Я говорю вам: на этой земле нет столь маловерного убийцы, который, увидав человека, неуязвимого для любого вида оружия, не счел бы это чудом.
Святой отец, как вскоре стали называть незнакомца, обретал все более широкую славу, ибо исцелял раненых и облегчал страдания тех, чьи истерзанные тела уже находились за пределами его власти. Иногда его поцелуя было достаточно, чтобы несчастные расстались с жизнью без мук. Множество раз его видели в двух различных местах одновременно, и по крайней мере однажды он на глазах у свидетелей поднялся в воздух. То обстоятельство, что никто и никогда не видел, чтобы незнакомец проглотил хотя бы крошку пищи, было сущим пустяком по сравнению с прочими признаками его божественного происхождения.
Подозрения, которые возникли у меня относительно святого отца, подтвердила плохонькая фотография, сделанная кем-то из журналистов. Впрочем, этот мутный снимок давал самое общее представление о его наружности, и никакого — о его природе.
Вопрос, что он замышляет, не давал мне покоя. Через несколько лет, когда отчаявшиеся кардиналы раздираемой противоречиями Римско-католической церкви отыскали незнакомца и возвели на папский престол, его безумные намерения стали очевидны.
Вскоре после этого я предстал перед священной инквизицией, которую возродила к жизни жестокость нынешней эпохи. Глядя на неумолимый суд, находившийся в ведении папы Иннокентия XIV, я догадался, что все происходящее — часть некоего грандиозного плана.
Почему это произошло именно сейчас, после того как в течение пяти с половиной столетий мы старательно избегали друг друга?
Влад — тот, кого называли святым отцом.
Мой сын.
II
Я не помню, сколько имен мне довелось сменить за тысячу лет, большинство из них забылись. Только имя которое я получил при рождении, навсегда отпечаталось в памяти. Хью де Бургунди.
Подобно своему отцу, ростом я превосходил своих современников, отличался могучим телосложением и незаурядной физической силой. Моя кожа была намного смуглее, чем у французов. Возможно, потому, что в далеком прошлом кровь нашего рода смешалась с кровью арабов. Как и мой отец, я был рожден для ратного дела. Поэтому, когда настало время, я облачился в кольчугу, плащ с вышитым красным крестом и вместе с другими воинами-христианами направился на Святую землю, дабы очистить ее от неверных. Наши копья и мечи разили направо и налево, и то обстоятельство, что все люди на земле состоят друг с другом в родстве, не мешало нам выполнять святой долг перед Богом и Францией.
Я не знаю, что двигало моим отцом, который погиб в Палестине прежде, чем я отправился в свой первый крестовый поход. Но могу точно сказать: сражаясь, я неизменно пытался убить сарацина, живущего внутри меня.
Я с младых ногтей усвоил рыцарский кодекс чести. Ценил жизнь, ибо она дарована Богом. Покровительствовал женщинам, детям и слабым, защищал их от опасностей. Уважал право врага на убежище в церкви и, ступив на священную землю, неизменно вкладывал меч в ножны. Однако на войне с человеком происходят странные вещи. Тот, кто хочет выжить, должен войти во вкус убийства. А для того, чтобы это сделать, необходимо забыть все правила, кроме одного: проливай кровь всегда и при любых обстоятельствах. Самый благородный рыцарь может оказаться во власти жуткой метаморфозы и превратиться в головореза, лишенного чести и совести.
Доводилось ли вам в конце дня чувствовать, что вы не в состоянии поднять руку, ибо с рассвета до заката рассекали черепа пленникам? Случалось ли вам брести по колено в крови жителей целого города, которым вы вспороли животы, ибо подозревали, что они могли проглотить свое золото и драгоценности? О, я проходил через это множество раз и не ищу себе оправдания. Утверждаю лишь, что юный рыцарь Хью, устремившийся на восток из родной Бургундии, не был способен на подобные свирепые деяния. В отличие от меня.
Ведомо ли вам, каково это — очнувшись от тягостного сна, осознать, что реальная действительность страшнее любого кошмара? Известно ли вам, что испытывает человек, посмотревший в глаза ребенка, ставшего живым факелом, и увидевший в них отражение собственной черной души?
Под покровом ночи я покинул свой отряд и долгие дни бродил по холмам и пустыням, пока не встретил живых мусульман, у которых мог попросить прощения. По закону мести им следовало убить меня. Но они проявили удивительную терпимость. Лишь несколько поколений спустя приверженцы ислама усвоят уроки жестокости, которые им преподали христиане. Они покарали меня, но не так, как я рассчитывал.
Я отправился на восток, дабы воздвигнуть на землях неверных Крест Христов. И позволил людям, которых должен был убивать, распять меня на этом кресте.
III
— Ты предстал перед священным судом по обвинению в сговоре с враждебными существами сверхъестественной природы. Ты обвиняешься в том, что шесть дней назад злонамеренно применил колдовские чары, благодаря коим лишил молодую женщину рассудка, соблазнил ее и удовлетворил свою похоть.
