ЛА ТУР ДЮ ПЕН. — Сударь, я никогда не слышал о вас.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Обвиняемая обязывала вас, во время вашего министерства, передавать ей точные данные о личном составе французской армии?
СВИДЕТЕЛЬ. — Да.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Обвиняемая говорила вам, как она хотела их использовать?
СВИДЕТЕЛЬ. — Нет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Где теперь ваш сын?
СВИДЕТЕЛЬ. — В поместье близ Бордо или в самом Бордо.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Когда вы требовали у свидетеля данные о личном составе армии, это делалось не для того, чтобы передать их королю Богемии и Венгрии?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Поскольку эти сведения были доступны для всех, то не было никакой надобности в том, чтобы я передавала их ему: он вполне мог узнать их из газет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Что же тогда заставляло вас требовать эти данные?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Когда пошли слухи, что Национальное собрание хочет провести преобразования в армии, я пожелала узнать личный состав полков, которые должны были быть распущены.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не злоупотребляли ли вы влиянием, которое имели на мужа, для того, чтобы вытягивать из него боны на имя государственной казны?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Никогда.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Где же вы тогда брали деньги на то, чтобы построить и обставить Малый Трианон, где вы устраивали празднества, всегда становясь на них богиней?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Из средств, которые были для этого предназначены.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Эти средства, по-видимому, были значительными, ведь Малый Трианон должен был стоить колоссальных денег?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Вполне возможно, что Малый Трианон стоил огромных денег, вероятно больше, чем я бы того желала; в издержки втягивались постепенно; впрочем, я более всех желаю, чтобы было расследовано, что там произошло.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не там ли, в Малом Трианоне, вы впервые встретились с женщиной по имени Ламотт?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Я никогда не виделась с ней.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не была ли она вашей жертвой в истории с пресловутым ожерельем?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Она не могла таковой быть, поскольку я не была с ней знакома.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Стало быть, вы упорно отрицаете, что были знакомы с ней?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Запирательство не входит в мои планы; я сказала правду и буду говорить ее впредь.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не вы ли решали, кого назначить на министерские посты и другие гражданские и военные должности?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не было ли у вас списка лиц, которым вы хотели предоставить должности, с пояснительными заметками в рамке под стеклом?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не вынуждали ли вы ряд министров брать на вакантные должности лиц, которых вы указывали?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не вынуждали ли вы министров финансов предоставлять вам денежные средства и, если кто-нибудь из них противился этому, не угрожали ли вы им, выказывая крайнее негодование?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Никогда.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Не просили ли вы Верженна передать шесть миллионов ливров королю Богемии и Венгрии?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Нет.
Заслушивают другого свидетеля.
ЖАН ФРАНСУА МАТЕ, тюремный смотритель башни Тампля, показывает, что по случаю песенки, припевом которой служат слова «Эх, припомнишь ты обратный из Варенна путь!», он сказал Луи Шарлю Капету: «Ты помнишь обратный путь из Варенна?» — «О да, я хорошо его помню», — произнес тот, а затем, будучи спрошенным, как за ним пришли, чтобы увезти его туда, ответил, что его вынули из кровати, где он спал, нарядили девочкой и сказали ему: «Мы едем в Монмеди!»
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Не замечали ли вы во время вашего пребывания в Тампле короткости отношений, существовавшей между некоторыми членами Коммуны и заключенными?
СВИДЕТЕЛЬ. — Замечал, а однажды слышал, как по поводу новых выборов, проведенных для формирования окончательного состава муниципалитета, Тулан говорил обвиняемой: «Сударыня, меня не переизбрали, поскольку я гасконец».
Я замечал, что Лепитр и Тулан часто приходили вместе и тотчас поднимались наверх, говоря: «Давай поднимемся и подождем наших коллег наверху». В другой раз я видел, как Жобер вручает обвиняемой восковые медальоны; дочь Капета уронила один из них, и он сломался.
Свидетельствующий входит затем в подробности истории со шляпой, найденной в шкатулке у Елизаветы и т. д.
ОБВИНЯЕМАЯ. — Я заявляю, что медальонов, о которых говорит свидетель, было три; тот, что упал и разбился, был портретом Вольтера; второй представлял собой изображение Медеи, а третий — цветов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Не давали ли вы Тулану золотой коробок?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Не давала ни Тулану, ни кому-либо другому.
Свидетель Эбер заявляет, что один из офицеров полиции принес ему от имени Коммуны донос, подписанный двумя служащими налогового бюро, главой которого был Тулан, и удостоверяющий данный факт самым очевидным образом, поскольку Тулан сам похвалялся этим в бюро; донос был отправлен в управление полиции, несмотря на возражения свидетельствующего и Шометта, и больше о нем ничего слышно не было.
Заслушивают другого свидетеля.
