване; брови нахмурены, лицо страдальческое. Бедняжка, он так сосредоточенно думает, что все лицо его пошло морщинками. О, если бы я могла хоть чем-то ему помочь! Сделаю все, что в моих силах.
Пока они отдыхают, профессор Ван Хелсинг по моей просьбе дал мне бумаги, которые я еще не видела, – внимательно просмотрю их и, возможно, приду к какому-нибудь выводу. Постараюсь следовать примеру профессора и обдумаю все факты с «открытым умом», непредвзято.
Верю, что Божье провидение поможет мне. Надо бы изучить карты… Убеждена, что моя догадка правильна.
Заключение готово, соберу всех и прочитаю. Пусть обсудят, нужна предельная точность, продуманность, дорога каждая минута.
Предмет исследования. Основная цель графа Дракулы – добраться домой. а) Кто-то должен доставить его в замок. Если бы он мог передвигаться сам, то сделал бы это в облике человека, волка или летучей мыши. Возможно, он боится, что его узнают и возникнут неприятности, поэтому предпочитает от рассвета до заката оставаться в своем деревянном ящике. б) Как его перевезут? Решить это поможет метод исключения. По дороге, на поезде, по воде?
1.