Итак, авторами первых концепций истории российских революций были лидеры и публицисты политических партий. Большевистская концепция, разработанная В.И. Лениным, легла в основу советской историографии. Меньшевистская была представлена работами Л. Мартова, Г.В. Плеханова, А.Н. Потресова и других видных публицистов этого направления. Либеральная историография — это в первую очередь работы лидера кадетов, профессионального историка П.Н. Милюкова, а также других кадетских или близких к ним по взглядам публицистов. Все небольшевистские направления общественно-политической мысли получили продолжение в эмигрантской историографии.
В трактовке российских революций сложились две основные историографические традиции, имеющие, естественно, ряд вариаций: либеральная и марксистская. У истоков первой стояли П.Н. Милюков2, П.Б. Струве3 и другие представители русской интеллигенции, связанные с кадетской партией4. Для либералов, рассматривавших исторический процесс с точки зрения «социологического эволюционизма» и демократизации политических институтов, революция была отклонением от нормального развития, возникшим в результате конфликта общества и власти. Соответственно либеральную историографию характеризовало преимущественное внимание к парламентаризму и становлению гражданских прав. В либеральной истории революций на первый план выдвигались такие сюжеты, как организация либеральных сил и борьба за конституцию, Всероссийская политическая стачка и думская деятель
— ность, Временное правительство и Учредительное собрание, сопротивление большевистской власти.
Марксисты, в отличие от идеологов либерализма, представляли исторический процесс как закономерное жестко детерминированное движение через смену общественно — экономических формаций к коммунизму, как непримиримую борьбу классов, видели в революциях локомотивы истории.
Базовые идеи ленинской концепции революции это: гегемония пролетариата в российском революционном движении, идейное и организационное руководство революционной борьбой пролетариата со стороны марксистской партии, союз пролетариата с крестьянством,
закономерность установления диктатуры пролетариата и крестьянства в случае победы буржуазно —демократической революции,
наличие в России условий для перерастания буржуазно — демократа — ческой революции в социалистическую,
возможность победы социалистической революции в одной или нескольких странах, создающей в эпоху империализма условия для начала мировой революции,
революционное насилие (по марксисткому выражению, повивальная бабка истории).
В марксистской историографии на первом плане находились рабочее и крестьянское движение, деятельность РСДРП и внутрипартийные разногласия, вооруженные восстания, образование Советов и становление Советской власти, классовые силы и действия Красной армии в годы гражданской войны. Особенность российской марксистской историографии в том, что в ней противостоят друг другу две версии революционного движения — большевистская и меньшевистская. В отличие от большевиков меньшевики не считали, что гегемония пролетариата осуществлялась на всем протяжении большого цикла российской революции и что либералы в России представляли всегда контрреволюционную силу. Меньшевики, как и народники — эсеры, полагали, что Россия не подготовлена к социалистической революции, и что Октябрьский переворот не мог привести к диктатуре пролетариата, а привел к установлению диктатуры бланкистской (заговорщической) и якобинской (террористической) партии большевиков5.
В советское время юбилеи революций, кроме, — что показательно! — Февральской, отмечались особо торжественно. Уже в сентябре 1920 г.
по указанию Ленина была создана Комиссия по истории Октябрьской революции и РКП (б) — Истпарт. При подготовке первого, десятилетнего юбилея Октября Истпарт разослал в местные истпарты (республиканские, губернские и др.) письмо (с приложением схемы для создания очерков по истории Октябрьской революции) об издании посвященных этому событию сборников статей, документов, воспоминаний и популярных (разумеется, пропагандистских) брошюр. На январском 1927 г. Всесоюзном совещании заведующих местными истпартотделами (при партийных органах) были приняты решения о подготовке серии популярных брошюр по истории ВКП (б), об организации научно — исследовательских кафедр по истории революционного движения, о строительстве музеев революции6. Юбилеи революций были в первую очередь партийными мероприятиями, делом ЦК КПСС, под его эгидой готовились постановления, тезисы и другие материалы. Партия давала оценки прошлому, которыми и должны были руководствоваться историки.
В конце 20 —х — первой половине 30 —х гг. советской историографии после политизированной и фальсифицированной критики меньшевистских и троцкистских «искажений» истории7 была навязана ленинская концепция трех российских революций. Вместе с тем в историографии вплоть до начала 30 —х гг. существовали значительные разногласия по таким вопросам истории первой российской революции, как ее причины, характер (преимущественно рабочая или крестьянская), взаимоотношения пролетариата и крестьянства (в какой степени сложился их союз), соотношение стихийности и сознательности в массовом движении, расхождения в оценке Октябрьской стачки, Декабрьского восстания в Москве, Советов и т.д.8 Не меньше было разногласий и расхождений и по 1917 г.; общим было только то, что Февральскую революцию «триумфальный» Октябрь заслонил и отодвинул даже не на второй, а на третий план. Но главный историографический процесс, по меткому определению В. Булдакова, сводился к вытеснению героизированного образа революции марксистскообразной догмой (герои революции остались, но не все, а только отобранные для этой роли Сталиным)9.
