crème de la crème немецких экспрессионистов, были хмурыми дураками и анархистами-развратниками, бесхарактерными персонажами, шутами и пустозвонами, опорочившими доброе имя революции своим хвастливым героизмом на бумаге ради саморекламы (СР, 111). Вебер так и не стал публично сотрудничать с Гроссом, хотя по просьбе его жены Фриды выступил на суде, утверждая, что депортация Отто из Германии и передача в Австрию, инициированная его отцом, была проведена с нарушением закона. Правда, Отто Гросс, в свою очередь, относился к Максу Веберу, как и к его брату, тоже участвовавшему в процессе, не презрительно, конечно, но снисходительно, называл их демократами и считал буржуа, филистерами, ханжами и лицемерами, как это водится у революционеров. Сам же он относится к революционной элите и, наверное, еще и поэтому имеет право спать с их женщинами. А их женщины выбирали его, Отто, а выбор женщины – это выбор самой судьбы.
Вебера, конечно, простые решения Гросса не удовлетворяли, и не только с фактической стороны, то есть в отношении близких людей – Эдгара и Эльзы, но и теоретически. Кроме упреков в письме-рецензии в адрес проповедуемой Гроссом этики, безусловно справедливых, Вебер всегда и независимо от требований момента подчеркивал неприемлемость столь любимого всеми революционерами естественного права. Оно всегда служит обоснованию неправовых решений – неправовых с точки зрения конвенционального права, а если обратиться к эротике (именно в этом контексте рассуждал сейчас Вебер) – аморальных с точки зрения конвенциональной морали. Иными словами, страсть не легитимирует супружескую измену, можно считать, что страсть судьбоносна, это фатум, но из страсти не выводится право. Конечно, моральный ригоризм, свойственный Веберу ранее, особенно в пору его женитьбы, теперь значительно ослаб, он ведь не мог не принимать во внимание как захватившую Европу идеологию «новой чувственности», так и неожиданные, иногда катастрофические повороты в судьбе близких людей. Конечно, в основном он верен себе и по-прежнему считает необходимым мерять людей и их поступки общими нормами и правилами. В разговорах, пишет Марианна, он объяснял это тем, что тот, кто не может ненавидеть зло, не способен действительно любить добро и величие; к тому же обычные суждения о других соответственно своим вкусам значительно менее «братские», чем этические, «ибо они безапелляционны, себя из них исключают, тогда как в этическом суждении и себя тоже подчиняют ему и тем самым сохраняют внутреннюю общность с тем, о ком судят» (МВ, 329). Сейчас это назвали бы отличием инклюзивного от эксклюзивного подхода к этическому суждению. Первый свойствен универсалистской, второй – релятивистской этике. Вебер – сторонник инклюзивности, как и большинство нынешних социальных теоретиков. Он правильно подчеркивает положительную черту такого подхода, но не придает значения (в данном контексте) тому факту, что именно признание общего характера норм дает одним право морально судить других, то есть одним ставить себя выше других по моральному достоинству. Инклюзивный подход не позволяет нарушителю нормы отпасть от общности, оказаться по ту сторону добра и зла, но также не позволяет ему и выпасть из юрисдикции общности, не признать за ее членами права суда над ним.
Правда, сам Вебер по сравнению с самим собой прежним теперь очень снисходительный судья. Марианна пишет, что он теперь обращает внимание не столько на вызванное страстью поведение людей, сколько на их бытие в целом, и если оно приемлемо, стремится их защитить, найти в их поведении положительные черты, а не подвергать нравственному суду на основании только порожденных страстью поступков. Она цитирует самого Вебера: «Этические ценности не единственные в мире. Они могут делать людей, отступивших от них, ничтожными, если требуют отречения. И могут привести к неразрешимым конфликтам, где невиновное действие невозможно. Тогда необходимо (с точки зрения этики) действовать таким образом, чтобы связанные с конфликтом люди испытали по возможности меньшую утрату человеческого достоинства, способности к доброте и любви, к выполнению долга, и личностной ценности, а это часто очень трудно» (МВ, 329). Самое замечательное в том, что это не абстрактное теоретизирование. Это как бы прикладная этика, приложенная к конкретной жизненной констелляции. Марианна уточняет общие положения следующим образом: «В известных случаях Веберу представляется возможным соединить ради детей „прелестное легкомыслие“ меняющихся приключений с сохранением брака. Но если за игрой следует смертельная опасность большой страсти и требует своих прав наряду с браком, он с ужасом предвидит моральное уничтожение более слабых» (Там же. С. 330). В дальнейшем, как мы увидим, Вебер признает это моральное уничтожение более слабых универсальным правилом эротики как сферы ценностей и формы жизни (с. 268). Пока же он формулирует на основе переживания и осмысления событий в любовном треугольнике Эдгара, Эльзы и Отто, а также в собственном союзе с Марианной свое представление об этическом весе того, что происходит в браке и происходит вне его, а также о некоем общем этическом знаменателе брачной и внебрачной сфер жизни:
Этический идеал брака, каким он должен быть в качестве высшей формы эротического союза, остается непоколебимым, но его исполнения невозможно требовать от всех людей различного характера и различных судеб. Установить же формулируемые принципы для этического формирования многочисленных конкретных ситуаций, в которые люди попадают вне брака и наряду с ним, невозможно. Общеобязательными остаются, однако, признание ответственности во всех человеческих отношениях и серьезность нравственных усилий» (МВ, 330).
