«Хороший выстрел, — одобрительно произнес Николае у меня в голове. — Возможно, тебе и не нужна моя защита. Но постарайся не стрелять в летучих мышей и волков. Я не хуже других могу истечь кровью, а встречи порой бывают весьма неожиданными».
Нельзя было терять ни минуты, и мистер Моррис с доктором Сьюардом отправились в долгий путь тем же вечером, планируя держаться правого берега Сирета и следовать его изгибам. Лорд Годалминг нанял старый паровой катер, которым управлял весьма искусно, поскольку у него дома уже много лет был почти такой же.
Неожиданно для меня мужчинам настала пора уходить.
Когда мы стояли у двери гостиницы, Джонатан с любовью посмотрел на меня и сказал Ван Хельсингу:
— Как следует позаботьтесь о ней, профессор.
Мужество оставило меня. Экспедиция выступает в путь лишь по моему слову. Я понятия не имею, что ждет мужчин на реке, не считая смутного упоминания Николае о том, что он намерен неким образом инсценировать свою смерть. А если что-то пойдет не так? Тихо ахнув, я внезапно вспомнила сон, который привиделся мне несколько недель назад. В нем четыре англичанина напали на телегу с Дракулой — мертвым, в ящике, — и один из нападавших умер! Слезы обожгли мне глаза при мысли, что Джонатан или один из наших друзей падет на поле брани. А если Николае не выживет?
— Не надо слез, — сказал Джонатан, ласково вытирая влагу с моих щек и плотнее закутывая меня в белый плащ. — Поплачешь, когда все закончится, и только если это будут слезы радости.
— Я люблю тебя, Джонатан. — Я поцеловала его. — Будь осторожен.
— Обещаю. Ты тоже береги себя. Если понадобится, смело стреляй из револьвера. — Он снова поцеловал меня и зашагал к реке вместе с лордом Годалмингом.
ГЛАВА 21
Поскольку прямого ночного поезда до Бистрицы не было, мы с доктором Ван Хельсингом поступили самым разумным образом и сели на проходящий, следовавший из Бухареста в Верешти, который прибывал на место завтра, ближе к вечеру. Нам предстояло самим править экипажем до перевала Борго, поскольку профессор никому не доверял в данном вопросе. В Верешти он приобрел открытый экипаж и лошадей, все снаряжение и припасы, необходимые для путешествия, даже груду меховых покрывал, чтобы не замерзнуть. К счастью, профессор знал начатки множества языков, так что умело справился с закупками.
Мы отправились в путь в ту же ночь. Ради соблюдения приличий доктор Ван Хельсинг сообщил хозяйке таверны, в которой мы ужинали, что он мой отец. Она собрала для нас огромную корзину провизии, которой хватило бы и для роты солдат.
Мы ехали три дня и три ночи, останавливаясь только ради того, чтобы подкрепиться, и сохраняя хорошую скорость. Наше настроение было приподнятым, мы старались ободрять друг друга. Профессор казался неутомимым. Поначалу он вовсе не желал отдыхать и правил лошадьми без передышки. В последнее время я так уставала днем, что с трудом держала веки открытыми. Порой я впадала в глубокую дремоту, от которой было сложно очнуться. Я видела, что моя сонливость беспокоит Ван Хельсинга все больше, упорно отрицала очевидное и уверяла, что меня клонит в сон из-за покачивания повозки на изрытой колеями дороге. На вторую ночь усталость наконец одолела профессора, и ему пришлось передать мне вожжи. Я правила всю ночь, пока он спал рядом со мной.
Мы часто меняли лошадей у местных фермеров, которые охотно шли на обмен за звонкую монету. Сельская местность была прелестной: поля, леса и горы, докуда простирается взор, полные всевозможных красот. Люди, которых мы встречали, были сильными, простыми и добрыми, но казались весьма суеверными. В первый день, когда мы остановились, чтобы поесть горячего, служанка, подававшая на стол, увидела шрам на моем лбу, вскрикнула от ужаса и перекрестилась. Затем она наставила на меня два пальца, растопыренные наподобие рожек.
— Что это значит? — спросила я шепотом у профессора.
— Знак от дурного глаза, — тихо ответил он.
Судя по всему, женщина положила в нашу еду двойную порцию чеснока. Раньше я очень любила его, но внезапно он показался мне отвратительным. Я так и не притронулась к еде, отчего доктор Ван Хельсинг бросил на меня очередной подозрительный взгляд.
Каждый день я говорила с профессором под гипнозом, уверяя, что Дракула по-прежнему плывет в ящике по реке. Еженощно Николае посещал мои мысли, сообщая, как идут дела у остальных.
«Джонатан и лорд Годалминг остановились и проверяют лодки. Они подняли румынский флаг, чтобы сойти за государственных служащих, — весьма умно. Но разумеется, им ничего не удалось найти».
«А доктор Сьюард и мистер Моррис?»
«По-прежнему скачут во весь опор. У них без происшествий».
Местность становилась все более дикой. Величественные вершины Карпатских гор, которые в Верешти казались такими далекими и низкими и лишь виднелись на горизонте, собрались вокруг нас и громоздились над головой. Несколько раз я замечала в небе над экипажем летучую мышь, которая тут же улетала прочь. Дважды мне почудилось, что под покровом деревьев крадется волк и пристально глядит на нас. Это Николае охраняет меня?
