Королева и принцессы вернулись к себе, а король присоединился к духовнику, ожидавшему его в кабинете. Клери хотел было помочь принцессе Марии Терезе подняться наверх, однако муниципалы остановили его на второй ступеньке лестницы и заставили вернуться. Но еще долгое время, далеко за полночь, до покоев короля, невзирая на две закрытые двери, доносились крики этой супруги, этой дочери и этой сестры.
О подлая Коммуна, превратившая виновного в мученика!
Спустя полчаса король вышел из кабинета и вернулся в столовую.
Клери подал ему ужин; король ел мало, но с большим аппетитом.
Что за странным пристрастием обладает династия Бурбонов, для которой телесная сторона жизни является первейшей из нужд!
После ужина король возвратился в кабинет; спустя минуту оттуда вышел г-н де Фирмон и обратился к муниципалам с просьбой отвести его в зал совета; он намеревался попросить у комиссаров церковную утварь, необходимую ему для того, чтобы отслужить наутро мессу.
В подобную эпоху просьбу такого рода было трудно исполнить! Так что ее удовлетворили лишь с великим трудом, но, тем не менее, удовлетворили: за утварью послали в церковь капуцинского монастыря в Маре, находившуюся вблизи дворца Субиз и ставшую приходской. Располагая этим обещанием, способным принести последнее утешение королю, г-н де Фирмон вернулся в башенку и до половины первого ночи оставался там с царственным смертником.
Затем Клери раздел короля и приготовился завить ему волосы.
— О, не стоит трудиться, — заметил король.
С этими словами он тотчас же лег в постель и, пока Клери задергивал занавески, сказал ему:
— Клери, разбудите меня в пять часов.
Через несколько минут он уже спал глубоким сном. Сон, как и пища, был одной из его безусловных физических потребностей.
Господин де Фирмон, которого король призвал немного отдохнуть, бросился на койку Клери, на которой он определенно спал куда хуже того, кого он только что готовил к смерти и кто, пребывая во сне, привыкал к ней.
Клери провел всю ночь, сидя на стуле в комнате короля и моля Бога сохранить ему силы и мужество. Наконец он услышал, что прозвонило пять часов: часы идут быстро, когда их подгоняет смерть. Клери стал разводить огонь, и от шума, который он произвел, король проснулся.
— Так пять уже прозвонило? — спросил он, отдергивая занавески.
— Государь, — ответил Клери, — на нескольких башенных часах пять уже прозвонило, а на стенных еще нет.
Замечательный своей душевностью ответ: верный слуга похитил у вечности несколько минут, чтобы отдать их времени.
Затем, разведя огонь, он подошел к постели короля.
— Я хорошо поспал, — промолвил король. — Мне это было необходимо: вчерашний день меня сильно утомил. А где господин де Фирмон?
— На моей койке, — ответил Клери.
— А где же вы сами провели ночь? — спросил король.
— На этом стуле.
— Как же мне досадно!
— Ах, государь, могу ли я думать о себе в такой момент?
Король протянул Клери руку, которую тот поцеловал, обливаясь слезами.
Затем камердинер стал одевать короля и причесывать его; пока это продолжалось, король отцепил от своих часов печатку и опустил ее в карман камзола, а часы положил на камин; потом снял с пальца кольцо, несколько раз оглядел его и положил в тот же карман, что и печатку; затем сменил сорочку, надел белый камзол, который был на нем накануне, и, когда Клери подал ему кафтан, вынул из карманов бумажник, лорнет, табакерку и какие-то другие предметы и вместе с кошельком положил на камин; все это он делал молча, на глазах у нескольких муниципалов, внимательно наблюдавших за ним.
По завершении туалета король велел Клери известить г-на де Фирмона, что готов к встрече с ним.
Господин де Фирмой был уже на ногах и последовал за королем в его кабинет.
Тем временем Клери поставил посередине комнаты комод и устроил из него алтарь. Все, что было необходимо для мессы, доставили еще в два часа ночи. Клери принес священные сосуды и алтарные покровы в комнату и, когда все было должным образом приготовлено, доложил об этом королю.
— Вы сможете прислуживать во время мессы? — спросил его король.
— Да, — ответил Клери, — но я не знаю наизусть ответы хора.
Король держал в руках молитвенник; он открыл его, отыскал в нем статью, относящуюся к мессе, и отдал его Клери.
Затем он взял другой молитвенник.
Тем временем г-н де Фирмон облачался в ризы. Клери поставил перед алтарем кресло и положил на пол большую подушку для короля.
Однако король велел ему убрать эту подушку и сам пошел в кабинет за другой, меньшего размера и набитой конским волосом, которой он обычно пользовался, когда молился.
Как только г-н де Фирмон вошел в комнату, облаченный в священнические одежды, муниципалы удалились в переднюю, Клери закрыл одну из створок двери и месса началась.
Было шесть часов утра.
В ходе этой торжественной церемонии царила глубочайшая тишина, и король слушал мессу с величайшим благоговением.