Одеяния моих судей были черны, а лица угрюмы. Церковники всегда питали страсть к черному цвету. Во все эпохи. Если бы председательствующий не огласил обвинение, глядя на экран компьютера, можно было бы подумать, что все происходит в Средние века. Но тогда понтифик был смертным, а сейчас, полагая его таковым, люди пребывали во мраке заблуждения.
— Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Мой взгляд, скользя по непроницаемым физиономиям судей, задержался на изможденном лице самого кровожадного папы из всех, кто когда-либо занимал престол святого Петра. Я знаю, что некоторые считали его антипапой. Сторонники ереси, расколовшей Церковь на две половины, избрали собственного папу, но были изгнаны из Рима. Папа-еретик молча смотрел на меня со своей галереи. Вне всякого сомнения, он точно знал, кто я такой.
— Мне нет нужды оправдываться, ибо я получил то, что хотел, — изрек я. — Эта женщина была превосходной возлюбленной. А теперь выполняйте свой долг, не будем предаваться пустым словопрениям.
Я сознавал, что этот суд — не более чем фарс. Свидетели, выступавшие против меня, давали самые разноречивые показания. На самом деле я встретил эту женщину на piazza[21] одного из итальянских городов. Она что-то рисовала на мольберте. Встретив мой взгляд, она простодушно заметила, что у меня знакомое лицо, и попросила разрешения меня нарисовать. Если кто-то из нас двоих и стал жертвой обольщения, так это я. Причиной обвинения, скорее всего, были два надоедливых и бессильных уэльских духа, которые преследуют меня на протяжении нескольких столетий. Причинить серьезный вред они не в состоянии, но порой чувствительные особы, заметив их, придают этим жалким существам куда большее значение, чем те заслуживают.
Нужно ли говорить, что суд признал меня виновным? Один из свидетелей указал на витающих вокруг меня духов, заорал — и внезапно их увидели все. Стадные инстинкты никогда не изменяли человечеству и будут сопутствовать ему до самого конца. А состояние современного мира таково, что, полагаю, конец этот наступит максимум через два десятилетия. Говорю без всякого злорадства, напротив, с любовью и грустью. Вы, люди, наделены многими замечательными качествами, но ваша склонность избирать себе вождей, ведущих мир прямиком к катастрофе, достойна сожаления.
— Признан виновным в сексуальном насилии с. применением колдовских чар, — гласил приговор. — Через неделю после суда осужденный будет очищен от греха через страдание и возвращен Создателю посредством расстрела.
Я спросил, нельзя ли привести приговор в исполнение безотлагательно. В ответ судьи лишь растерянно переглянулись, ибо никогда прежде не сталкивались со столь вопиющим пренебрежением к собственной жизни. Мне всего лишь хотелось избежать скуки, связанной с недельным ожиданием. За годы, проведенные на этой земле, я так часто подвергался официальным казням и становился жертвой случайных убийств, что оттягивать очередную смерть не было ни малейшей причины. У мертвых есть свои преимущества.
Влад это знал.
Об этом свидетельствовала ледяная улыбка, скользнувшая по его плотно сжатым губам прежде, чем он встал, повернулся спиной ко мне, осужденному, и покинул свою галерею, шурша золотисто-белым папским одеянием.
Если его приспешники полагали, что, изрешетив мое тело пулями, они действительно вернут меня Создателю, можно лишь посочувствовать их прискорбной неосведомленности.
IV
В начале эпохи крестовых походов рыцари-крестоносцы, которым довелось встречать сарацин не только на поле брани, были вынуждены признать один весьма странный факт: дикари-мусульмане обладали куда более глубокими знаниями, чем представители цивилизованного Запада.
— Из любви к своему Богу ты пришел сюда с ненавистью в сердце и с мечом в руках, — сказали мне жители одной из деревень, куда я забрел в поисках прощения. — Посмотрим, станешь ли ты иным, если будешь страдать так же, как страдал твой Спаситель.
Они колотили меня кулаками и хлестали розгами с железными наконечниками. Они водрузили мне на голову терновый венец, так что кровь заливала мне глаза и я не видел, как меня подняли на крест, сделанный по моим указаниям, и пронзили гвоздями мои руки и ноги. В некоторых незначительных деталях картина, воссозданная моими мучителями, отличалась от известных изображений Распятия. Тогда я полагал, что причина кроется в их невежестве. Лишь столетия спустя я догадался, что они знали о римских казнях куда больше нашего.
В течение трех часов я висел меж небом и землей; затем мой бок проткнули копьем, сняли меня с креста и отнесли в тень. Мое тело обмыли, натерли алоэ и миррой, обернули в льняные пелены и оставили меня гореть в жару. Аллаху предстояло решить, жить мне или умереть.
Находясь во власти горячечного бреда, я действительно стал иным. Теперь из головы моей не выходила одна мысль: «Если все эти муки можно вынести… ради чего мы сражались?» По воле Аллаха я выжил.