В 30-е годы в Англии наблюдались положительные сдвиги в экономике, в частности, была приостановлена инфляция, казна пополнялась. Но методы, которыми это достигалось, вызывали недовольство. «Нет денег и мало любви», — так можно суммировать фундаментальную проблему, которую Карл и его совет так и не смогли решить. Король, расходы которого после окончания войн в четыре раза превысили доходы, повысил обычные налоги и ввел ряд чрезвычайных без созыва и согласия парламента. Для увеличения доходов казны он воскресил всеми забытый закон 1279 года, который назывался «Наложение ареста на имущество рыцаря в обеспечение долга», согласно которому любой, кто получал 40 фунтов или больше со своих владений каждый год, должен был прибыть на коронацию короля и присоединиться к королевской армии как рыцарь. Опираясь на этот старый закон, Карл оштрафовал всех лиц, которые не смогли присутствовать на его коронации в 1626 году.
Особое возмущение подданных вызвало введение корабельных денег в 1634 году, несовместимое, по мнению юристов того времени, с традициями и обычаями англичан. Согласно статутам Эдуарда I и Эдуарда III, этот налог взимался только во время войн и только с прибрежных районов. Однако Карл утверждал, что правовых препон к тому, чтобы собирать корабельные деньги в мирное время и со всего королевства, нет. Этот главный и наиболее прибыльный налог прежде всего обосновывался внешнеполитическими нуждами. В одной из королевских прокламаций говорилось о том, что «не может быть претензий к королевским прерогативам и королевской власти, если ее действия продиктованы необходимостью защиты королевства».[113]
К несчастью, у короля и без ведения военных действий было немало расходов. Хотя многие современники видели в Англии остров благополучия, изолироваться от европейской войны, как оказалось, было невозможно. Много денег требовала политика в отношении Пфальца: Карл желал видеть свою сестру Елизавету и ее семью восстановленными в правах, но не на узурпированном престоле в Праге, а в замке Гейдельберга и не путем военных действий, а ценой покупки благоволения страны, которая может и обещает сделать это. Поэтому в первой половине 30-х годов. Англия поддерживала тесные отношения с испанской короной, во многом являвшиеся следствием секретных статей мира с Мадридом 1630 года. На фоне переговоров с Испанией и угрозы эфемерной франко-голландской блокады Фландрии сбор корабельных денег был призван усилить флот для патрулирования вдоль английских берегов. Когда же надежды вернуть Пфальц с помощью Испании рухнули, английская дипломатия была вынуждена обратиться к Франции и всей антигабсбургской коалиции, которые имели возможность отвоевать земли курфюршества силой. Вопреки распространенному в литературе мнению о том, что Англия с 1629 года из-за своей внешнеполитической несостоятельности не являлась объектом пристального внимания государств-участников европейской войны, следует отметить, что последние, стремясь использовать удобное стратегическое положение и флот Альбиона, частенько обращали взоры в его сторону. Между 1628 и 1641 годом около сотни послов побывали в Уайтхолле с целью заключить союзы либо сделать предложения о таковых.[114] Для Франции, Испании и Нидерландов проблема прохода через Ла-Манш и Па-де-Кале была очень значимой. Когда в 1634–1635 годах мощь английского флота значительно возросла вследствие введения корабельных денег, позиции Альбиона в Европе усилились.
В 1634–1638 годах корабельные средства обеспечивали от 150 до 200 тысяч фунтов ежегодно. Они поступали непосредственно в Морское казначейство, в результате чего лорд-адмирал граф Нортумберленд стал прямым бенефициарием налога. Оппозиция корабельным деньгам неуклонно росла, но двенадцать судей общего права, хотя и не без оговорок, заявили, что сбор этого налога в переделах прерогативы короля. В целом к 1637 году доходы королевской казны составляли 1 млн. фунтов в год, что было на 50 процентов выше, чем в 1625 году. Таким образом, Карл I по уровню доходов оставил позади своего осторожного отца. В 1637–1638 годах обвинение Джона Хэмпдена, отказавшегося платить корабельные деньги, вызвало протесты по всей Англии. Это в немалой степени обуславливалось тем, что в 30-е годы XVII века в королевстве, если брать период с 1500 по 1750 год, было больше всего молодых людей в возрасте 26–35 лет. Многие из них не состояли в браке, а ведь, как правило, те, кто молод и не женат, активнее выражают свое недовольство.[115]
На что еще уходили деньги?
Обладая прекрасным вкусом и легко отличая руку мастера от кисти учеников, Карл покровительствовал величайшим художникам своего времени. При его дворе было заметным фламандское влияние. Прибывший в Англию в 1629 году в качестве испанского посла Питер Пауль Рубенс по заказу короля расписывал потолок великолепного дворца в Уайтхолле, а его ученик, с 1632 года «главный живописец на службе Их Величеств» Антонис Ван Дейк, создал целую галерею портретов Карла и его семьи. На картинах Ван Дейка король часто предстает в образе неоримского императора, скорее героя мира, нежели военного триумфатора. Рубенс и Ван Дейк были посвящены королем в рыцари. Карл собрал одну из лучших коллекций ренессансного искусства своего времени. По некоторым подсчетам, в этой коллекции только картин было 1760. Старалась соответствовать супругу и Генриетта-Мария. Она не упускала любой возможности познавать тонкости искусства, регулярно общаясь с Джонсом и Ван Дейком, и была главным покровителем архитектуры при каролинском дворе.
