Много лет спустя на наших глазах вторая республика была провозглашена с еще меньшими формальностями и с еще меньшей видимостью законности. Однако эта вторая республика будет существовать куда дольше первой. Дело в том, что республика 92-го года не являлась в действительности республикой, а была еще всего лишь революцией.
Перед тем как самораспуститься и уйти, Законодательное собрание оставило нам:
войну с двумя великими северными державами;
гражданскую войну в Вандее;
разрушенные финансы;
обычай массовых убийств, одобренный властями в Авиньоне и в Париже.
Перед тем как, повторяем, самораспуститься, Собрание постановило, что:
1° каждому гражданину надлежит обзавестись в своей секции гражданской карточкой, которую он будет обязан предъявлять по первому требованию любого гражданского или военного чина;
2° муниципалитет и общий совет Коммуны будут переизбираться;
3° в городах, где законодательный корпус будет проводить свои заседания, приказ бить набат и подавать пушечный сигнал тревоги не может быть отдан без его разрешения;
4° никакие домашние обыски проводить впредь нельзя, и любому гражданину будет позволено оказывать сопротивление подобному насилию всеми средствами, какие окажутся в его распоряжении.
Эта последняя статья была проголосована безотлагательно.
Настало время положить конец хищениям, совершавшимся во время этих обысков.
И в самом деле, все что угодно становилось у осмотрщиков поводом для того, чтобы присвоить себе драгоценности, столовое серебро, монеты и стенные часы; часы — поскольку почти всегда кончик часовой стрелки был выполнен в форме геральдической лилии; монеты — поскольку они несли на себе изображение какого-либо короля или императора; столовое серебро — поскольку редко случалось, что на нем не была выгравирована какая-нибудь геральдическая или вымышленная корона.
Так, на разорении прежних состояний, складывались постыдные богатства.
Вспомним кражу из Королевской кладовой. Ведь нечто подобное произошло и там.
Благодаря бдительности министра Ролана нескольких похитителей поймали; по крайней мере двое их этих воров, являвшихся, вполне возможно, подручными каких-то могущественных людей, были приговорены к смертной казни. Они заявили о своей готовности сделать признания, пообещав рассказать все без утайки, если их соблаговолят помиловать.
Во время заседания Конвента 24 сентября уголовный суд департамента Парижа обратился к депутатам с просьбой отсрочить своим указом исполнение приговора двум этим ворам. По словам председателя, он не пожелал взять на себя обязательство, которое они просили у него, однако пообещал им сделать для них в Конвенте все возможное, если их признания окажутся правдой.
И в самом деле, опираясь на эти признания, он отправился вместе с одним из сообщников воров, который не находился под следствием и которого они назвали, на Елисейские поля и по его указаниям обнаружил там тайник, где хранились ценнейшие предметы.
Верный своему слову, председатель заявил об отсрочке исполнения приговора, однако все ограничилось лишь обнаружением части похищенных предметов; истинных воров, высокопоставленных воров, вожаков схватить так и не удалось.
Тем временем наши войска, тронувшись с места под грохот пушек Вальми, двинулись вперед, пересекли границу и начали ту завоевательную войну, что длилась двадцать лет.
Двадцать третьего сентября генерал Монтескью захватил Шамбери; 28 сентября генерал Ансельм захватил Ниццу.
Восьмого октября, после того как по Лиллю было выпущено сто тысяч бомб, после того как там было разрушено семьсот домов, а горожане держали героическую оборону, осада города была снята.
Девятого октября была введена смертная казнь для эмигрантов, захваченных с оружием в руках, причем, согласно указу, приводить приговор в исполнение следовало немедленно.
Предложил этот закон Гара, новый министр юстиции, избранный в результате поименного голосования и получивший двести двадцать один голос из трехсот сорока четырех возможных.
Десятого октября очередной указ заменяет словами гражданин и гражданка обращения сударь и сударыня.
Пятнадцатого октября упразднен орден Святого Людовика.
Двадцать первого октября войсками генерала Кюстина захвачен Майнц.
Двадцать второго пруссаки покинули Лонгви.
Это было последнее место, где враг стоял на земле Франции. Верден неприятель оставил еще 14 октября.
Двадцать третьего октября наши войска вступают во Франкфурт-на-Майне.
В тот же день издается закон, который приговаривает к вечному изгнанию эмигрантов и наказывает смертью, независимо от возраста и пола, тех из них, кто вернется во Францию.
Двадцать четвертого выпускаются ассигнаты на сумму в четыреста миллионов, что доводит денежное обращение до одного миллиарда девятисот миллионов.
Шестого ноября Дюмурье разбивает австрийцев в сражении при Жемаппе, как прежде разбил пруссаков в сражении при Вальми.
Судьба даровала этому человеку прекрасную привилегию связать свое имя с двумя первыми победами, одержанными революционной Францией.