Домов становилось все меньше, и разбросаны они были все дальше один от другого. По ночам мы слышали волчий вой. Дважды мимо нас по грунтовой дороге промчался дилижанс из Буковины в Бистрицу, но всадники не встречались, а крестьян можно было пересчитать по пальцам. С каждым часом становилось холодней. С неба повалил снег, затем прекратился и быстро растаял. В воздухе разлилась странная тяжесть, или же она таилась во мне. Ведь чем дальше мы продвигались, тем холоднее и медлительнее становилась кровь в моих жилах. Временами у меня кружилась голова, порой я страдала от озноба, несмотря на купленные доктором Ван Хельсингом теплый шерстяной плащ и меховые покрывала, в которые куталась.
— Нам нужно достичь перевала Борго до зари, — сказал профессор, когда мы ехали в предрассветной тьме третьего дня. — Последние две лошади отправятся с нами. Неизвестно, удастся ли их поменять.
Я знала, что имеющиеся у него карты вскоре окажутся бесполезными. Джонатан написал в дневнике, что, когда он вышел из дилижанса на перевале Борго, понадобилось всего несколько часов стремительной езды в экипаже Дракулы, чтобы достичь замка. Однако если мы не увидим его с перевала, то как нам узнать, куда поворачивать? Мне становилось немного не по себе. Ведь профессор надеялся, что моя мысленная связь с графом укажет нам путь. Но от меня было мало проку, поскольку Дракула молчал весь день.
Сразу после заката мы заметили дым костра и обнаружили цыганский табор, расположившийся в зарослях невдалеке от дороги. Весьма примечательное событие, как вскоре оказалось.
— Давайте спросим у цыган дорогу к замку Дракулы, — предложил профессор, остановив лошадей.
Он выбрался из экипажа, и я присоединилась к нему.
Когда мы подошли к табору, я восхитилась цыганской повозкой. Она была выкрашена в темно-красный цвет и расписана золотыми завитками, с выгнутой, похожей на бочонок крышей и желтыми занавесками на окнах. Доктор Ван Хельсинг окликнул бродяг, которые собрались у огня. Здоровенный цыган с антрацитовыми волосами до плеч и черными усами кивнул в ответ надменно и мрачно. Женщины — настоящие красавицы, закутанные в длинные плащи для защиты от холода, с разноцветными платками на темных волосах, спускающимися по спине, — подозрительно посмотрели на нас и вернулись к приготовлению завтрака на костре.
— Кажется, они не слишком дружелюбны, — шепнула я профессору.
— И все же могут оказаться полезны.
Он задал вопрос, судя по всему — на их языке. Едва слова слетели с его губ, как цыгане до смерти перепугались и перекрестились. Мужчина, который поздоровался с нами так спокойно, вскочил, неистово тряся головой, и разразился страстной речью, которой я не понимала.
— В чем дело? — спросила я доктора Ван Хельсинга.
— По-моему, он не желает сообщать нам местоположение замка, если и вправду его знает, и всеми силами заклинает нас держаться от него подальше, коли нам дорога жизнь, поскольку в нем обитают демоны.
В этот миг задняя дверь повозки распахнулась. Пожилая цыганка в фиолетовом платке спустилась по лесенке и захромала прямо к нам, не сводя с меня темных глаз. Лицо старухи было полно такого сосредоточенного интереса, что я застыла на месте. Почему она так на меня смотрит? Неужели опять из-за шрама на моем лбу? Но нет, ее внимание было приковано ко всему моему существу, как если бы она разглядела во мне нечто экстраординарное. Женщина остановилась передо мной, крепко схватила за руку морщинистой ладонью и заглянула в глаза. Затем она тихо ахнула. Лицо ее осветилось радостью, и старуха оживленно заговорила скрипучим голосом. Слов я не разбирала, но она указала на меня, себя и остальных цыган. Поэтому я мгновенно поняла, что она имеет в виду.
Речь шла о том, что я одна из них!
Остальные цыгане тоже встали и собрались вокруг меня в радостном возбуждении, прикасаясь, обнимая, пожимая мне руку, восклицая и улыбаясь. Я была охвачена жутким волнением, не знала, что сказать или подумать.
Доктор Ван Хельсинг коротко побеседовал с цыганами и поспешно перевел их слова:
— Они говорят, что старуха многое знает. Она утверждает, что вы из их рода. Я объяснил, что вы из Англии, но она настаивает, что цыганская кровь течет в ваших жилах с очень давних пор.
Я лишилась дара речи от удивления. Возможно ли это? Неужели моя мать… Я одной крови с этими людьми?
Цыгане пригласили нас разделить с ними завтрак у костра, и профессор согласился сделать краткую остановку. Мы провели полчаса в их обществе. Они обращались с нами, проявляя щедрость и доброту, развлекали историями, которые доктор Ван Хельсинг переводил по мере сил. Эти люди сказали, что принадлежат к племени конория, одному из многих тысяч кочевых цыганских союзов в Румынии. Старуха была провидицей. Львиная доля их дохода поступала от ее предсказаний.
Самым волнующим оказался момент, когда старуха снова взяла меня за руку и произнесла многозначительным тоном: