с детьми, прибитыми к их груди. Это было сделано по причине его крайней жестокости и во вред всем христианам»[65]. Блез — единственный, кто упоминает о сажании на кол мертвецов воеводы: возможно, это вымысел, но не исключено, что Дракула и правда приказал казнить для устрашения уже мертвых врагов, раз не осталось живых. Говоря о «вреде христианам», то есть католикам, Блез — судя по имени, представитель духовенства, — мог иметь в виду то, что Дан обещал венграм после прихода к власти обратить Валахию в католичество. Если валахи об этом узнали, то немудрено, что народная поддержка претендента стремилась к нулю.
Немецкий памфлет 1463 года описал гибель Дана III более кратко: «Юный Дарин был схвачен в бою живым. Ему вырыли могилу, поставили его на край ее и велели священнику отпеть его, как положено у христиан. Когда с этим было покончено, он обезглавил его прямо над могилой»[66]. Тут про казнь женщин ничего не сказано; если Блез из Пешта ничего не напутал, то это могли быть жены сторонников Дана, которых те везли с собой, твердо надеясь на победу и скорое возвращение домой. Возможно, правда, что речь шла о новых жертвах среди бояр и их родственников, истинно или ложно обвиненных в поддержке претендента.
После гибели Дана воевода решил отомстить жителям Брашова за его поддержку — или хотя бы хорошенько напугать их. 28 апреля венгерский дворянин Янош Гереб де Вингарт написал городскому совету: «Великий князь и воевода Влад, правитель Валахии, намеревается прийти и разорить ваши земли вместе с турками, злейшими врагами Христа». Устрашенные патриции Брашова решили поскорее примириться с Владом. Матьяш Корвин им не препятствовал: по-прежнему враждуя с императором Фридрихом III, он совершенно не хотел воевать еще и с Валахией. 26 мая уже знакомый нам Миклош из Окны передал брашовянам волю короля: примириться с Дракулой и не чинить впредь никаких обид валашским послам и торговцам. Господарь, вероятно, знавший об этом письме, тут же отправил в город для переговоров доверенного боярина Войку Добрицу, который потребовал передать ему всех беглецов из Валахии или, по крайней мере, изгнать их из города в его присутствии. Очевидно, брашовяне так и сделали, поскольку вскоре воевода написал, что намерен поддерживать с ними добрые отношения, пока они выполняют то, что обещали ему.
Но на этом вражда Дракулы с трансильванцами не прекратилась — теперь он собирался наказать румын Амлаша и Фэгэраша, а также их соседей-саксов за поддержку Данешти. Первый его удар был обращен на Амлаш, маленький анклав недалеко от Сибиу, состоящий из одноименного немецкого села и семи валашских деревень. Каратели появились здесь в праздник святого Варфоломея, который католики отмечают 24 августа. «Варфоломеевская ночь» Влада описана в «бенедиктинской рукописи»: «В год 1460-й, в день святого Варфоломея Дракула явился из-за леса со своими прислужниками и согнал, как говорят, всех валахов обоего пола в селении Гумилаш (Амлаш). И селение это он приказал сжечь дотла со всем добром и, как говорят, с людьми числом более тридцати тысяч»[67].
О походе на Амлаш повествует и «История воеводы Дракулы»: «Всех, кого он нашел в этом селении, он взгромоздил друг на друга наподобие холма и велел изрубить в капусту мечами и кинжалами. Их старейшин и всех, кого не убили на месте, он увел в свою страну и там повесил. И все селение с ее жителями числом более 30 тысяч он приказал сжечь. После он забрал всех жителей области, называемой Фуграш, в Валахию и там приказал посадить их на кол»[68]. Прежде всего обращает на себя внимание многократно завышенное число жертв — 30 тысяч в одном селе! На самом деле население Амлаша даже два века спустя не превышало 10 тысяч и, конечно, далеко не все из них погибли.
То же касается и Фэгэраша, куда «храбрецы» отправились, миновав Сибиу — штурмовать этот укрепленный город они не собирались. В Фэгэраше месть воеводы сторонникам Данешти была особенно жестокой. Здесь снова были сожженные вместе с жителями села, груды изрубленных и длинные ряды колов, на которых корчились люди, замученные не за какую-то, пусть даже мнимую вину, а заодно с другими, для примера. От своих шпионов Дракула знал, что один из главных соратников Дана, боярин Богдан Добока, живет в фэгэрашской деревне Шеркайя. Не найдя его там, воевода приказал сжечь деревню и посадить на кол всех ее жителей от мала до велика; даже век спустя на этом месте было только пепелище. То же было сделано с деревней Мика и другими. Разорив всю местность, «храбрецы» вернулись в родные края долиной Арджеша.
Цель похода была достигнута: Сибиу запросил мира, как прежде Брашов. 1 октября 1460 года эмиссары Дракулы подписали с патрициями обоих городов соглашение, в котором князь обязался не позволять туркам нападать на Трансильванию, получив в ответ обещание не помогать его врагам. В договор было также вписано обязательство городского совета Брашова уплатить князю 15 500 флоринов в компенсацию за товары, отобранные прежде у валашских торговцев. Правда, с уплатой брашовяне не торопились — как следует из позднего письма господаря Раду Красивого, до свержения Дракулы они заплатили ему всего четыре тысячи флоринов. Да и обязательство не пускать в город врагов воеводы не выполнили — в 1462 году, когда он был занят войной с турками, Лайота Басараб снова появился в Брашове. Саксы не собирались прощать Дракуле совершенные им зверства — пусть их масштабы были преувеличены, но в самой их реальности сомневаться трудно.
