И в самом деле, убийства совершались во дворе, за воротами и в нижних камерах, и до нее беспрерывно доносились крики и стоны умирающих.
В четыре часа дверь распахнулась; в камеру принцессы вошли два национальных гвардейца и грубо, с угрозой в голосе, приказали ей подняться.
Но это было невозможно, у нее недоставало сил.
Она безуспешно попыталась встать, а затем промолвила:
— Господа, вы же видите, я не могу подняться с постели; ради Бога, не заставляйте меня следовать за вами; уж лучше умереть здесь, чем где-нибудь еще!
Один из гвардейцев наклонился к ее уху, в то время как другой караулил у двери.
— Повинуйтесь, сударыня, — произнес он, — это делается ради вашего спасения.
— Тогда выйдите, мне надо одеться, — сказала принцесса.
То была стыдливость, которую до последней минуты жизни соблюдала принцесса Елизавета, еще одна мученица, бывшая одновременно ангелом, и которая заставила ее сказать палачу: «Сударь, во имя стыдливости, прикройте мне грудь моим шейным платком».
Так что принцесса де Ламбаль поднялась и оделась с помощью г-жи де Наварр, а затем спустилась по лестнице, поддерживаемая тем национальным гвардейцем, который уговорил ее встать.
Откуда пришли эти два человека? Может быть, это были агенты герцога де Пентьевра? Да нет, те были переодеты убийцами. Может быть, это были агенты Коммуны, посланцы самого Манюэля? Это вероятно, ведь накануне Манюэль спас г-жу де Сталь, которую не защитило бы ее звание жены шведского посла.
Внизу лестницы принцесса де Ламбаль оказалась напротив Эбера и Люилье, двух членов Коммуны. Увидев эти зловещие лица и разлитую кругом кровь, услышав крики жертв и вопли палачей, принцесса, казалось, лишилась жизни: она побледнела и упала без чувств на руки своей камеристки.
Пришлось приводить ее в сознание; Эбер и Люилье стояли рядом в ожидании.
Известно, что люди герцога де Пентьевра принесли в Коммуну сто тысяч франков. Хотелось бы знать, это Эбер и Люилье получили их? Такое возможно.
Когда принцесса пришла в себя, ее стали допрашивать. Она не знала — ибо несколько слов, произнесенных национальным гвардейцем, лишь как слабый лучик надежды проникли в ее сердце, — она не знала, повторяем, что среди этих судей, среди этих палачей, среди этих мучителей было немало тех, кто хотел спасти ее.
И потому она не в состоянии была отвечать своим судьям и лишь в ответ на вопросы, касающиеся событий 10 августа, отыскала несколько слов в защиту двора и в свою собственную защиту; но, когда от нее потребовали поклясться в ненависти к королю, в ненависти к королеве и в ненависти к монархии, сердце ее сжалось, губы ее сомкнулись, и она не смогла произнести ни слова.
Этим она погубила себя.
— Поклянитесь во всем, в чем вас просят поклясться, — тихо сказал ей один из судей, наклонившись к ней. — Если вы не поклянетесь, вам грозит смерть.
Она рукой зажала себе рот, словно для того, чтобы к моральной преграде добавить еще и физическую преграду, но затем сквозь ее слабо сомкнутые пальцы прорвались какие-то стенания.
— Она поклялась! — сказали судьи.
А тот, что уже наклонялся к ней, наклонился снова и шепотом произнес:
— Выходите, да поскорее, а когда окажетесь на улице, кричите «Да здравствует нация!».
Ее потянули к выходу.
Она опиралась на руку одного из вожаков убийц, носившего прозвище Никола Верзила.
Он вел ее за собой; она шла с закрытыми глазами к какой-то безобразной, содрогающейся, залитой кровью куче, своего рода холму, по которому расхаживал убийца в подкованных башмаках.
Это была гора трупов.
Когда принцесса почти вплотную приблизилась к ней, сопровождавший ее человек прошептал:
— Кричите «Да здравствует нация!».
Она уже намеревалась крикнуть «Да здравствует нация!», но, к несчастью, открыла глаза, ощутив, по всей вероятности, запах крови, и увидела, что находится рядом с грудой мертвых тел.
— О, какой ужас! — воскликнула она.
Никола Верзила, другое имя которого было Трюшон, зажал ей рот рукой; однако какой-то негодяй, цирюльник по имени Шарла, записавшийся барабанщиком в ряды волонтеров, услышал эти слова; он подскочил к принцессе и пикой сорвал с нее чепчик.
Ее прекрасные волосы, к которым из-за отсутствия пудры вернулся их натуральный цвет, рассыпались по ее плечам, но одновременно по лицу ее заструилась кровь.
Наконечник пики поранил ей лоб.
Ах, кровь! До чего же страшная вещь — кровь! И как справедливо говорят, кровь требует крови.
Кровью опьяняются, словно вином, однако подобное опьянение губительно.
При виде крови, струящейся по лицу принцессы, убийцы приняли ее за доставшуюся им жертву. Один из них, по имени Гризон, держал в руке полено: это было его оружие; однако он находился слишком далеко от принцессы, чтобы ударить ее им, и потому метнул его ей вслед; полено попало принцессе в затылок и повалило ее на землю.
