Петр Александрович произнес эту фразу совершенно будничным тоном, и только по блеску его глаз, по тени улыбки где-то в уголках тонких губ можно было догадаться, что все оказалось не так просто и что отношение рассказчика к предмету его рассказа было вовсе не так бесстрастно, как он пытался представить.
– Полагаю, Наталья Дмитриевна смогла найти на него управу, – заметила Амалия негромко.
– О, разумеется. Георгий почти перестал пить и даже нашел в себе силы, чтобы окончить курс. Несколько лет прослужил и вышел в отставку, как только служба стала его тяготить. Родились дети, которым он был очень рад. В то же время старший сын от Екатерины стал доставлять хлопоты, и чем дальше, тем больше. Он не принял мачеху и делал все ей наперекор. К сожалению, Сережа не понимал, что в войнах такого рода победа редко остается за детьми. Мне кажется, – раздумчиво добавил князь, – он и сейчас не понимает этого.
– А если бы он принял мачеху, что тогда?
– Интересный вопрос. – Петр Александрович улыбнулся. – Хотел бы я видеть Сережу за столом вместе с остальными во время семейных праздников, но даже в воображении не получается. Думаю, даже если бы он принял Наталью Дмитриевну, она бы все равно его не приняла. Для всех женщин на свете дети делятся на своих и чужих. Сережа остался бы чужим, что бы он ни делал. Но пока Наталья Дмитриевна боролась с пасынком, она едва не пропустила несколько увлечений своего супруга.
– Выходит, что Георгий Алексеевич человек ветреный?
– С первой женой он ветреным не был. Со второй… – Князь усмехнулся: – Не знаю, замечали ли вы, госпожа баронесса, но люди вообще не любят своих спасителей. Наталья Дмитриевна спасла Георгия, он сам неоднократно говорил это – и решил, так сказать, отплатить обычной монетой, то есть неблагодарностью. Какое-то время Наталье Дмитриевне удавалось справляться с ситуацией, а потом появилась Мария Максимовна Игнатьева. Не то чтобы молодая – уже за тридцать – и вроде бы не красавица, но мой племянник потерял голову.
– Мария Максимовна походила на его первую жену?
– Нет, вовсе нет. Я знаю, часто рассказывают о том, что человек любил, потерял, встретил кого-то похожего и загорелся, – но это все выдумка, литература. Никто на самом деле не знает, почему люди любят друг друга или, наоборот, не могут полюбить.
– А Наталья Дмитриевна действительно уговорила мужа уехать из Петербурга, чтобы разлучить его с Марией Максимовной?
– Уговоры? Вы плохо ее знаете, сударыня. Вдруг оказалось, что она больна, что дела имения расстроены, что все управляющие – обманщики и нужно жить на месте самому, чтобы не быть обманутым. Ах да, и еще доктор объявил, что Георгию следует больше времени проводить на свежем воздухе. Словом, племяннику пришлось перебраться из Петербурга сюда, а детей оставить в городе. Думаю, для Натальи Дмитриевны труднее всего далась разлука с ними – она их очень любит… почти так же, как не любит пасынка. Вероятно, прошло бы некоторое время, какой-нибудь доктор сказал бы, что Георгию полезнее городской воздух, и семья вернулась бы в Петербург. Но, как видите, переезд не помог, потому что Мария Максимовна тоже теперь живет на Сиверской.
– Что ж, – сказала Амалия, – всегда может найтись какой-нибудь доктор, который объявит, что для здоровья Натальи Дмитриевны и ее супруга полезнее всего воздух заграницы.
– Это уже будет походить на бегство, – хладнокровно заметил князь. – А Наталья Дмитриевна готова отступать только до известного предела – чтобы потом легче было наступать. – Он всмотрелся в лицо собеседницы и добавил: – Вам она не слишком по душе, как я понимаю?
– Не знаю, – ответила Амалия, нахмурившись. Она действительно не могла определиться окончательно и испытывала легкую досаду из-за собственных колебаний. То, как Наталья Дмитриевна обошлась со своим пасынком, возмущало ее, но как женщина Амалия понимала желание хозяйки дома бороться за своего мужа.
– Меня поразило, как Сергей Киреев смотрел на дом, – неожиданно выпалила баронесса Корф, – как побитая собака, которую выгнали отсюда. – И со всем эгоизмом прямолинейной молодости она добавила: – Почему он не возьмет себя в руки, не пойдет служить? Он не производит впечатления конченого человека. Зачем так упорно губить себя? Ведь не может же он не понимать, что ни к чему хорошему это не приведет…
– О, да вы, сударыня, мудры не по возрасту, – заметил Петр Александрович, с любопытством глядя на Амалию. Она внутренне поежилась, предчувствуя неблагоприятное для нее продолжение, и оказалась совершенно права: – Но вас жизнь щадила, вам не пришлось столкнуться с предательством самых близких людей. Оно наносит незаживающие раны, которые преследуют человека всю его жизнь. Я пытался помочь Сереже, и другие люди тоже пытались. Все оказалось бесполезно. Как ни странно это говорить, но ему могла бы помочь только такая женщина, как Наталья Дмитриевна, которая заставила бы его забыть прошлое… хотя «забыть» тут слово не совсем подходящее. Точнее, – добавил князь с педантичностью бывалого литератора, – он смог бы наконец запереть свое прошлое в шкатулку, выбросить ее вместе с ключом и начать новую страницу жизни. Но не всем женщинам дана способность вдохновлять на такие подвиги, и далеко не всякая будет возиться с безнадежным пропойцей. Давайте посмотрим правде в глаза: Сережа обречен, и единственное, что можно для него сделать, – предоставить бедолагу его судьбе.
