На повозке лежал большой прямоугольный ящик. Сердце у меня ёкнуло — я почувствовала приближение развязки. Наступал вечер, и я прекрасно понимала, что существо, находившееся в ящике, на закате обретет свободу и, приняв один из своих многочисленных обликов, вновь ускользнет от нас.
На повозке лежал большой прямоугольный ящик.
В тревоге я повернулась к профессору — к моему изумлению, его рядом не оказалось. Он был уже внизу — чертил вокруг скалы защитный круг. Вернувшись ко мне, он сказал:
— По крайней мере, так вы будете защищены от него!
Ван Хелсинг взял у меня бинокль, тут как раз снегопад на время прекратился, и все стало ясно видно.
— Обратите внимание, как они гонят лошадей, скачут во весь дух. — Помолчав, он глухо добавил: — Хотят успеть до захода солнца. Мы можем опоздать. Да поможет нам Бог!
Снова пошел густой снег и скрыл все из виду. Но скоро прекратился, и Ван Хелсинг опять припал к биноклю.
— Смотрите! Скорее! Скорее! — вдруг закричал он. — С юга скачут два всадника. Это, наверное, Квинси и Джон. Возьмите бинокль! Взгляните, пока не запорошило снегом.
Я посмотрела в бинокль. Всадниками, вероятно, были доктор Сьюворд и мистер Моррис. Во всяком случае, не Джонатан. Оглядевшись, я увидела к северу от них еще двух всадников, мчавшихся во весь опор, и сразу почувствовала, что один из них — Джонатан, а другой, конечно, лорд Годалминг. Они тоже преследовали повозку. Когда я сказала об этом профессору, он от радости по-мальчишески вскрикнул и, внимательно следя за развитием событий, на всякий случай, пока вновь не повалил снег, приладил винчестер при входе в наше убежище.
— Они приближаются, — пояснил он. — Видимо, скоро придется столкнуться с цыганами, а их много.
Я приготовила свой револьвер — вой волков слышался все громче. Когда метель снова затихла, мы вновь приникли к биноклю. Невероятно: у нас тут шел снег, то и дело налетала метель, а там дальше ярко сияло солнце, клонившееся все ниже к вершинам дальних гор. Оглядывая окрестности в бинокль, я заметила на снегу движущиеся темные точки: волки — в одиночку, малыми и большими группками они, словно почуяв добычу, сбегались со всех сторон.
Минуты ожидания казались вечностью. Сильные порывы ветра вьюжными вихрями взметали снег, порой ничего не было видно даже в метре от нас, но иногда завывающий ветер разгонял метель, все прояснялось, и мы могли обозревать округу. Последнее время мы так часто наблюдали восход и заход солнца, что уже точно знали, когда и как это произойдет; вот и сейчас было ясно, что скоро оно зайдет. Трудно было поверить в то, что мы провели в нашем скалистом убежище менее часа.
Меж тем всадники значительно приблизились. Подул северный ветер — сильный и устойчивый, он разогнал мрачные тучи, и снег если и шел, то редкий. Теперь мы могли беспрепятственно обозревать всю панораму. Преследуемые, казалось, не замечали погони или не обращали на нее никакого внимания, однако, когда солнце спустилось еще ниже к вершинам гор, они стали, как бешеные, нахлестывать лошадей.
Расстояние сокращалось. Мы с профессором, держа наготове оружие, затаились за нашим валуном. Я видела, что Ван Хелсинг собран и сосредоточен, полон решимости не пропустить цыган.
Вдруг два голоса прокричали по-немецки:
— Стой!
Один — голос моего Джонатана, крайне взволнованный; другой — мистера Морриса, прозвучавший спокойно и решительно, как приказ. Цыгане, вполне вероятно, не знали немецкого, но тон, который они не могли не расслышать, исключал всякие сомнения относительно его смысла. Они невольно притормозили, и тут же их нагнали с одной стороны лорд Годалминг и Джонатан, с другой — доктор Сьюворд и мистер Моррис.
Вожак цыган, смуглый красавец, сидевший в седле как влитой — настоящий кентавр! — резким голосом приказал своим товарищам не останавливаться. Они хлестнули лошадей, и те рванулись вперед; тогда наши мужчины вскинули винчестеры. В то же мгновение профессор Ван Хелсинг и я поднялись из-за камня, направив на бродяг свое оружие. Видя, что они окружены, цыгане натянули поводья и остановились. Вожак сказал им что-то, и они, вынув ножи и пистолеты, приготовились к нападению.
Вперед выехал вожак и, указав сначала на заходящее солнце, потом — на замок, что-то сказал, я не разобрала, что именно. Тогда четверо наших мужчин, быстро спешившись, бросились к повозке. Наверное, мне следовало бы испугаться, ведь Джонатан подвергался такой опасности, но азарт схватки, видимо, подействовал и на меня, так как я испытывала не страх, а лишь неистовое, непреодолимое желание что-то сделать.
Цыганский вожак отдал какое-то приказание, которое его люди с необычайным усердием бросились, толкая друг друга, исполнять, — мгновенно окружили арбу. Я видела, что Джонатан с одной стороны, а Квинси — с другой пытаются прорваться сквозь живое кольцо; они явно стремились закончить дело до захода солнца. Казалось, ничто не могло остановить их — ни наведенные на них пистолеты, ни сверкающие ножи, ни вой волков позади, как будто рассчитанный на то, чтобы отвлечь их внимание. Стремительность и безоглядная решимость Джонатана, похоже, вызвали благоговейный страх у цыган, они невольно пропустили его.