Затем он причастился и перешел в кабинет.
Тем временем г-н де Фирмон вернулся в комнату Клери, чтобы снять с себя священнические одежды.
Клери, видя, что король остался один, воспользовался этим моментом и вошел в кабинет.
Король взял обе руки камердинера и растроганным тоном произнес:
— Клери, я доволен вашими стараниями!
— Ах, государь, — воскликнул Клери, бросаясь к его ногам, — почему не могу я своей смертью укротить свирепость ваших палачей и сохранить столь драгоценную для всех честных французов жизнь?! Надейтесь, государь, надейтесь!..
— На что, по-твоему, мне следует надеяться, мой бедный Клери?
— Они не осмелятся лишить вас жизни.
— О, смерть меня не страшит, — промолвил король, — но вы, прошу вас, не подвергайте опасности свою жизнь. Я буду просить вас остаться подле моего сына; позаботьтесь о нем в этом страшном узилище; скажите ему о муках, какие я испытываю при мысли о страданиях, выпавших на его долю. Возможно, когда-нибудь ему удастся вознаградить вас за ваше усердие!
— О мой повелитель, о мой король! — воскликнул Клери. — Если безграничная преданность, если мое усердие и мои старания оказались приятны вам, то единственная награда, которую я хотел бы получить от вашего величества, это ваше благословение! Не отказывайте в нем, государь, последнему оставшемуся подле вас французу!
Король протянул руку, благословил Клери, поднял его и прижал к своей груди.
Затем, отстранив его от себя, он произнес:
— Уходите, уходите! Не навлекайте на себя никаких подозрений.
Чуть позже он позвал камердинера и, взяв со стола лежавшую там бумагу, сказал ему:
— Вот, возьмите письмо, которое написал мне Петион в связи с вашим приходом в Тампль; возможно, оно окажется полезным вам, чтобы остаться здесь.
Клери снова схватил руку короля, поцеловал ее и вышел из комнаты.
— Прощайте! — крикнул ему король. — И еще раз прощайте!..
В семь часов король вышел из кабинета, позвал Клери и, отведя его к оконной нише, сказал ему:
— Клери, передайте эту печатку моему сыну, а это кольцо — королеве. Скажите ей, что мне горестно покидать ее. В этом небольшом свертке находятся волосы всех членов моей семьи: его тоже передайте королеве. Скажите королеве, моим дорогим детям и моей сестре, что я обещал им увидеться с ними сегодня утром, но решил избавить их от горестей этого мучительного расставания. Увы, как тяжело мне уходить, не получив их последних поцелуев!
Он смахнул слезы, а затем глубоко горестным тоном произнес:
— Я поручаю вам передать им мои прощальные слова!..
И он вернулся в кабинет.
Между муниципалами тотчас же завязался горячий спор: одни хотели забрать у Клери предметы, которые передал ему король, другие предлагали оставить их на хранении у камердинера впредь до решения совета.
Второе мнение одержало верх.
Через несколько минут после того, как этот спор закончился, король выглянул из кабинета и обратился к камердинеру:
— Клери, спросите, могу ли я получить ножницы.
И он снова удалился к себе.
— Господа, — произнес Клери, повернувшись к муниципалам, — вы слышали слова короля; могу я получить для него ножницы?
— А вы знаете, на что они ему?
— Нет.
— Надо это выяснить.
Клери постучал в дверь кабинета.
Король вышел оттуда.
— Вы хотели получить ножницы, — спросил его муниципал, двинувшийся следом за Клери, — но, перед тем как передать эту просьбу совету, следует выяснить, что вы намереваетесь ими делать.
— Они нужны для того, чтобы Клери остриг мне волосы.
Муниципал спустился в зал совета, и после получасового обсуждения в этой просьбе было отказано.
Король тяжело вздохнул. Эта долгая пытка превосходила не только силы человека, но и смирение христианина.
— Я не собирался брать в руки ножницы, — сказал он, — Клери подстриг бы меня в вашем присутствии.
Прошу вас, сударь, доложите об этом совету еще раз и узнайте, будет ли он упорствовать в своем решении.
Совет не изменил своего решения.
В это время Клери известили, что ему надо готовиться сопровождать короля, чтобы раздеть его на эшафоте. Вначале камердинер был ошеломлен, но затем стал приходить в себя, как вдруг другой муниципал сказал ему:
— Не надо тебе к этому готовиться, ты никуда не пойдешь: для Капета хватит и палача!
LIII
С пяти часов утра барабаны бьют общий сбор. — «Вы пришли за мной?» — Завещание. — «Моей жене». — Тюремный смотритель Мате. — Карета и жандармы. — Приказ Коммуны. — Пушки на углу улиц. — Призывы о пощаде не встречают сочувствия. — Бац, Дево и их товарищи. — Предпринятая ими попытка освободить короля терпит провал. — Приготовления на площади Революции. — Эшафот и пики. — Несметная толпа. — Людовик препоручает г-на де Фирмона жандармам. — Последние оскорбления. — Король оказывает сопротивление. —