В то же мгновение на нее обрушились удары сабель и пик.
Однако эти удары направляло не столько бешенство, сколько похотливое чувство: глаза убийц, жаждавших увидеть это прекрасное тело, которому при жизни несчастной принцессы могли бы поклоняться женщины Лесбоса, заранее проникали под ее одежду.
С нее сорвали все — нагрудный платок, юбку, платье, сорочку — и, обнаженную, выставили на всеобщее обозрение возле каменной тумбы.
Четверо мужчин расположились вокруг ее тела и присматривали за ним; оно принадлежало этим негодяям, и они еще не нагляделись на него вдоволь.
Каждый хотел увидеть ее, и каждый ронял по ее поводу какое-нибудь оскорбительное слово, как поступали бы, возможно, с Сафо, если бы ее мертвое тело вытащили из волн, бившихся о подножие Левкадской скалы.
Какой-то человек, вооружившись указкой, расписывал всем прелести принцессы и рассказывал подробности ее жизни.
XL
Тело принцессы де Ламбаль изувечивают. — Ее сердце насаживают на конец пики. — Ее голову кладут на прилавок. — Остановки на пути к Тамплю. — Люди герцога де Пентьевра продолжают следовать за изувеченным трупом принцессы. — Трехцветная лента останавливает новую резню. — Рассуждения Прюдома. — Дом Могилы Иссуара. — Общая могила. — Порученец герцога де Пентьевра спасает арестованных лазутчиков. — Ужас, испытанный г-жой де Бюффон. — Всеобщий страх. — Трехдневное побоище. — «А зачем работать?» — Кража алмаза Регента. — Тысяча девятьсот семьдесят убитых во время бойни. — Шарла зарублен своими товарищами. — Речь Нёшато. — Пушка Вальми. — Дюмурье и Дантон.
В конце концов всем наскучил этот курс истории, касавшийся отношений принцессы и королевы, тем более что его можно было найти во всех памфлетах того времени, и для начала принцессе отрезали голову.
Того, кто совершил это первое изувечение, звали Гризоном. История ужасна! Порой она поднимает с земли перо, испачканное кровью, пишет им всего одно слово, всего одно имя, и имя это оказывается написано на веки вечные.
Еще один негодяй выместил злобу на другой части тела принцессы. Труп несчастной женщины изуродовали так из-за королевы и для королевы. Чтобы совершить подобное, нужно было сильно ненавидеть королеву.
Да, мы забыли: третий мерзавец вскрыл грудь убитой и вырвал оттуда сердце.
Это сердце тоже предназначалось королеве.
Четвертый мерзавец держал в руке пику, на которую было насажено это окровавленное сердце.
Двух последних звали Мамен и Ради.
Несколько других негодяев, имена которых неизвестны, завладели трупом.
Гнусный кортеж отправился в путь.
По дороге убийцы сделали остановку в соседнем кабачке, положили отрезанную голову на прилавок, среди стаканов и бутылок, и выпили за здоровье нации.
Выпив, они направились к Тамплю.
Три человека, которым было поручено собрать останки принцессы, шли вместе со всеми.
Однако планы убийц сразу же изменились; теперь они хотели идти уже не к Тамплю; Тампль по-прежнему оставался их конечной целью, однако они вознамерились делать по пути туда остановки.
Первая остановка была намечена у Тулузского дворца. Слуг герцога де Пентьевра предупредили об этом заранее, и они, не осмеливаясь оказывать никакого сопротивления, открыли двери и галереи и ждали, дрожа от страха.
Страшная процессия была уже на улице Клери, когда один из людей герцога подошел к Шарла, несшему голову принцессы.
— А куда вы идете, гражданин? — спросил он его.
— А то ты не видишь! В Тулузский дворец. Надо, чтобы эта б. дь в последний раз поцеловала свои красивые вещички.
— Но вы ошибаетесь, ее жилище не там, она уже давно не живет в этом дворце; вам нужно идти во дворец Лувуа или в Тюильри.
В итоге толпа не стала делать остановку у Тулузского дворца и двинулась к Тюильри. Однако были отданы соответствующие приказы, и убийцы не смогли туда вломиться. Тогда они вернулись в Сент-Антуанское предместье, на угол улицы Балле, напротив нотариуса, и вошли в какой-то кабачок.
Там у лазутчиков герцога де Пентьевра, по-прежнему наблюдавших за перемещениями изувеченного трупа принцессы, появилась надежда вырвать его из рук палачей. Однако вначале им пришлось сопровождать его в Тампль.
Разве не для того, чтобы показать его в Тампле, было совершено это убийство?!
В Тампль несли труп и голову. Там, как мы уже говорили, опасались новой бойни. К счастью, Данжу, о котором рассказывает дочь короля в своих «Мемуарах», пришла в голову мысль остановить людскую толпу, натянув перед ней трехцветную ленту с надписью:
Ну а теперь, желаете знать, что писали газеты того времени об этом гулянье с отрезанной головой?