«Чем раньше Его Величество покинет Париж, — говорит автор, — тем раньше корона снова возляжет на его голову. Целью монарха должна быть декларация 23 июня».
Хотя этому проекту последовали не во всем, план бегства, во всяком случае, принят был.
Обращали на себя внимание новые сборища в Париже, выступления и подозрительные газетные сообщения; необычайными казались волнение и стечение людей во дворец: все видели в этом исключительно признаки подготовки к новой попытке бегства Людовика в ближайшем будущем.
Но народ, вопреки надеждам заговорщиков сбить его с толку и заинтересовать в успехе предприятия, становится бдительным наблюдателем; тогда пускают в ход новые средства, чтобы обмануть его активность и бдительность: делается попытка направить его внимание и силы в другую сторону, за пределы Парижа; ему говорят, что Венсенскому замку угрожает опасность и что заговорщики собираются за городом. Народ соглашается вести разведку во всех местах, которым угрожает опасность, но одновременно устремляется во дворец Тюильри и находит там в полном сборе всех рабов и наемников монархии; Людовик уже намеревался покинуть Париж. Всех рыцарей кинжала изгоняют их дворца, предварительно разоружив их. Успех этого дня возвратил Парижу тишину и спокойствие.
Людовик решил ждать более благоприятного случая для осуществления своих замыслов.
Шестнадцатого апреля он писал епископу Клермонскому, что, «если ему удастся вернуть себе власть, он возвратит прежнее правительство и духовенство в то положение, каким оно было до революции».
Париж пребывал в величайшем волнении; отъезд короля был объявлен; всюду множились тревожные признаки; недоверие возрождалось, и народ проявлял крайнее возбуждение.
Людовик предполагает отправиться 18 апреля в Сен-Клу; но народ видит в этой поездке лишь осуществление замысла бегства. Людовик задержан и препровожден обратно в Тюильри. На следующий день он отправляется в Национальное собрание и жалуется, что кто-то пытается вызвать сомнение в отношении его чувств к конституции:
«Я принял, — заявил он, — и поклялся поддерживать эту конституцию, частью которой является гражданское устройство духовенства, и я поддерживаю ее исполнение всеми доступными мне средствами».
В тот же самый день он получает письмо от Лапорта, который пишет ему:
«Господин Ривароль имел со мной продолжительную беседу о государственных делах; вот ее итог: король теряет свою популярность; чтобы вернуть ее, следует использовать те же самые средства и тех же самых людей, с помощью которых ее у него отняли; такими людьми являются те, что верховодят в секциях… Все, что я могу сказать Вашему Величеству, это то, что миллионы, которые Вам насоветовали раздать, были брошены на ветер; дела идут хуже прежнего».
Письмо это помечено рукою короля.
Двадцать второго апреля Лапорт посылает Людовику важный документ, исходивший от епископа Отёнского; он сообщает королю о том, что некая новая партия изъявляет желание служить ему.
«Но, — прибавляет Лапорт, — я думаю, что эта партия хочет управлять Вами; она знает, что Вы израсходовали много денег и что они были разделены между Мирабо и другими лицами; эта партия, в надежде получить свою долю, намерена помешать сокращению Вашего цивильного листа».
Поддерживая эту переписку, Людовик одновременно заботится о возвращении утраченного доверия. Он приказывает министру иностранных дел письменно известить всех послов о его категоричном желании, заключающемся в том, чтобы французские послы и посланники засвидетельствовали перед иностранными дворами, при которых они состоят, его преданность Французской революции и конституции, дабы ни у кого не могло оставаться сомнений ни в его намерениях, ни в том, что он добровольно согласился с новой формой правления; он поручает министру известить о принятой мере Национальное собрание.
Данная мера производит ожидаемое действие; чтение этого письма вызывает в Национальном собрании восторженное удовлетворение и даже изъявления благодарности.
Сумев столь легко отвести подозрения и усыпить недоверие, а заодно внушить Национальному собранию чувство безопасности, Людовик спокойно подготавливает свое бегство и все беспорядки, какие оно должно повлечь за собой. Он составляет свою «Декларацию короля, адресованную всем французам, при его выезде из Парижа». Эта декларация целиком написана его рукой; почерк, поправки, изменения в построении и редактура удостоверяют его авторство.
Он напоминает там все события Революции, деятельность Национального собрания, план конституции и ставит под сомнение изданные Собранием законы в отношении судопроизводства, внутреннего управления, финансов, иностранных дел, армии и духовенства; он желает восстановления религии и такой конституции, которая дает правительству необходимую ему власть действовать и сдерживать действия других… Он говорит, что лишен свободы… Он заявляет, что намерен вернуть ее и укрыться в безопасности вместе со своей семьей…
Эта декларация помечена 20 июня. Без сомнения, то был манифест, предназначавшийся для того, чтобы ввергнуть Францию в ужасы гражданской войны.
