Приступая к обсуждению плана действий, мы решили, что Мина должна все знать, нельзя скрывать от нее ничего, вплоть до самого тяжкого и страшного. Она признала наше решение мудрым, но как же грустно было видеть ее, несмотря на всю ее стойкость, в такой пучине отчаяния.
— Нельзя ничего скрывать, — грустно повторила она. — Увы! Мы уже достаточно скрывали, да и ничто не сможет причинить мне большее страдание, нежели то, что уже пришлось пережить! Что бы ни случилось, я готова — либо появится новая надежда, либо снова потребуется мужество!
Ван Хелсинг внимательно посмотрел на нее и вдруг спокойно спросил:
— Но, дорогая мадам Мина, неужели после того, что произошло, вы не боитесь, если не за себя, то хотя бы за других?
Лицо у нее напряглось, а глаза сияли, как у мученицы.
— Нет, — ответила она, — я готова на все!
— На что? — спросил он мягко, мы же молчали, смутно представляя себе, что она имеет в виду.
Очень непосредственно и просто, как будто констатируя самый обыденный факт, Мина пояснила:
— Если увижу — а я буду следить очень внимательно, — что причиняю вред тому, кого люблю, я умру!
— Неужели вы способны покончить с собой? — спросил профессор хрипло.
— Да, я бы сделала это, если бы у меня не было друга, который, любя меня, мог бы помочь мне в этом акте отчаяния и избавить меня хотя бы от этого испытания!
И она выразительно посмотрела на Ван Хелсинга. Тот встал, положил ей руку на голову и сказал:
— Дитя мое, такой друг у вас есть. Я взял бы на себя грех перед Всевышним и нашел бы средство, чтобы вы безболезненно покинули этот мир, если бы у вас не было другого выхода. Но, дитя мое… — Голос у него прервался, однако он справился с волнением и продолжал: — Тут есть люди, которые станут между вами и смертью. Ни от чьей руки, тем более своей собственной, вы не должны умирать. По крайней мере, пока по-настоящему не умрет тот, кто отравил вашу светлую жизнь, иначе после смерти вы станете такой же, как он. Нет, вы просто обязаны жить! Вы должны бороться и жить, даже если смерть покажется вам невыразимым благом. Вы должны бороться с самой смертью, застанет ли она вас в радости или горе, днем или ночью, в безопасном укрытии или в момент предельного риска! Ради спасения вашей души заклинаю вас не умирать, более того — даже не думать о смерти, пока не будет покончено с этим злом.
Моя бедняжка побледнела как полотно, ее охватила дрожь. Мы молчали — что мы могли сделать! Наконец она успокоилась и сказала мягко и печально, протянув ему руку:
— Даю вам слово, мой дорогой друг, если Господь оставит меня в живых, я постараюсь следовать вашим советам, и, надеюсь, наступит час, когда этот ужас кончится.
Ее доброта и смелость укрепили нас в нашей решимости действовать и постоять за нее. Мы перешли к обсуждению плана действий. Я сообщил Мине, что ей поручается хранение бумаг в сейфе — всех документов, дневников, фонографических записей, которые могут нам пригодиться. Кроме того, она должна, как и прежде, вести записи. Она была очень рада этим поручениям — если, конечно, слово «рада» можно употребить в сочетании с такими мрачными обстоятельствами.
Как обычно, Ван Хелсинг уже все продумал и подготовил точный план действий.
— Возможно, это к лучшему, — сказал он, — что после посещения Карфакса мы решили не трогать ящики с землей, которые там находятся. Тронь мы их, граф догадался бы о наших планах и, несомненно, принял бы меры. Вероятнее всего, он даже не подозревает о том, что у нас есть средства лишить его убежищ. А мы теперь располагаем сведениями, где они находятся; осталось лишь обследовать дом на Пикадилли и установить, последнее ли это укрытие. Сегодняшний день — наш, на него все надежды. Солнце, осветившее утром нашу печаль, теперь оберегает нас. Нужно, чтобы это чудовище оставалось в том же облике до заката солнца. В своем земном образе он окажется в ловушке и не сможет растаять в воздухе и проскользнуть сквозь щели и замочные скважины. А коли захочет в дверь, так пусть открывает ее, как простой смертный. Сегодня нам надо уничтожить все его убежища. Если не удастся схватить и уничтожить самого Дракулу, нужно, по крайней мере, загнать его в такое место, где мы смогли бы наверняка разделаться с ним впоследствии.
Тут я не выдержал и вскочил — вместо того чтобы действовать, мы тратим время на разговоры, теряя бесценные минуты, от которых зависят жизнь и счастье Мины. Но Ван Хелсинг предостерегающе поднял руку:
— Нет, друг Джонатан, тише едешь — дальше будешь, как говорит пословица. Мы будем действовать, и действовать с ошеломительной быстротой в надлежащий момент. Но подумайте, скорее всего, все нити сходятся в доме на Пикадилли. Граф приобрел много домов. Должны быть документы об их покупке, ключи и прочее. А бумага, на которой он пишет, чековая книжка и другие необходимые вещи — где-то он же хранит их. Этот дом расположен в центре. Граф может спокойно пользоваться парадным или черным входом в любое время, не привлекая к себе внимания — там всегда полно народу. Мы поедем на Пикадилли, обыщем дом, выясним все необходимое и только тогда начнем то, что наш друг Артур на охотничьем жаргоне называет «гнать лису». Согласны?
