Поскольку ни добром, ни угрозами не способен был я удержать сих людей от вынесенной ими резолюции, то с привлечением градиского попа отправился в указанную деревню Кисолова, где осмотрел извлеченное тело Петра Плогойвица и с всемерно тщательной истинностью удостоверился в том: что первое, ни от данного тела, ни от могилы ни в малейшей степени не исходил зловонный запах, обыкновенно присущий мертвым, и что тело, за исключением носа, каковой несколько отвалился, было весьма свежим, и что волосы, борода и также ногти, из каковых старые упали, росли на нем, и что старая кожа отделилась и под нею показалась новая и свежая, и что лицо, руки, и ноги, и все туловище имели такой вид, что и при жизни не могли бы выглядеть лучше; во рту его я не без удивления заметил некоторое количество свежей крови, каковую, по общему показанию, он высосал из убитых…
Покуда я разглядывал это зрелище вместе с попом, чернь более ярилась, нежели тревожилась, после чего в большой поспешности все подданные заострили кол, дабы поразить мертвое тело в сердце, и после сего прокола из ушей и рта не только вытекло много весьма свежей крови, но и случились иные дикие знаки (каковые из высокого уважения я опускаю), и наконец все тело, по их обычаю, было сожжено и обращено в прах, о чем и доношу высокопочтенной администрации с нижайшей и покорнейшей просьбой: ежели совершена была ошибка, то повинен в ней не я, но чернь, что пребывала вне себя от страха»[127].
Дело Плогойвица вызвало такой резонанс, что отчета по нему потребовал сам австрийский император Карл VI. Отчет Фромбальда (кстати, именно в нем впервые письменно употребляется слово «вампир») вошел в диссертацию Михаэля Ранфта, защищенную в том же году в Лейцпиге и названную «О жующих и чавкающих в гробу мертвецах». Немецкий врач первым попытался дать феномену вампиризма научное объяснение: «Этот храбрый человек погиб внезапной насильственной смертью. Эта смерть, какой бы она ни была, могла спровоцировать у выживших видения, которые были у них после его смерти. Внезапная смерть породила беспокойство в семейном кругу. Беспокойство было в паре со скорбью. Скорбь приносит меланхолию. Меланхолия становится причиной бессонных ночей и мучительных снов. Эти сны ослабляли тело и дух до тех пор, пока болезнь в конце концов не приводила к смерти».
В 1731 году похожий случай произошел в сербской деревне Медведже, где крестьянина Арнота Паоле[128], погибшего при падении с повозки, обвинили в гибели людей и скота. Свидетели рассказали, что Паоле прежде служил в армии в Греции, где его укусил вампир. Знающий, что делать в таких случаях, Паоле раскопал могилу вампира, вбил ему в сердце кол и съел горсть могильной земли, но это не помогло — он сам превратился в кровососа. В отчете австрийского военного врача Иоганна Флюкингера (1732) говорилось:
«Спустя 20 или 30 дней некоторые люди принялись жаловаться, что донимает их указанный Арнонд Паоле, и действительно убил он 4 особ. Дабы покончить с этой бедой, они указанного Арнонда Паоле по прошествии 40 дней с его смерти выкопали и обнаружили, что он вполне цел и не разложился, в то время как свежая кровь течет из его глаз, носа, рта и ушей, что рубаха, саван и гроб были все окровавлены, и что старые ногти на руках и ногах, а также кожа отделились и под ними выросли новые. И поскольку они увидели, что он истинный вампир, они согласно своему обычаю пронзили его сердце колом, после чего он издал слышимый стон и началось обильное кровоточение. Засим тело в тот же день сожгли и пепел бросили в могилу. Эти люди еще говорят, что все, кого мучили и умертвили вампиры, сами должны стать вампирами, и потому они казнили еще 4 особ таким же манером. Далее добавляют они, что указанный Арнонд Паоле нападал не только на людей, но и на скотину, и высасывал кровь из животных, люди же поедали их мясо. И следственно, здесь и теперь еще имеются вампиры. Всего же за время трех месяцев 17 молодых и старых особ отошли в мир иной»[129].
Эти случаи заинтересовали ученых и богословов, затеявших многолетнюю дискуссию о вампирах. Одни утверждали, что его вызывают демоны, проникающие в тела мертвецов; другие возражали, что верить в это — значит допускать, что Сатана может оживлять людей, а это по силам одному Всевышнему. Появилась и компромиссная версия, которую высказал английский король Яков I в своей «Демонологии»: вампиры — это нечистые духи, которые только принимают облик людей. В 1746 году ясность в этот вопрос решил внести бенедиктинский монах дом Огюстен Кальме, издавший в Париже «Трактат о явлениях ангелов, демонов и духов», где перечислялись десятки случаев вампиризма — почти все в той же Юго-Восточной Европе. Скрупулезно рассмотрев их все, святой отец пришел к выводу, что реальное существование вампиров сомнительно, однако нельзя исключить, что они представляют собой иллюзии, порожденные дьяволом и способные до смерти напугать суеверных людей. Эти выводы были изложены так туманно, что многие поняли их ровно наоборот — вампиры существуют и их жертвой может стать буквально каждый.