Быть ее хранителем и предъявить ее Национальному собранию было поручено Лапорту.
Людовик вместе с семьей покидает Париж в ночь с 20 на 21 июня. Его брат направляется в Бельгию и прибывает в страну, находившуюся тогда под владычеством Австрийского дома. Людовик продолжает свой путь через Шалон, но в Варение его задерживают; его должен был встретить Буйе, который успел дать приказ войскам, состоявшим под его командованием, выступить в поход.
Людовик покинул Францию беглецом, надеясь вернуться в нее завоевателем, во главе армии, которой командовал Буйе, эмигрантов, которые собрались под знаменами его братьев, и подкрепления, которое он рассчитывал получить от своих союзников: эти враждебные намерения подтверждает его манифест 20 июня. Король стремился к государственному перевороту, поскольку не желал подчиняться ни законам, ни конституции, которую он поклялся поддерживать.
Его привозят обратно в Париж, и никогда еще свобода не подвергалась большей опасности!
Семнадцатого июля Лафайет, его друг, узнает, что на Марсовом поле собралась толпа граждан, чтобы подписать на алтаре Отечества петицию; он отправляется туда с частью национальной гвардии и приказывает привезти туда несколько артиллерийских орудий; он отдает приказ стрелять в народ, и Марсово поле превращается в могилу свободы! Одно из писем Лафайета доказывает, что он действовал в сговоре с Людовиком, который, хотя и был отрешен от власти, распорядился устроить это избиение народа.
Именно в это злосчастное время был произведен пересмотр конституции.
Однако главные надежды Людовика основывались на Пильницком договоре. По этому трактату, заключенному 24 июля, австрийский император и прусский король обязывались восстановить во Франции трон и абсолютную монархию и охранять честь европейских корон от посягательств со стороны французского народа; кроме того, они обязывались склонять соседние державы присоединиться к их договору.
Людовик не отрекся от этой коалиции, и, более того, последующие факты доказывают, что он был ее главой.
Национальное собрание представило на утверждение Людовика конституцию, которую оно выработало. Людовик утвердил ее, заметив при этом, однако, «что он не увидел в предложенной исполнительной и административной системе всей той энергии, какая необходима, чтобы приводить в движение все части столь обширного государственного механизма и сохранять их единство; но, поскольку мнения по этому поводу расходятся, он полагает, что судьей здесь останется опыт».
В своем воображении он уже целиком предвидел будущее, казавшееся ему недалеким.
Поскольку его братья и родственники торопили от его имени европейские державы выполнить Пильницкий договор, Людовик надеялся обрести возможность поддержать от имени французского народа войну, затеянную против Франции от его собственного имени: только полное отчаяние народа могло помочь ему восстановить абсолютную власть; если же ему не удастся добиться этого, рассуждал он, то успешное вторжение неприятеля, слабость, бессилие и обращение в бегство французских армий вынудят народ признать волю победителя, который в награду за это завоевание потребует от восставшего народа всего лишь покорности и восстановления прежнего правления… И это событие, представлявшееся Людовику неизбежным, оправдало бы его суждение о конституции.
Город Арль должен был привлечь внимание Людовика: там господствовал фанатизм, искавший опоры в абсолютном монархе.
Законодательное собрание, желавшее исправить некоторые нарушения в действиях избирательного собрания, отдало этот прекрасный край в руки мятежников, священников и деспотов, издав 23 сентября указ, содержавший просьбу к королю послать в Арль комиссаров, которым поручалось восстановить там мир и разрешалось применить силы правопорядка; эти распоряжения, подчинявшие город Арль влиянию исполнительной власти, имели самые гибельные последствия.
Министерство задержало отправку касающихся колоний указов от 13 и 15 мая, а также июньского указа с прилагаемой к нему инструкцией. В итоге эти законы, способные обеспечить общественное спокойствие, получили в колониях лишь в то время, когда там был обнародован указ от 28 сентября, ставший сигналом к повторению тех кровавых сцен, какие спровоцировала европейская аристократия.
Исполнительная власть отправила указы, касающиеся присоединения Авиньона и Венессенского графства и их временного устройства, лишь в конце октября; она оставила более чем на месяц без определенного устройства, без законов, без гражданских комиссаров, без законных и признанных властей горячий и расколотый народ, готовый в любую минуту взяться за оружие.
Названные события связаны с последующими событиями и входят в обширный план заговора, которым Людовик беспрестанно занимался в течение всего созыва Законодательного собрания.