– Полагаете, роман Георгия Алексеевича тоже обречен?
– На этот вопрос вам может ответить только сам Георгий Алексеевич, – отозвался Петр Александрович рассудительно. – Кого бы он в итоге ни выбрал, внакладе он не останется. Наталья Дмитриевна окружила его уютом и родила ему детей, а Мария Максимовна, если правда то, что я о ней слышал, очень мила. Она моложе моего племянника, а значит, с ней у него будет иллюзия, что он сам помолодел. Но решится ли он поменять прочный налаженный быт на иллюзии – большой вопрос.
Глава 7Дела китайские, и не только
По семейным обстоятельствам Степан Тимофеевич Метелицын не смог приехать в субботу к Киреевым, и Георгий Алексеевич предложил перенести встречу на следующий день. Посыльный купца вскоре доставил ответ с его согласием, но еще до того Наталья Дмитриевна слегла, как она уверяла, с жестокой мигренью. Явился доктор по фамилии Гордеев, осмотрел больную, прописал какое-то лекарство и удалился, взяв за труды три рубля. Кукольный дом не то чтобы начал сыпаться на глазах, но между людьми, его населяющими, словно пробежали трещины отчуждения. Владимир сидел у изголовья матери, князь скрылся в библиотеке, где принялся за изучение свежих справочников, Георгий Алексеевич раскладывал пасьянс в гостиной, Алексей блуждал по дому, не находя себе места, а Амалия устроилась у себя в новой спальне, предпочтя компанию старого тома с выпусками журнала «Русский вестник». Глаза ее скользили по строкам:
«Даже и теперь, говорят, нет проезда, благодаря китайскому обычаю изрезывать поверхность земли рытвинами, которые носят название дорог».
Но как бы ни были увлекательны сведения, сообщаемые миссионером Васильевым, автором «Выписок из дневника, веденного в Пекине», баронесса Корф поймала себя на мысли, что не может на них сосредоточиться. Перевернув страницу, она прочитала: «Беда не в том, что будто средства государства истощены, а в том, что оно, действуя в известном кругу соображений, всегда уклоняясь от радикальных преобразований, из которых при его слабости может произойти еще более зла, не сделает ничего, несмотря на все умные меры: поговорят, поговорят да и отстанут, и все пойдет опять по-прежнему».
«Это он и в самом деле про Китай? – смутно подумала Амалия. – Любопытно… – Но Китай недолго занимал ее. – И почему князь решил, что жизнь меня щадила? Конечно, у меня не было мачехи, которая выживала бы меня из дому, но зато было многое другое… и наше разорение, и смерть отца, и… Пожалуй, я могла бы уехать отсюда хоть сейчас, – не слишком логично продолжала думать она, отворачиваясь от печальных воспоминаний, которые бередили душу. – На Сиверской меня ничто не держит. И что такого женщины находят в Георгии Алексеевиче? Ведь он уже не молод и не интересен даже, а с его привычками… – Амалия поморщилась. – Нет, я все же не уеду, по крайней мере пока, но вовсе не из-за господина Киреева, а из-за его дяди. Сидишь за столом, а рядом с тобой – человек, который знал Пушкина, и получается, что прошлое… что настоящая история тут, совсем близко, стоит только руку протянуть. И почему Петр Александрович не напишет мемуары? Ведь ему есть о чем рассказать – война с Наполеоном, пребывание при дворе, знакомство с писателями, без которых наша литература кажется невозможной…»
Она захлопнула том, который читала, и, чувствуя потребность в движении, прошлась по комнате.
«Если Наталья Дмитриевна не распорядилась насчет ужина, интересно, догадается ли распорядиться кто-нибудь другой?»
Амалии показалось, что она нашла отличный предлог для начала разговора.
«Потом можно будет спросить, почему князь интересуется редкими именами и фамилиями, что они значат для него…»
Она предполагала, что князь по-прежнему находится в библиотеке, но, спустившись вниз, услышала его скрипучий голос, доносящийся из гостиной. Собеседником Петра Александровича, судя по всему, был хозяин дома.
Собственно говоря, в планы Амалии вовсе не входило подслушивать, но ей показалось, что разговор имел к ней некоторое отношение, и она замерла на месте.
– …и имя это немецкое ей решительно не идет, – донесся до нее конец фразы князя.
– А по-моему, напротив, вполне ей подходит, – возразил Георгий Алексеевич. – Придает ей пикантности – хотя надо отдать госпоже баронессе должное, она и так яркая особа: блондинка, да еще с золотистыми глазами… Согласитесь, нечасто увидишь подобное.
– Я не могу понять выражения ее глаз, – признался князь после недолгого молчания. – Иногда она смотрит так, как должна смотреть молодая дама ее возраста и привычек, а иногда мне кажется, что она видела и пережила не по годам много. – Он вздохнул и, судя по легкому скрипу кресла, переместился на сиденье. – Значит, ее муж – сын belle Paulette?