ЖАН БАТИСТ ГАРНЕРЕН, бывший секретарь Комиссии двадцати четырех, показывает, что, имея поручение провести описание и разборку бумаг, найденных в доме Септёя, он увидел среди упомянутых бумаг бон примерно на восемьдесят тысяч ливров, подписанный Антуанеттой, в пользу бывшей Полиньяк, а также вексель, относившийся к некоему Лазаю, и еще один документ, удостоверявший, что обвиняемая продала свои бриллианты, чтобы передать вырученные средства французским эмигрантам. Свидетельствующий заявляет, что он сразу же передал все упомянутые документы в руки Валазе, члена комиссии, которому было поручено составить обвинительный акт против Людовика Капета, но не без удивления узнал впоследствии, что в докладе, поданном Национальному конвенту, Валазе ни слова не сказал о документах, подписанных Марией Антуанеттой.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — У вас есть какие-нибудь возражения против показаний свидетеля?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Я настаиваю, что не подписывала никаких бонов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Известен ли вам человек по имени Лазай?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Да.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Каким образом он стал вам известен?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Я знаю его как морского офицера и видела его в Версале, где он появлялся при дворе, как и многие другие.
СВИДЕТЕЛЬ. — Я заявляю, что документы, о которых идет речь, после роспуска Комиссии двадцати четырех были перенесены в Комитет общественной безопасности, где и должны находиться в настоящее время, ибо, встретившись на днях с двумя моими коллегами, состоявшими прежде, как и я, сотрудниками комиссии Двадцати четырех, и заведя с ними разговор о следствии против Марии Антуанетты, которое должно было начаться в данном трибунале, я спросил их, знают ли они, что могло произойти с упомянутыми документами, и они ответили мне, что эти документы были сданы на хранение в Комитет общественной безопасности, где сами они в настоящий момент трудятся.
Свидетель Тиссе призывает председателя спросить гражданина Гарнерена, не помнит ли он о том, что среди документов, найденных в доме Септёя, на глаза ему попадались также купчие на сахар, кофе, зерно и т. п. на общую сумму в два миллиона ливров, из которых пятнадцать тысяч уже были оплачены, и известно ли ему, что уже через несколько дней после этого названные купчие не удалось найти снова.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к Гарнерену. — Гражданин, вы только что слышали вопрос; угодно ли вам будет ответить на него?
ГАРНЕРЕН. — Я не имею никакого представления об этом факте. Тем не менее мне известно, что во всей Франции тогда имелись должностные лица, уполномоченные производить масштабную скупку продовольственных товаров с целью обеспечить значительное его удорожание, дабы таким путем вызвать у народа отвращение к революции и свободе и, следственно, заставить его добровольно вернуться в оковы.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к обвиняемой. — Известно ли вам о масштабной скупке продовольственных товаров первой необходимости, производившейся по приказу двора, дабы душить народ голодом и заставить его потребовать возврата к прежнему порядку вещей, столь приятному тиранам и их гнусным приспешникам, которые держали народ под игом в течение четырнадцати веков?
ОБВИНЯЕМАЯ. — Я не имею никакого представления о том, что такая скупка происходила.
Заслушивают другого свидетеля.
ШАРЛЬ ЭЛЕОНОР ДЮФРИШ-ВАЛАЗЕ, землевладелец, бывший депутат Национального конвента, показывает, что среди бумаг, найденных в доме Септёя и послуживших, наряду с другими, для составления обвинительного акта против покойного Людовика Калета — в составлении этого акта ему довелось участвовать в качестве члена Комиссии двадцати одного, — он заметил два документа, имевших отношение к обвиняемой. Первым из них был бон, а точнее, подписанная ею расписка на сумму, насколько он может припомнить, в пятнадцать или двадцать тысяч ливров; вторым документом было письмо, где министр просил короля сообщить Марии Антуанетте о плане кампании, который он имел честь ему представить.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, обращаясь к свидетелю. — Почему же в докладе, представленном вами Национальному конвенту, вы не сказали об упомянутых документах?
СВИДЕТЕЛЬ. — Я не сказал о них, поскольку не считал полезным предъявлять в ходе суда над Людовиком Капетом расписку Антуанетты.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вы были членом Комиссии двадцати одного?
СВИДЕТЕЛЬ. — Да.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. — Вам известно, что могло стать с двумя этими документами?
СВИДЕТЕЛЬ. — Документы, послужившие для составления обвинительного акта против Людовика Капета, были затребованы Парижской коммуной, поскольку этот акт содержал обвинения против нескольких лиц, заподозренных в том, что они хотели скомпрометировать некоторых членов Конвента, чтобы добиться с их помощью указов, благоприятных для Людовика Капета. Я полагаю, что теперь, наверное, все эти документы возвращены в Комитет общественной безопасности Конвента.