— Так пойдемте немедленно! — вскричал я. — Мы зря теряем драгоценное время!
Но профессор даже не шелохнулся и спокойно спросил:
— А как вы собираетесь попасть в дом на Пикадилли?
— Да все равно как! — воскликнул я. — Взломаем, если нужно.
— А полиция? Как она на это посмотрит и что скажет?
Я слегка опешил, поняв, что, если он не спешит, у него есть на то свои основания. Поэтому ответил как можно спокойнее:
— Но не медлите долее, чем необходимо. Вы ведь знаете, в каком я состоянии.
— Ах, друг мой, знаю, и у меня нет ни малейшего желания продлевать ваши страдания. Но наш черед настанет только тогда, когда все придет в движение. Так вот, я долго размышлял и решил, что самый простой путь — самый лучший. Мы хотим войти в дом, но ключа у нас нет. Ведь так? — Я кивнул. — Теперь представьте себе, что вы — хозяин дома и не можете попасть в него. Что бы вы сделали?
— Я бы пригласил надежного слесаря и попросил открыть дверь.
— А как же полиция?
— Полиция не станет вмешиваться, если будет знать, что слесарь приглашен хозяином.
— Значит, — он внимательно посмотрел на меня, — главное, чтобы полицейский не усомнился в том, что владелец настоящий. Ваша полиция действительно должна быть очень усердной и умной — очень умной! — чтобы разбираться в людях. Можно, друг Джонатан, открыть сотни пустых домов в Лондоне и других городах мира, если действовать умно, да еще в самое удобное для этого время, тогда никто не подумает помешать вам. Я читал об одном джентльмене — владельце прекрасного дома в Лондоне; он, заперев свой особняк, на все лето поехал в Швейцарию. Грабитель, разбив заднее окно, проник в дом, открыл ставни и вышел через парадный вход на глазах у полицейского. Потом, предварительно дав объявления, устроил аукцион. Продав все, что было в доме, он договорился со строительной фирмой о продаже особняка, обусловив, что здание будет разобрано к определенному сроку и увезено. Полиция и власти всемерно помогали ему. Когда же настоящий владелец вернулся из Швейцарии, то обнаружил лишь пустое место.
Все было сделано по правилам, и мы тоже будем действовать по правилам. Не поедем туда слишком рано, чтобы полицейскому, который утром не очень занят, мы не показались подозрительными. Поедем после десяти, когда на улице уже много народу и ни у кого не возникнет сомнений в том, что мы и есть хозяева.
Этот план показался мне очень разумным, даже у Мины немного прояснилось лицо. Забрезжила хоть какая-то надежда.
— Попав в дом, — продолжал Ван Хелсинг, — мы можем обнаружить что-то важное. В любом случае некоторые из нас останутся там, а остальные отправятся в Бермондси и Майл-Энд — на поиски остальных ящиков.
Лорд Годалминг встал.
— Тут я могу кое-чем помочь. Телеграфирую своим людям, чтобы они в определенных местах держали наготове лошадей и экипажи.
— Слушай, дружище, это прекрасная мысль! — воскликнул Моррис. — Конечно, нам могут понадобиться лошади. Но не кажется ли тебе, что твои фешенебельные экипажи, украшенные фамильными гербами, привлекут слишком много внимания на проселочных дорогах Уолворта и Майл-Энда? Думаю, лучше нанять кебы, да и то оставлять их где-нибудь по соседству, а не около домов.
— Квинси прав! — сказал профессор. — Голова у него, как говорится, варит. Дело нам предстоит трудное, и лучше особенно не привлекать к себе внимания посторонних.
Мина проявляла все больший интерес к обсуждению, и я был доволен — это отвлекало ее от ужасного ночного переживания. Она была очень, очень бледна и так похудела, что почти не было видно губ, зато обнажились зубы. Я не сказал ей об этом, чтобы не огорчать напрасно, но у самого просто леденела кровь в жилах при воспоминании о том, что случилось с Люси. Хотя не заметно, чтобы у Мины зубы стали острее, но прошло еще слишком мало времени…
Когда мы стали обсуждать последовательность наших действий и расстановку сил, возникли новые сомнения. В конце концов было решено перед поездкой на Пикадилли разрушить ближайшее логово графа. Если даже он узнает об этом прежде времени, все равно мы опередим его, а присутствие там графа в исключительно материальном и самом уязвимом для него виде даст нам некоторое преимущество.
После посещения Карфакса профессор предложил всем поехать на Пикадилли; потом он, доктор и я останемся там, а лорд Годалминг и Квинси отыщут и уничтожат убежище графа в Уолворте и Майл-Энде. Профессор допускал, хотя и считал маловероятной, возможность появления графа на Пикадилли днем, во всяком случае, нам нужно быть готовыми к схватке с ним. По крайней мере, мы можем попытаться преследовать его. Я был против этого плана, намереваясь остаться с Миной, но она и слышать об этом не хотела — считала, что на Пикадилли могут возникнуть юридические вопросы, входящие в мою компетенцию, или вдруг в бумагах графа встретится что-то, понятное лишь мне с моим трансильванским опытом; не говоря уж о том, что для борьбы с чудовищем необходимо объединить все наши силы. Я вынужден был уступить. Очень решительно настроенная Мина сказала, что ее последняя надежда на нашу сплоченность.