Он тут же вскочил на арбу и с невероятной, неведомо откуда взявшейся силой поднял огромный ящик и швырнул его на землю. Тем временем мистеру Моррису пришлось силой пробиваться сквозь кольцо цыган. Я, затаив дыхание, следила за Джонатаном, не упуская из виду и мистера Морриса, который отчаянно рвался вперед, пока кто-то из цыган не нанес ему ножевой удар. Продолжая ловко отбиваться своим длинным охотничьим ножом — мне даже показалось, что он вышел из схватки целым и невредимым, — мистер Моррис приблизился к Джонатану, который уже соскочил с арбы, и тут только я увидела, что он прижимает левую руку к боку и кровь струится у него между пальцев. Однако, несмотря на рану, он бросился на помощь Джонатану. Тот отчаянно пытался своим гуркхским кинжалом приподнять крышку ящика с одной стороны, а мистер Моррис охотничьим ножом делал то же самое с другой. Наконец гвозди со скрипом поддались, и крышка была сорвана…
К этому моменту цыгане под прицелом винчестеров лорда Годалминга и доктора Сьюворда прекратили сопротивление. Солнце уже почти касалось горных вершин, тени людей четко вырисовывались на снегу. Я увидела полуприсыпанного землей графа, лежавшего в треснувшем при падении с арбы ящике. На его восковом, мертвенно-бледном лице выделялись зловеще красные глаза, в которых тлело хорошо мне знакомое выражение ненависти; они были прикованы к заходящему солнцу, в них уже сверкнуло торжество…
Но в тот же миг кинжал Джонатана настиг его. Я вскрикнула — кривое лезвие рассекло вампиру горло; и почти одновременно охотничий нож мистера Морриса пронзил ему сердце.
На наших глазах произошло чудо: в одно мгновение тело графа превратилось в прах. Но перед этим на его лице появилось выражение несказанного покоя — в течение всей своей последующей жизни я буду радоваться этому, ибо и представить себе не могла такое благостное выражение на этом страшном лице.
Замок Дракулы четко вырисовывался на фоне багряного неба, и в последних солнечных лучах был ясно виден каждый камень полуразрушенных зубчатых стен.
Цыгане, посчитавшие нас виновниками необычного исчезновения покойника, не говоря ни слова, развернулись и уехали, явно опасаясь за собственную жизнь. У кого не было лошадей, вскочили на арбу и крикнули всадникам, чтобы те их подождали. Волки, уже ретировавшиеся на порядочное расстояние, последовали за ними. Мы остались одни…
Мистер Моррис прилег на землю, опираясь на левый локоть и все так же держась за бок; кровь струилась у него сквозь пальцы. К нему бросились оба медика и я, более не удерживаемая священным кругом. Джонатан встал на колени подле раненого, тот положил ему голову на плечо и со вздохом взял меня за руку. Видимо заметив на моем лице тревогу, он улыбнулся мне и прошептал:
— Я более чем счастлив оттого, что смог помочь вам! О господи! — вдруг вскрикнул он, стараясь приподняться и указывая на меня. — Ради этого стоило умереть! Взгляните! Взгляните!
Солнце теперь находилось как раз на вершине горы, и его красноватый отблеск падал мне на лицо. Охваченные единым чувством, мужчины опустились на колени, и проникновенное «Амен» вырвалось у них.
— Слава богу, все было не напрасно! — воскликнул умирающий. — Посмотрите! Ее лоб чище снега! Проклятие снято!
И, к великому нашему горю, этот благородный человек тихо скончался с улыбкой на устах…
Эпилог
Семь лет минуло после тех тяжких испытаний, и я думаю, мы выстрадали свое счастье. Наш сын родился в день смерти Квинси Морриса. Мина видит в этом глубокий смысл, считая его духовным наследником нашего храброго друга. Его полное имя включает в себя имена всех наших друзей, но мы называем его Квинси.
Этим летом мы вновь побывали в Трансильвании и проехали по тем местам, которые по-прежнему вызывают в нас живые и ужасные воспоминания. Теперь очень трудно поверить в реальность того, что мы некогда видели своими глазами и слышали своими ушами. Не сохранилось никаких следов происшедшего. Лишь замок, как и прежде, возвышается над пустынной местностью.
Вернувшись домой, мы вспоминали прошлое, испытывая при этом светлую печаль; лорд Годалминг и доктор Сьюворд женились и счастливы. Я достал дневниковые записи и весь тогдашний архив из сейфа, в котором они хранились с тех пор, как мы вернулись. Поразительно, но среди них едва ли наскребется пара настоящих документов — за исключением дневников Мины, доктора Сьюворда и моего собственного, а также записей профессора Ван Хелсинга, это в основном машинописные странички. Вряд ли кто-нибудь воспримет их — даже если бы у нас возникло такое желание — как неопровержимые доказательства той немыслимой истории, итог которой подвел, посадив нашего сына себе на колени, профессор Ван Хелсинг:
— Не нужно никаких доказательств, мы не требуем, чтобы нам верили! Но когда-нибудь этот мальчик узнает, какая смелая и благородная женщина его мать. Он уже познал ее доброту и любовь, а позднее поймет, за что так любили ее друзья, столь многим рисковавшие ради нее.