Островное государство Англия в те годы была единственным мирным островком в хаосе европейской войны. Не воюющий на континенте король позволял себе содержать пышный двор и менять сорочки по нескольку раз на день. Для своего времени он, в отличие от отца, был очень чистоплотен. Только на содержание дома короля уходило 260000 фунтов в год, что составляло примерно 40 процентов доходов короны. Карла обслуживали 1800–2600 человек, что вместе с их семьями приближалось по численности к населению Норича или Эксетера. Два раза в день королю готовили 24 мясных блюда, а в целом затраты на его ежедневный рацион позволяли в течение года содержать 2000 человек. Его министру Ричарду Уэстону немного удалось снизить расходы, но структурной реформы королевских финансов проведено не было. Она показалась слишком дорогой в политическом отношении — многие слуги короля считали своим правом получать дополнительный доход за счет казны.
Еще король и королева играли в маски, принимая участие в изысканных пьесах, символизируя тем самым восстановление порядка из хаоса, мира из войны, любви из ненависти. Именно эту роль в жизни приписывал себе Карл, не забывая и о своем величии: например, в маске «Триумф Альбиона» (1632) он предстает в роли романо-британского императора Альбанактуса из кельтской мифологии. Дизайном одежды короля для этой маски занимался Иниго Джонс, скопировавший костюм для Карла с античного барельефа, на котором император Траян коронуется Викторией. Маски в неоплатоническом и пасторальном духе просочились и на общественную театральную сцену, хотя и нередко с пародийными нотками. В каролинской поэзии лирика преобладала над эпическими произведениями, определив появление таких поэтов, как Роберт Геррик, Томас Керью, сэр Джон Сьюклинг.
Ничего непристойного во времяпрепровождении Карла и его семьи не было. Король слишком трепетно относился к соблюдению приличий, чего требовал и от своих придворных. Но за стенами дворца многие его подданные считали, что король осквернил себя сексуальной близостью с дочерью Рима, а маленькая француженка представлялась пуританскими проповедниками паписткой, распространявшей католицизм при дворе.[116] Правда, многие аристократы, поддерживаемые королевой, действительно меняли веру, однако это явление не было массовым. В 1630-х годах адвокат Уильям Принн написал трактат, в котором сравнивал женщин, играющих на сцене, с развратницами — в те времена выступать в театре разрешалось только мужчинам. И без конкретных имен было ясно, что удар нацелен на Генриетту-Марию. Начался судебный процесс, в результате которого Звездная палата приговорила адвоката к позорному столбу, клеймению и отрезанию ушей. Но Принн не угомонился и впоследствии еще раз подвергся аналогичному наказанию.
После смерти Бекингема Карл не имел фаворитов. Точнее, их заменила ему королева. В отличие от отца он был любезен и почтителен со всеми дамами, но страсть свою предназначал единственно супруге, которой хранил верность и во всем доверял. Начиная с 1628 года в королевском доме воцарился мир. В последующие годы Генриетта-Мария наслаждалась счастьем с любимым и любящим мужем и детьми. Несмотря на то, что их первенец умер, не прожив и нескольких часов, королева, чья жизнь в тот момент висела на волоске, быстро поправилась, и впоследствии рождение детей не представляло угрозы матери. За Чарльзом, принцем Уэльским (будущий Карл II, 1630), последовали Мария-Генриетта (1631), Джеймс, герцог Йоркский (будущий Яков II, 1633), Елизавета (1635), Анна (1637), Кэтрин (1639) и Генри, герцог Глостерский (1640). В семье царили теплые отношения, и даже после смерти родителей дети были дружны.
В конце 1638 года в Англию приехала мать Генриетты-Марии Мария Медичи, которую королева не видела более тринадцати лет. Запутавшаяся в интригах и разругавшаяся с Людовиком XIII и кардиналом Ришелье, Мария Медичи была вынуждена в 1631 году бежать за границу, сначала во Фландрию, а после в Кельн. Сын наложил секвестр на владения матери во Франции, и финансовые затруднения вкупе с почтенным возрастом (к тому моменту вдове Генриха IV минуло 65 лет) заставили ее искать более спокойное пристанище. В Лондоне она была принята тепло, а Карл I назначил теще солидное содержание, хотя и не приглашал ее. Мария охотно общалась с дочерью, радовавшейся ее приезду, и внуками. Без интриг она жить не могла и безуспешно пыталась склонить зятя к союзу с Габсбургами против Франции.