Большевистская историография имела и свое эмигрантское ответв — ление. Его возникновение связано с высылкой Троцкого за границу, где им была написана «История русской революции». Как и в «Истории второй революции» Милюкова, в ней освещаются события периода от февраля до октября 1917 г. Это очень образное, местами по репортерски яркое изложение фактов, пересыпанное меткими выражениями. В книге чувствуются темперамент автора и его позиция как одного из творцов революции. Апологетизируя Октябрь, Троцкий в то же время ставит задачу критического восстановления ряда фактов и эпизодов, искаженных сталинской историографией (разногласия Ленина с ЦК по вопросу о вооруженном восстании, роль Сталина в организации Ок — тябрьского переворота10. В целом троцкистская версия событий 1917 г., как и меньшевистская у Суханова, соответствуют фактам в большей мере, нежели сталинская фальсификация".
В конце 30 — х гг. в советской историографии окончательно и безраз — дельно утвердилось господство ленинской концепции революционного движения в ее сталинской интерпретации, что было закреплено в т.н. кратком курсе «Истории ВКП (б)», одобренным ЦК ВКП (б) в 1938 г.
В «Кратком курсе» действующие лица исторического процесса жестко разделялись на «своих» и «врагов» (ленинская традиция). В массовое сознание внедрялась концепция двух вождей Октябрьского пе — реворота — Ленина и Сталина 12 (вместо привычных на рубеже второго и третьего десятилетий XX в. Ленина и Троцкого, что как раз и соответствовало действительности). Формируется стандартизированный ва — риант преподнесения Октябрьских событий как торжества «ленинс — ко —сталинской» большевистской партии и краха тех, кто ей противостоял.
«Краткий курс» создавался, когда многие активные участники революций и гражданской войны числились «врагами народа». Так, среди 21 одного члена ЦК большевиков 1917 г. во «врагах» значились
11 (7 членов этого ЦК к тому времени ушли в мир иной). Почти сплошь из врагов народа состояли Политбюро, образованное в октябре 1917 г. и Политбюро 1919 г. Получается, что исключением были только Ленин и Сталин, да еще Калинин (кандидат в члены Политбюро 1919 г.).
В Гражданской войне тоже немало «врагов» руководило Красной армией. Так, в составе Реввоенсовета Республики в 22 человека врагами оказались 14 его членов13. Соответственно деяния «врагов» либо замалчивались либо разоблачалась их вредоносность. И тоже соответственно
— возвеличивалась историческая роль немногих: самого вождя и его окружения, а также «своевременно» умерших (и поэтому не успевших стать врагами народа).
Очень выразительны в «Кратком курсе» пассажи, посвященные большевикам и меньшевикам. Например, в выводах к главе о первой российской революции можно прочесть: «Большевики держали курс на развертывание революции, на свержение царизма путем вооруженного восстания, на гегемонию рабочего класса, на изоляцию кадетской буржуазии, на союз с крестьянством, на создание временного революционного правительства из представителей рабочих и крестьян, на доведение революции до победного конца. Меньшевики, наоборот, держали курс на свертывание революции. Вместо свержения царизма путем восстания они предлагали его реформирование и «улучшение», вместо гегемонии пролетариата — гегемонию либеральной буржуазии, вместо союза с крестьянством — союз с кадетской буржуазией, вместо временного революционного правительства — Государственную думу,
как центр «революционных сил страны14.
В этом пассаже расчетливо перепутаны действительные позиции меньшевиков и явно искажающие их взгляды с целью дискредитации оценки. Вспомним, что в период первой российской революции большевики и меньшевики были двумя фракциями одной и той же революционной партии, и меньшевики никак не могли в ту пору быть 7 реформистами. Как большевики, так и меньшевики с оружием в руках были в декабре 1905 гг. на баррикадах в Москве (другое дело, что Плеханов осуждал московское восстание как несвоевременное). Меньшевики никогда не были против временного революционного правительства и не могли противопоставлять его Думе, ибо правительство и Дума — разные ветви власти, в одном случае — исполнительная, в другом — законодательная. Спор шел совсем в иной плоскости: буржуазным или рабочекрестьянским должно быть это правительство и входить или не входить в него социал-демократам.