Ко всему этому теоретическое дополнение в нескольких словах: «И затем, чтобы те, кто становится виновным, попав в плен могущественных сил жизни, не создавали из этого „теорию и право“» (Там же).
Любовь в Венеции
Эльза довольно скоро покинула Отто Гросса, прежде всего из-за его пагубной страсти к наркотику. Эльза вернулась к Эдгару, Эльза вернулась в прежний круг. Конечно, просто сказать такое, но что это «вернулась» должно означать в жизни? Вернулась к мужу, а что это значит: вернулась в дом мужа, к общим детям, в постель мужа? С «кругом» проще: красивую женщину роман, особенно с радикальной знаменитостью, даже украшает и делает желанной в гостиных (не важно, что говорится за ее спиной).
Важно еще, откуда вернулась. Вот это для Макса Вебера было, кажется, самой невообразимой тайной: Эльза путешествовала в Аид, как Орфей, или в ужасный лабиринт, как Тезей, и вернулась невредимой. Для любого нормального мужчины «путешествие» Эльзы длиной в год и возвращение с Петером (Петерле), сыном от Отто Гросса, не составило бы проблемы для понимания и оценки, но не для Вебера, судя по всему так еще и не путешествовавшего в те земли. Думаю, именно желание прикоснуться к новому для него миру, представляемому телом и образом Эльзы, и заставило его влюбиться. А Макс Вебер именно влюбился в Эльзу. Понятно, что такая констатация выглядит по-детски наивной. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. Если мужчина смотрит на женщину с обожанием, все время говорит только о ней и старается остаться с ней наедине, выпроваживая ее и своих близких, трудно сделать иное заключение. Они и раньше, несмотря на множество конфликтов и противоречий, были достаточно близки, особенно после того, как Эльза уговорила Марианну упросить Макса стать крестным отцом Петера, и Макс согласился. Но теперь случился какой-то чувственный и духовный прорыв.
Вообще 1908 г. стал для Макса Вебера годом духовного и физического подъема, даже взлета. Годом ранее, как писала потом Марианна, пара отнюдь не испытывала восторга от жизни. «Несмотря на длительный отдых, зима и весна 1907 г. были вновь окутаны мрачными облаками. Для большой работы не хватает сил, Вебер чувствует себя опустошенным и полагает, что такого плохого времени у него не было уже несколько лет» (МВ, 309). Теперь же Марианна так описывает в письмах Елене и в дневнике состояние Макса 1908 г. и его участие в ежегодном общем собрании Союза социальной политики в Вене: «Главное впечатление последних недель – Макс и снова Макс», «…кажется, будто он сбросил свои цепи, и, как титан, дотянулся до неба», «…он как вырвавшийся из запруды неостановимый поток духа» (R, 549). Именно с этого времени, отмечает Радкау, Марианна стала считать, что Вебер – гений, и можно почувствовать, как культ гения помогает ей вытеснить неудовлетворенное чувственное влечение.
Сам же Вебер с его новым ощущением полноты жизни не нуждается в вытеснении. Творческий порыв, как водится, соединился с эротическим порывом. Незадолго до вышеуказанного собрания Эльза пригласила Макса после Вены поехать вместе с ней и Эдгаром на Адриатику в Рагузу (ныне Дубровник). Радкау комментирует: «Не надо быть фрейдистом, чтобы понять причину венской эйфории Вебера» (R, 550). Но планы изменились, и уже не один Макс, а супруги Вебер отправились в совместное путешествие по Адриатике с супругами Яффе. Марианна тогда многое увидела. В предисловии к одному из томов писем Вебера цитируется запись в ее дневнике: «Он любит ее не только братской дружеской любовью, но иначе, более страстно. Но описать его отношение как эротическое – значит использовать слишком грубое слово. Они были столь прекрасны, столь нечувственны и самозабвенны <…> и я поняла слишком даже хорошо, что сущность и судьба Эльзы должны были вызвать и в нем сильное новое чувство, как я это давно знала. Я совсем не подозреваю его в этом, но тем глубже моя печаль – она разбудила в нем те чувства и тот порыв, которые не достались мне. Почему так?» (MWG, II/10, 27). Так что не все получают от путешествия по ласковой Адриатике в начале осени одинаковое удовольствие. Макс Вебер ищет возможность остаться наедине с Эльзой, не находит и вымещает раздражение на Марианне, хочет, чтобы она уехала в Гейдельберг, злится также и на Эльзу, которая не отсылает своего мужа домой. Эльза внешне остается простой и непринужденной и не отвечает на его усилия, хотя и понимает причину его неистовств. Марианна все-таки уезжает, а Макс с четой Яффе отправляется на три дня в Венецию. Марианна писала потом Елене, что она «разрешила это с тяжелым сердцем…» (R, 551). Тяжесть на сердце была оправданной: в Венеции Эльза стала (или