Наконец 6 ноября Валазе, депутат от департамента Орн, зачитывает в Национальном конвенте пояснительный доклад об уликах, обнаруженных в бумагах, которые были собраны надзорным комитетом Парижской коммуны, и на другой день, основываясь на докладе Майля, депутата от департамента Верхняя Гаронна, Конвент постановляет, что Людовик XVI может быть привлечен к суду; что судить его будут члены Конвента; что Конвент назначит день, когда Людовик XVI должен будет предстать перед судом; что он изложит лично или через посредство выбранных им адвокатов свою защитительную речь в письменной или устной форме; и, наконец, что приговор будет вынесен при помощи поименного голосования.
Это последнее постановление естественным образом возвращает нас к королю, королеве и королевской семье.
Мы оставили короля в тот момент, когда он получал деньги от секретаря Петиона.
Законодательное собрание постановило, что королю будут ежегодно выплачивать пятьсот тысяч ливров, но в действительности за все время пребывания в Тампле он получил лишь две тысячи франков.
По прибытии в Тампль у короля было очень мало наличных денег. Господин Гю, его камердинер, подал Манюэлю список предметов, в которых нуждался король.
Манюэль прислал в Тампль эти предметы вместе со счетом, составившим пятьсот двадцать шесть ливров; но, бросив взгляд на счет, король промолвил:
— Я не в состоянии оплатить этот долг.
У г-на Гю было немного денег, и он предложил королю погасить за него долг Манюэлю. Король согласился.
Когда секретарь Петиона принес королю упомянутые выше две тысячи франков, король потребовал добавить к ним еще пятьсот двадцать шесть ливров.
Требование было удовлетворено.
И тогда король дал секретарю расписку, составленную в следующих выражениях:
«Король подтверждает, что получил от г-на Петиона две тысячи пятьсот двадцать шесть ливров, включая пятьсот двадцать шесть ливров, которые господа комиссары муниципалитета соблаговолили выплатить г-ну Гю, ссудившему эту сумму для нужд короля.
Впрочем, нет таких унижений, которым муниципалы не подвергали бы короля.
Однажды некто Джеймс, преподаватель английского языка, пошел вслед за королем в читальную комнату и сел рядом с ним.
— Сударь! — со своей обычной мягкостью обратился к нему король. — Ваши коллеги имеют обыкновение оставлять меня в этой комнате одного, принимая во внимание то обстоятельство, что дверь остается отворена и я не могу избежать их взглядов; по правде сказать, комната слишком мала для того, чтобы в ней можно было находиться вдвоем.
Однако Джеймс, по-видимому, придерживался иного мнения и не сдвинулся с места, словно вкопанный.
Королю пришлось уступить.
В тот день он отказался от чтения и возвратился в свою спальню, где муниципал продолжил надоедать ему своим надзором.
В другой раз, проснувшись, король принял дежурного комиссара за того, кого он видел на дежурстве накануне, и, пребывая в этом заблуждении, посочувствовал комиссару, что его забыли сменить.
— Сударь, — ответил ему этот человек, — я пришел сюда для того, чтобы следить за вашим поведением, а вовсе не для того, чтобы вы утруждали себя заботой о моем образе действий.
А затем, нахлобучив шляпу и приблизившись к королю, он добавил:
— Никому, а вам меньше, чем кому бы то ни было еще, не дано право в это вмешиваться.
Звали этого человека Мёнье.
— Как называется квартал, в котором вы живете? — спросила как-то раз королева у одного их этих людей, присутствовавшего во время ее обеда.
— Отечество! — с вызовом ответил он.
— Но мне кажется, — возразила королева, — что отечество — это вся Франция.
Однако самыми ужасными мучителями узников были Роше и Симон.
Роше, бывший прежде седельщиком, стал сначала офицером войска Сантера, а затем привратником в башне Тампля; обыкновенно он ходил в мундире сапера и носил длинные усы; на голове у него была черная меховая шапка, на боку — большая сабля, а на поясе — огромная связка ключей.
Когда король хотел выйти из башни, Роше появлялся на пороге, однако дверь открывал лишь после того, как заставлял короля изрядно подождать; но перед этим он еще гремел своей связкой ключей, с грохотом отодвигал засовы, а затем, отодвинув засовы, поспешно спускался вниз и становился у последней двери, не выпуская изо рта длинную трубку и пуская клубы табачного дыма в лицо каждому проходившему мимо него члену королевской семьи, в особенности женщинам.
Национальные гвардейцы, вместо того чтобы воспротивиться этим гнусностям, громко хохотали, глядя на то, как он их проделывал, а некоторые, дабы с удобством наслаждаться зрелищем, приносили стулья, садились кружком и сопровождали наглые выходки Роше гнусными замечаниями.