Знакомый с Кальме Вольтер высмеял его легковерие, написав для своего «Философского словаря» (1764) заметку «Вампир», где говорилось: «Эти самые вампиры — мертвецы, которые выходят ночью из своих могил, чтобы приходить к живым и высасывать их кровь либо из горла, либо из живота, после чего они снова укладываются в свои ямы. Живые от укуса вампира худеют, бледнеют, чахнут, а мертвецы-кровососы жиреют, приобретают здоровый цвет лица и вообще выглядят весьма аппетитно. Они устраивали свои застолья в Польше, Венгрии, Силезии, Моравии, Австрии, Лотарингии. Ни в Лондоне, ни даже в Париже о вампирах и не слышали. Я признаю, в этих городах есть биржевые игроки, трактирщики, деловые люди, которые средь бела дня пьют кровь народа; они, конечно, испорченные, но не мертвые. И проживают эти настоящие кровососы отнюдь не на кладбищах, а в очень удобных дворцах… С 1730 по 1735 год только и говорили о вампирах; их подстерегали, их сердца вырывали и сжигали. Но они напоминали мучеников древности — чем большее число их жгли, тем больше их становилось»[130].
Указанные в заметке годы и правда связаны с настоящей «вампироманией», когда о живых мертвецах писали ведущие газеты Европы и даже — как в свое время о Дракуле — дешевые брошюрки для народа. В новую переломную эпоху, объявленную «веком просвещения», вампиры стали символом нового отношения к смерти. Французский культуролог Филипп Арьес пишет: «И в искусстве, и в литературе, и в медицине XVII–XVIII вв. царили неуверенность и двусмысленность в отношении жизни, смерти и их пределов. Постоянно присутствующей стала сама тема живого трупа, мертвеца, который на самом деле жив… Умами овладела всеобщая паника — страх быть похороненным заживо, очнуться от долгого сна на дне могилы. С другой стороны, начинаются извращенные игры со смертью, вплоть до эротического соития с ней. Устанавливается связь между смертью и сексом, как раз поэтому она завораживает, завладевает человеком»[131]. В этом скрывались корни как тогдашней «мании», так и будущей популярности вампиров.
Именно сочинение Кальме заложило современные представления о вампирах, восходящие к суевериям карпатских народов, но при этом сильно облагороженные массовой культурой. «Народный» вампир — не бледный джентльмен в отглаженном фраке, а румяный крестьянин в грязной, рваной и заскорузлой от крови одежде, больше похожий на зомби современной мифологии. Кровь, которой он упивается, так и брызжет из него — иные вампиры, когда их гроб вскрывают, буквально плавают в крови. Это хорошо иллюстрирует переведенная вначале Мериме, а потом Пушкиным сербская баллада «Марко Якубович»:
Видят, — труп румяный и свежий, —
Ногти выросли, как вороньи когти,
А лицо обросло бородою,
Алой кровью вымазаны губы, —
Полна крови глубокая могила…
«Классические» вампиры вряд ли ведут философские диалоги со своими жертвами — чаще всего они вообще не говорят, поскольку принадлежат к миру мертвых, «немых», и с живыми их сближает только выпитая кровь. Надо сказать, что нынешний «масскультовый» вампир — образ сборный, соединивший поверья разных народов и культур. Например, в то, что вампир, как и все злые духи, не отражается в зеркале, верили только в Германии, а про то, что он не отбрасывает тени, в фольклоре вообще не сказано. Практически нигде не считали, что у вампира вырастают волчьи клыки (это скорее присуще оборотням) или что он пьет кровь из горла своих жертв. На Балканах, как уже говорилось, верили, что он «выдавливает» из тела жизненную силу или высасывает ее из пор кожи, чаще всего в области сердца. Это сближало его с марой, злым духом многих европейских народов, от имени которого происходят русское «марево», английское nightmare и французское cauchemar.
Всем известно, что вампиры часто превращаются в летучих мышей. Французский натуралист Жорж Бюффон в 1761 году даже назвал вампирами американских нетопырей отталкивающего вида, которые действительно пили кровь животных, а при случае и людей. Но связь вампиров с летучими мышами возникла еще до этого, поскольку в народных преданиях эти ночные создания традиционно включаются в свиту дьявола. Вампиры превращаются и в других живых существ из этой категории — волков, крыс, пауков, а также могут повелевать ими. Есть и животные, враждебные вампирам, например белые лошади; если такую лошадь привести на кладбище, то в могиле, которой она испугается, наверняка скрывается вампир.
В легендах говорится и о превращении вампиров в ночных бабочек «мертвая голова»; румыны верили, что в этих бабочках заключена душа вампира, и тот, кто поймает их, обретет над ним власть. Еще вампиры легко делаются невидимыми или превращаются в туман, что позволяет им проникнуть в любое, самое маленькое отверстие. Народные поверья и масскульт сходятся только в трех вещах. Первое: вампир может действовать только ночью, до первых петухов он должен вернуться в свою могилу — иначе лучи солнца просто расплавят его. Второе: он боится святой воды, освященных просфор и креста, а также чеснока, хотя последняя деталь тоже встречается не везде. Третье: он нападает на человека только вне дома (подразумевается, что в доме присутствуют иконы). Попасть в дом вампир может лишь в том случае, если кто-либо из живущих там впустит его.