К тому времени в психике князя, похоже, стали происходить непоправимые сдвиги. Если вначале он совершал жестокости вынужденно, то со временем начал находить в них удовольствие и даже некий высший смысл. Это хорошо иллюстрирует изложенная несколькими авторами история о его беседе с двумя монахами-францисканцами. Вот как передает ее автор русской «Повести о Дракуле»: «Пришли как-то к Дракуле два католических монаха из Венгерской земли собирать подаяние. Он же велел развести их порознь, позвал к себе одного из них и, указав на двор, где виднелось множество людей, посаженных на кол или колесованных, спросил: “Хорошо ли я поступил, и кто эти люди, посаженные на колья?” Монах же ответил: “Нет, государь, зло ты творишь, казня без милосердия; должен государь быть милостивым. А те на кольях — мученики!” Призвал Дракула другого и спросил его о том же. Отвечал тот: “Ты, государь, Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных. А люди эти творили зло, по делам своим и наказаны”. Дракула же, призвав первого монаха, сказал ему: “Зачем же ты вышел из монастыря и из кельи своей и ходишь по великим государям, раз ничего не смыслишь? Сам же сказал, что люди эти — мученики, вот я и хочу тебя тоже мучеником сделать, будешь и ты с ними в мучениках”. И приказал посадить его на кол, а другому велел дать пятьдесят золотых дукатов, говоря: “Ты мудрый человек”»[69].
Румынское предание, как водится, излагает этот случай совершенно иначе: Влад Цепеш призвал к себе двух православных монахов, румына и грека, и спросил у них, что говорят о нем в народе. Льстивый грек начал говорить, что все в один голос прославляют справедливость и милосердие господаря. Влад рассердился и велел посадить его на кол за ложь. Видя это, бедный, но честный румынский монах бесстрашно сказал: «Люди говорят разное, но многие недовольны, что продукты при тебе стоят дороже, чем при твоем предшественнике, и что ты творишь чрезмерные жестокости». К удивлению придворных, воевода не рассердился, а приветливо сказал: «Спасибо тебе за честность, святой отец! Я подумаю над твоими словами, а ты отныне будешь моим исповедником». Этот вариант истории явно выдуман в пику грекам, которые во времена Дракулы в Валахии почти не появлялись, но позже, в эпоху фанариотского господства, заняли ведущие позиции в румынской церкви и высокомерно третировали местное духовенство.
Другой вариант истории был записан Петре Испиреску: «Владу Воде Цепешу стало известно, что по стране ходит, попрошайничая, греческий монах, болтун и придира. Желая познакомиться с ним, как-то в воскресенье Вода пошел в церковь. Туда обычно держал свой путь и монах. Увидев Воду, он захотел показать свою ученость. Поднялся на амвон и стал поучать народ словами из Евангелия о том, что нехорошо зариться на добро ближнего. Вода, который уже по слухам знал, что за человек этот монах, говорящий одно, а делающий другое, пригласил его к себе на обед… Вода посадил его рядом с собой, задавал всякие вопросы из Священного Писания. Пока монах говорил, Вода нарезал куски хлеба и клал их перед собой. Монах захотел есть, и толкнул же его грех взять кусок из тех, что принадлежали Воде, и положить себе в рот. Не успел и разжевать его, как схватил его Вода за руку и крикнул ему: “Ах ты, грабитель, поймал я тебя! В церкви ты учишь народ не зариться на чужое добро, не брать чужой вещи, а сам-то поступаешь хуже разбойника. За моим столом отнимаешь у меня кусок, мною же отрезанный. Недостоин ты жить в моей стране”. И, посмотрев сурово на слуг, добавил: “Казнить эту опоясанную скотину!” Уж как умолял несчастный монах простить его; упал на колени! Но где найти уши, чтобы его услышали, или глаза, чтобы увидели! Все было напрасно, его мольбы никто не стал слушать»[70].
Похоже, впервые история двух монахов появилась у Бехайма, который сам беседовал в аббатстве Мельк с уже знакомым нам ее участником — братом Якобом. Правда, рассказывая об этом мейстерзингеру, тот покривил душой, отведя роль льстеца не себе, а третьему, неведомо куда девшемуся монаху — брату Михелю. Попутно Якоб сообщил еще одну шокирующую подробность: его несчастный товарищ, брат Ганс, оказывается, был посажен на кол вверх ногами, причем кол вбили ему в голову, чтобы покарать за «неверные» мысли. Этот факт, если он не выдуман, демонстрирует то, о чем говорили и другие авторы: извращенный юмор Дракулы и его повышенный интерес к теме преступления и наказания («тварь я дрожащая или право имею?»). Стараясь доказать себе и другим, что он «имеет право», воевода не терпел никаких поучений и попреков. Об этом напоминает еще одна история, весьма похожая на правду: один священник заявил Дракуле, что его дела противоречат Святому Писанию. Тот ответил: «Похоже, ты не читал книгу Царств» — и тут же приказал посадить правдолюбца на кол. Эта книга Библии и правда могла стать примером для князя — ее героям, древним царям Израиля, прощались любые преступления, если они хранили верность Божьим заветам.